Страница 47 из 80
Кости все еще перекатывались по земле. Гантт поднял револьвер при приближении Майкла, а затем снова опустил его. Майкл протянул мальчику флягу, но тот не отвлекся от своих игральных костей, даже когда жадно начал пить. Слишком быстро, отметил Майкл, и слишком много. Он забрал флягу и сел на землю в нескольких футах от Гантта, заняв позицию, из которой удобно будет наблюдать за даласиффами, которые могут оказаться поблизости. Если осмелятся.
Казалось, что смелости у них поубавилось. Никто больше не возвращался, пока шел первый час… а затем и второй. Мальчик уснул, свернувшись клубком с костями в руке. Под глазами Гантта пролегли темные круги, веки тоже потемнели и закрылись, но Майкл Галлатин бодрствовал и оставался начеку.
Через некоторое время Майкл встал и направился обыскивать ближайшие палатки, надеясь все же получить аптечку. Он нашел коробку британских бинтов и смог перевязать раны Гантта, пока тот спал. Вся рубашка летчика превратилась в кровавый беспорядок. Два пулевых отверстия находились на расстоянии около четырех дюймов друг от друга, и пули все еще оставались в его кишечнике.
Наконец, на востоке небо начало светлеть. Это было началом нового дня.
Красные осколки солнечного света лопнули из-за горного хребта, сжимая тени. Тепло начало постепенно расти.
Мальчик пробудился. Майкл дал ему попить побольше воды, и тот с благодарностью принял ее, продолжая перекатывать в кулаке игральные кости. Сам Майкл сидел, скрестив ноги и глядя на спящего Гантта. В какой-то момент он наклонился вперед, чтобы проверить пульс. Гантт очнулся и открыл глаза.
— Я не умер, — сказал он, хотя лицо его — тощее, с заостренными чертами и постаревшее за один день (даже удивительно, как такие изменения могли произойти настолько скоротечно!) — напоминало маску смерти.
Гантт почувствовал бинты.
— Хорошая работа, — отметил он со слабой улыбкой, посмотрев на небо. — О… светает.
— Жаркий будет день, — ответил Майкл.
— Как будто в пустыне… бывают другие, — Гантт улыбнулся ему, но улыбка быстро поблекла, превратившись в гримасу боли. — Ah, Scheisse, die verletzt! [Ах, дерьмо, как больно! (нем.)]… ммм… нет… уже лучше… уже лучше. Боже, — он дышал неглубоко, принимая воздух внутрь осторожными порциями. — Майкл, — обратился он, передохнув.
— Да?
— Я хочу извиниться. За то, что… сбил твой самолет. Я не хотел… сбивать невооруженный самолет… это было… недостойно…
— Думаю, что достоинство мало имеет отношение к войне.
— Может, и так… но… есть…. принципы, — ему пришлось снова замолчать, потому что боль накатила с новой силой. Майкл подумал, что было бы милосерднее ударить Гантта, чтобы он отключился, но был ли в том смысл?
Кости мальчика перекатились еще раз.
— В любом случае, сэр… прошу прощения, — выдавил Гантт.
— Это была твоя обязанность.
— Да. Была, — Гантт поморщился вновь и закрыл глаза. На мгновение он стал похож на мумию, каждая пора на его побледневшем лице была забита песком и пылью, а рот исказился мрачной линией боли. Глаза снова открылись, но Майкл понял, что они уже не совсем в этом мире. Цвет их из янтарного превратился в бледно-выгоревший на солнце желтый.
— Я всегда… любил… рассвет, — выдавил Гантт с усилием. — Чистейший воздух… Лучше всего самолет… летает на рассвете. О, Майкл! — он сумел натянуть еще одну слабую улыбку. — Тебе бы хоть раз побывать со мной там!
— С тобой или против тебя? — невесело усмехнулся Майкл.
— Со мной. О… ты не продержался бы… и мгновение… против меня. Сколько у меня счет?.. Я думаю… сорок шесть… нет… пятьдесят. Я думаю, пятьдесят…
— Внушительное число, — сказал Майкл, видя, как мальчик наклоняется снова над своими игральными костями и смотрит, что на них выпало.
— А мы нашли… воду? — вдруг спросил Гантт, глаза его прищурились от света восходящего солнца.
— Да. Нашли.
— Sehr gut [Очень хорошо (нем.)].
Глаза Гантта прищуривались все сильнее, и вдруг захлопнулись. Майкл и мальчик стали ждать.
Примерно минут через десять Гантт очнулся и невидящим взглядом посмотрел на Майкла.
— Ты англичанин… играешь в войну. С вашими… перерывами на чай… ты… что это? Лосьон после бритья? О, Боже! Ну, ты… чтобы победить… должен пахнуть… как джентльмен… С чем тебя… и поздравляю.
— Большое спасибо, — отозвался Майкл, понимая, что уже не может смотреть в лицо Гантта, потому что этот человек угасал с каждой секундой.
Если раньше время было сущностью, то теперь — сущность стала временем. Гантт поднял руку и начал снимать свои наручные часы.
— Что ты делаешь? — спросил Майкл.
— Вот, — Гантт отшвырнул свой «Брайтлинг» прочь. — Я хочу, чтобы ты… чтобы он… — и указал Майклу кивком на часы.
— Я не могу принять это.
— Если ты этого не сделаешь… они сами сделают…
Майкл принял часы.
— Я позабочусь о них.
— Позаботься, — перебил Гантт. — Тебе предстоит… долгий путь.
Кости снова упали на землю, а после скользнули в ладонь мальчика.
Восходило солнце, распространяя горячий яркий рассвет. Вот она, летняя погода в пустыне…
Гантт снова заговорил:
— Майкл, — прошептал он почти угасшим голосом.
— Да?
— Мы… люди… действия… — сказал он, улыбнувшись. — Никогда не должны… прекращать… попытки. Да?
— Никогда, — согласился Майкл.
— Хороший человек, — одобрительно произнес Гантт, затем уставился на возвышавшееся в небе солнце.
В течение нескольких следующих минут он покинул этот мир.
Майкл почувствовал это и, взглянув в лицо немецкого летчика, увидел в его глазах пустоту. Когда он проверял пульс, он уже прекрасно понимал, что ничего не услышит. Мальчик перестал кидать кости, а молча сел, глядя на тело Рольфа Гантта, знаменитого аса «Мессершмитта», яркого примера для немецкой молодежи, знаменитость, великого человека, человека действия, героя…
Через некоторое время мальчик пополз вперед. Он положил пару игральных костей в правую руку Гантта — возможно, на удачу в загробной жизни — а затем сомкнул его пальцы, встал и потянулся, словно только что пробудился от долгого сна.
Майкл положил «Брайтлинг» в карман. Не было никакой необходимости хоронить Гантта. Даласиффы, вернувшись, могли попросту выкопать тело, но Рольфа уже здесь не будет — это будет лишь костюм из плоти, а сам летчик уже будет далеко.
Настало время найти дополнительные фляги, наполнить их и снова начать искать способ вернуться домой.
Мальчик жестом указал на верблюда в загоне.
Майкл не имел ни малейшего понятия о том, как справиться с таким передвижным средством, как оседлать его и как править. Но, к счастью, мальчик это знал и проявил свои навыки на очень высоком уровне.
Они обернули вокруг своих голов влажную ткань, повесили фляги на кожаные седельные шнуры и отправились в ту сторону, откуда пришли. Верблюд Майкла, казалось, ненавидел своего наездника и плевался, как недовольный мстительный старик. Вероятно, он что-то почувствовал, думал Майкл. Но, несмотря ни на что, верблюд продолжал шагать по пустыне весь день и на следующий день тоже.
На исходе второго дня, когда горячий ветер подул с юго-запада, оба наездника наткнулись на взвод солдат в сопровождении пары танков «Матильда». Солдаты носили британскую униформу цвета хаки. Когда Майкл дал командиру взвода понять, кто он и откуда родом, он и мальчик были размещены в одном из танков и доставлены на небольшую авиабазу Аль-Массир, примерно в двадцати километрах к востоку.
На базе была больница. Возможно, не самая хорошая, но там были мягкие кровати и пальмовые вентиляторы, закрепленные на потолке. Сломанное плечо Майкла было выправлено и помещено в гипс, а порезы обработаны и смазаны йодом. Он решил некоторое время не смотреть в зеркало, потому что видел, как на него поглядывала симпатичная брюнетка-медсестра, и представлял, насколько непривлекательно сейчас выглядит. Майкл и мальчик проспали около двенадцати часов, а, когда проснулись, то получили на завтрак по стакану апельсинового сока, яичницу, инжир и маслины. Розовощекий, серьезный рыжий капитан по фамилии Финдли-Хьюз явился к ним, чтобы расспросить Майкла и сделать заметки о произошедшем. Допрос шел в довольно официальной форме, пока Майкл не спросил, отпраздновал ли этот молодой человек свой восемнадцатый день рождения.