Лесной Охотник (ЛП)

Прошло несколько секунд, после чего она, наконец, ответила по-немецки:

— Да, ты прав, — после чего она направила автомобиль в сторону города.

Глава седьмая. Человек, которого я любила, мертв

Повреждения «BMW» оказались не столь серьезными. Кроме разбитого лобового стекла и нескольких вмятин на кузове наличествовало лишь единственное пулевое отверстие в запасном колесе, установленном на кузове с пассажирской стороны. Другая пуля срикошетила от крепления, не повредив автомобиль, поэтому в скором времени можно было снова устраивать гонки.

Гораздо более серьезными оказались повреждения кровати в квартире-студии Франциски на Виттельсбахерштрассе. Складывалось впечатление, что по квартире после обеда пронесся шторм, опрокинувший кровать на бок, словно пораженное торпедой U-Boat грузовое судно, сбросив в море и весь экипаж. Члены этого самого экипажа, будто не заметив шторма, продолжали на полу то, что начали.

Они лежали в груде подушек под окном и наблюдали за тем, как заканчивается дневной снегопад. Франциска ненадолго уснула, положив голову на плечо Майкла, но уже вскоре очнулась от своей сладкой дремоты и с наслаждением потянулась — так, что был слышен мягкий хруст суставов.

— Если ты еще раз доведешь меня до оргазма, — прошептала она ему на ухо. — Тебе придется жить у меня между ног.

— А что? — усмехнулся он. — Тепло, уютно. Прекрасное место, чтобы назвать его домом.

Она игриво хихикнула, подтянулась к нему и начала играть языком с его сосками.

— Ты искушаешь судьбу, — предупредил он. И хотя его основной инструмент еще требовал некоторого отдыха, он все еще мог заставить ее сладостно стонать, кричать и сходить с ума от удовольствия с помощью рук, губ и языка.

Она опустила подбородок ему на грудь и посмотрела на него снизу вверх.

— Ты женат?

Уже через мгновение после того, как прозвучал этот вопрос, она прижала руку ко рту, а ее серые глаза округлились в испуге.

— О, Боже! Боже… я не хотела это спрашивать! Забудь об этом, ладно?

— Ладно, — отозвался Майкл. К тому же, подумал он, может, даже лучше, если она будет думать, что он женат?

— Это был глупый вопрос, — нахмурилась она после недолгой паузы и положила голову ему на плечо. — Глупый и простодушный.

— Разве быть любопытной — простодушно?

— Да, — она снова замолчала на некоторое время, и Майкл не стал нарушать тишину, слушая ее сердцебиение.

На обед они отправились в небольшое кафе после инцидента на Райхсаутобане, а затем Франциска привела его сюда, чтобы сделать фотографии. Примерно через полчаса позирования на фоне нацистского флага, закрепленного на стене, Майклу надоело слушать указания, когда двигаться, а когда замереть — особенно когда Франциска сбросила с себя одежду, но продолжала работать со своей камерой «Ляйка Штандарт», утверждая, что ей нужно еще несколько снимков.

— Когда война закончится, — тихо произнесла Франциска. — Мы поймем, что оно того стоило.

Майкл ничего не сказал в ответ.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Когда мусор неугодных членов общества будет вычищен, тогда Германия, наконец, займет свое законное место. Ты тоже это знаешь.

— Да, — пришлось сказать Майклу, потому что он понимал, что именно этого ответа она от него ждет.

— Я видела несколько эскизов для новых зданий. Берлин будет самым красивым городом в мире! Парки будут величественными. Райхсаутобан соединит собою каждый европейский город. Поезда снова начнут ходить, но они станут еще быстрее, чем раньше. А океанские лайнеры будут толпами возить сюда американских туристов. И скоро все будут передвигаться на своих собственных летающих автомобилях. Вот увидишь!

— Пока что меня интересует то, что будет происходить в ближайшие несколько месяцев.

— О, я тебя понимаю! — она перевернулась, чтобы видеть его лицо в тусклом, приглушенном свете. — Пока ты просто не видишь всей картины, но все же… все же скоро ты станешь ее неотъемлемой частью. Все хорошие немцы станут ее частью. Даже те, кто сражался и умер. Военные мемориалы будут предметом для зависти всего мира. Мы покажем всем, как выстояли против большевиков. Как мы стали прочной стеной, которую они не смогли пробить. Как выиграли битву с англичанами и американцами, которым тоже не хватило сил прорваться, — она кивнула, соглашаясь с собственными мыслями. — Если фюрер предрекает это, так оно и будет.

— Да, — согласился Майкл, уставившись в потолок, по которому шло множество трещин. Это здание внешне казалось незатронутым бомбардировками, однако здесь, внутри, ущерб от дальних взрывов был куда как более ощутимым. Трещины ползли вверх вдоль стен от подвала до чердака, ослабляя структуру, заставляя штукатурку отваливаться миллиметр за миллиметром, а гвозди выпадать из своих пазов.

— Хорст, ты доживешь до того, чтобы увидеть все это, — Франциска положила руку ему на грудь, под которой билось его русско-британское сердце. — Бог не позволит такому человеку, как ты, быть потерянным для будущего. Я вижу это ясно, как собственную душу.

Майкл издал какой-то невнятный звук, который должен был означать согласие, но у него не было окончательной уверенности, что так и было. Она потянулась, лежа на нем, и прислонила ухо к его груди, слушая, как мерно бьется сердце этого благородного зверя.

— Ты видел столько смертей, я знаю, — сказала она. — Я чувствую это в тебе. Думаю, тебе пришлось познать очень много боли, но ты скрываешь ее от мира. Видишь ли, в этом мы с тобой похожи. Мои родители были слишком заняты для меня, слишком заинтересованы в собственных приключениях. Меня воспитывала целая процессия нянь, а потом, когда пришло время, меня стали отправлять в школы-интернаты. А любовь… с нею мне тоже не сильно везло. Человек, которого я любила, мертв. Погиб в аварии, на гонке. Прямо у меня на глазах. А мы ведь собирались пожениться, но… знаешь, такие вещи иногда случаются. Я была совсем юной, — ее голос зазвучал резче, шипящие звуки стали выделяться сильнее, однако она быстро взяла себя в руки. — Я думаю, возможно, часть меня так и осталась там. Прости, — вдруг сказала она. — Я не собиралась так много говорить о себе.

Правая рука Майкла начала ласково проводить по ее густым черным волнистым волосам, опустившись до затылка.

— Не извиняйся, — нежно произнес он. — Мне нравится тебя слушать.

Еще некоторое время она не произносила ни слова. Сумерки все сгущались, сгущались и сгущались за окном.

Когда Франциска заговорила снова, голос ее был тихим и взволнованным.

— Иногда мне кажется… что никто не знает меня настоящую. И вряд ли когда-нибудь узнает. Мне кажется, что никто не слышит музыку так, как я, не видит цвет или не ценит… жизнь. Такой, как она есть, понимаешь? Не ценит каждый свой день. Мне кажется, что я нахожусь в мире теней и не могу понять, где же реальные люди? Может быть, я просто лунатик? Или они все. Потому что если я что и вынесла из смерти Курта, то только одно: ты можешь умереть в любой момент, и к этому следует быть готовым. Это не значит бояться смерти каждую секунду, не значит запираться в комнате и прятаться от мира. О, нет… это нечто совершенно противоположное. Это значит выходить наружу с мужеством и встречаться с тем, чего ты боишься сильнее всего, лицом к лицу. И если ты переживешь день, можешь победно смеяться, потому что ты выиграл у смерти битву за новый день. Вот, как нужно готовиться к смерти. Заключать жизнь в объятья, получать от нее все, что можешь, но не скрываться от нее. Господи, только послушай меня! — она бросила быстрый взгляд на Майкла, а затем снова вернула голову в прежнее положение. Майкл знал, что ей нравится лежать рядом с ним вот так, и, подтверждая его мысли, она потерлась о его плечо, как ластящаяся кошка. — Читаю лекцию о жизни и смерти солдату!

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Майкл.

— Я знала, что поймешь. Знала еще в тот момент, когда ты подошел ко мне на вечеринке Герра Риттенкретта. Ты уже тогда казался мне другим. Я посмотрела на тебя и подумала… Франциска, возможно, это — тот самый мужчина. Ты должна не просто затащить его в постель, но ты должна быть с ним. Почему? Потому что я эгоистичная потаскуха, одевающаяся в шелк и меха, и хочу получить причитающееся мне удовольствие. Но также… и потому что я хотела подарить удовольствие тебе. Я не чувствовала ничего подобного… с тех самых пор, как была совсем юной, — закончила она.