Степные волки

Советники и соратники умершего Бравлина совещались всю ночь и поутру решили, что придётся пойти навстречу желаниям народа. Всё, что угодно, лишь бы не допустить смуту. Но тут своё веское слово сказала гвардия – три полка элитных воинов. Как было завещано предками, гвардейцы собрались в круг и решили, что следующим каганом, до совершеннолетия Вернигора, станет Смил сын Твердоши.

Гвардия заняла свою позицию в споре. Возразить грозным бойцам никто не посмел, и нового повелителя дромов вознесли на щиты, а затем понесли во дворец. Народ, видя, что снова есть каган, то есть твёрдая рука, о Каиме забыл и принялся праздновать. Беспечные горожане, столичные стражники и гости Ориссы веселились от души. Вокруг спокойно, и дозоры докладывали, что вести о приближении врагов – ложь. Поэтому никто не ждал беды, а зря.

Ночью к городу подошли многочисленные отряды наёмных горцев из племён гуранг. Войска, должные охранять границы, пропустили их без препятствий. А городскую стражу частью купили, частью перебили боевые дружины рахов. Ворота светлейшей и сиятельной Ориссы распахнулись, и в столицу ворвались орды дикарей, готовых за рахское золото убивать всех, на кого укажут наниматели.

Закипела на городских улицах кровавая резня, и только гвардейцы не отступили, не предали старых традиций и до последнего бились, защищая свой дом и кагана. Однако силы были неравны. На каждого гвардейца пришлось не менее десятка горских воинов и мощь напоённого кровавыми жертвоприношениями древнего амулета-артефакта «Блёклая Луна». Исход был очевиден, и всё, что смогли сделать дромы, – пробить-прорубить дорогу из города. После чего отправили в дружественный Штангорд своих детей, а сами снова ринулись в битву и проиграли. Так пала Орисса, и на престол взошёл каган Каим, марионетка в руках своего деда и других старейшин народа pax.

После гибели гвардейцев и разорения Ориссы гуранги стали служить новому правителю. Каим издал указ, что племя pax признаётся первородным и избранным народом, которому иные племена, населявшие каганат, обязаны верно служить. Все воинские формирования, кроме наёмных частей, были распущены, а народ дромов, потеряв в столице свою элиту, попал в пожизненную кабалу. Род воителей был признан вне закона, принял бой против своих братьев по крови и почти поголовно изничтожен. По слухам, гуляющим среди беженцев-дромов, Вернигор сын Баломира всё-таки уцелел и воспитывается в некоем степном племени, ждёт своего часа и готовится вернуть трон предков. Однако, скорее всего, это неправда. А что сейчас творится в землях благословенного Рахона, бывшего Дромского каганата, мне толком неизвестно, ибо я давно покинул те края. Слышал, что Ориссу отстроили заново. А ещё, основываясь на слухах, могу сказать, что там насаждается новый религиозный культ преклонения перед богом Ятгве, а все племена великой степи признаны рабами этого бога.

1. Пламен

– Пламен, бежим! – услышал я крик моего дружка Звенислава и со всех ног помчался прочь. Бежал не оглядываясь, петляя между прохожими и ранними покупателями. Только бы успеть проскочить площадь Умельцев. А потом будет проще – нырнуть в проулок, спуститься к реке и раствориться в городе. После чего ищите нас, стражники. Такой босоты, как мы, вокруг много ошивается. Попробуй узнай, кто стянул в лавке Толстого Петры свежий румяный каравай.

Позади истошный вопль булочника:

– Ловите вора! Люди добрые! Обокрали честного гражданина Штангорда! Куда смотрит стража?!

Плевать! Пусть кричит. Главное – успеть к заветному проулку.

Ко мне протянулись чьи-то руки, но я смог увернуться. Упал и по скользкой жиже, словно на санках, проскочил под вонючим рыбным лотком. Пока везёт. Я быстро поднялся и помчался дальше. Сердечко бешено колотилось, и ноги слегка дрожали. Но я должен бежать и не мог допустить, чтобы слабость и волнение мне помешали. Только замри на месте – и стражники сцапают. А они дядьки суровые, не посмотрят на малолетство и накажут. В лучшем случае от души плетьми отходят. А что будет в худшем, даже думать не хочется.

Наконец переулок, и я в безопасности.

Глубоко выдохнул и через силу улыбнулся. Я успел, смог сбежать и не попался. Теперь можно не спешить, ибо это привлекает внимание.

Рядом пристроился Звенислав, достав из-за пазухи кусок пахучего вкусного хлеба. Рот мгновенно наполнился слюной, и я протянул ему ладонь.

– Держи. – Напарник вновь засунул грязную руку за ворот драной рубахи, отщипнул от спрятанного под ней каравая огромный кус и вложил его в мою ладонь.

Хлеб. Как же давно я его не ел! Месяца два, не меньше. Поэтому моментально вцепился крепкими зубами в ломоть и стал рвать на части, а затем, не жуя, заглатывать. Я подавился, но вновь рывок зубами. Следует спешить, поскольку у мадам Эры – госпожа Эрмина Хайлер, директор сиротского попечительского приюта, – надо быть до подъёма. А появиться с хлебом всё одно что подписать себе приговор. Она милосердием не страдает. Выгонит на улицу или стражникам сдаст.

Впрочем, мы успевали. И к тому моменту, когда миновали длинную загаженную отбросами улицу, прошли через мост и оказались в своём квартале, весь каравай уже был съеден, и в животе поселилось приятное чувство сытости.

Звенислав покосился на меня и сказал только одно слово:

– Хорошо.

– Хорошо, – согласился я и добавил: – Вот только примелькались мы уже. При желании стражники нас в два счёта найдут.

– А-а-а… – Дружок беззаботно махнул рукой. – Двум смертям не бывать, одной не миновать.

Мы подошли к забору нашего приюта и осмотрелись. Рядом никого. Отогнули прогнившую доску и осторожно пролезли во двор.

Делая вид, что мы никуда не отлучались, а просто вышли на свежий воздух, вернулись в свой барак и сделали это очень вовремя. Не успели лечь на свои нары, которые были накрыты прелой соломой, как прозвучал крик старшего воспитателя Матео:

– Подъём, сучата! Пора отрабатывать свой хлеб, курвёныши! Ишь, разоспались, дармоеды! Великий герцог Штангордский, сиятельный Конрад Третий, да ниспошлют ему боги доброе здоровье и долголетие, заботится о вас! А вы только жрать и спать горазды, ублюдки!

Это ничего. Сегодня он ещё добрый. Обычно с плетью входит и на нас свою злобу вымещает. А к вечеру выпьет хмельной сливовки и подобреет. Однако до вечера далеко, и сейчас надо пошевеливаться, резво вскочить и выбежать на построение перед бараком. Матео, как всегда, пусть не плетью, но кованым сапогом огребёт по копчику. Как правило, это будет кто-то из девчонок. Их Матео любит бить больше всего, извращенец. А вчера я приметил, как они с воспитателем Гильомом стояли возле кухни и смотрели на девчонок из нашей группы. Нехорошо смотрели, не по-доброму, и мне показалось, что особенно пялились на Сияну. Твари! Убью!

Большой гурьбой сироты вывалились во двор и построились по четыре человека в ряд. Три прямоугольника, десять на четыре, итого сорок человечков в каждом. Одна коробка – один барак, все вперемешку, мальчишки и девчонки разных возрастов, от десяти до пятнадцати лет.

Мы – это всё, что осталось от каганата дромов, как нам говорят. Наверное, это так, но я давно уже не верю воспитателям, а кого-то другого, кто бы мог это подтвердить, ни разу не видел. И всё, что у меня есть от прошлого, – небольшая татуировка на правом предплечье: неведомый хищный зверь в плетении травяного узора. У остальных приютских мальчишек тоже есть татуировки. Разные. Как правило, звери. Но что они значат, никто объяснить не мог или не хотел. Нам бы день прожить и в ночь уцелеть. Поэтому зачем думать о том, что бесполезно, не помогает и никак не влияет на жизнь, а, наоборот, может вызвать ярость воспитателей? Вот мы и молчим. Только между собой можем что-то обсудить, а всех остальных людей привыкли воспринимать как недоброжелателей.

– Бегом, доходяги! – зарычал Матео, и мы разбежались по рабочим местам.