Страница 14 из 16
Справедливости ради следует отметить, что Коломер выделяет пять современные империй (Америка, Китай, Европа, Япония и Россия). Он также указывает на семь больших объединений, относящихся к имперскому типу. Среди них Индонезия, Индия, Бразилия, Пакистан, Бангладеш, Австралия и Канада. Эти страны сопоставимы с империями по размерам своих территорий, но недобирают до имперского статуса из-за недостаточного размера населения. Однако будущее для Коломера – за империями демократическими. Существующие тренды мирового развития, по мнению ученого, ведут на первом этапе к увеличению числа демократических «независимых и автономных стран» малых размеров, появляющихся на месте средних государств-состояний, что приводит к постепенному «стиранию» последних с политической карты мира. Второй этап трансформации мировой системы связан с встраиванием новых и старых «демократических» государств в силовое поле демократических империй, а именно – ЕС и США. Коломер фиксирует: «Нынешний мир все больше организуется за счет взаимного наложения обширных пространств "имперского" размера при одновременном увеличении числа самоуправляющихся малых сообществ». Эксперт выделяет три фундаментальные сети отношений: «Союзы по обеспечению обороны и безопасности, торговые и экономические соглашения и зоны языка и общения».
Этот сценарий, основанный на приоритете демократических (читай – западных) ценностей, представляет собой мину замедленного действия, так как формирует в общественном сознании господствующих групп подавляющего большинства стран мира представление о лишь единственном пути развития: посредством создания «самоуправляющихся малых сообществ» стремиться к включению в демократические империи. При этом, встраиваясь в «сети имперского размера», новые члены ЕС и НАТО готовы на незначительную роль в этих структурах, сравнимую разве что с влиянием Будапешта, Загреба или Софии на политику стран «оси» в период Второй мировой войны.
Что же касается нашей страны, то, по мнению Бжезинского, Россия уже сделала единственно доступный для нее выбор – включение в западный проект, что в свою очередь стало стратегическим шансом для Запада. Этот выбор «создал предпосылки для прогрессирующей геополитической экспансии западного сообщества все дальше и дальше вглубь Евразии. Расширение уз между Западом и Россией открыло для проникновения Запада, и в первую очередь Америки, в некогда заповедную зону российского ближнего зарубежья. Но, в конечном счете, у России просто не остается альтернативы, если она желает сберечь ценнейшее из своих территориальных владений. Неисчислимые природные богатства Сибири – вот что сулит России наиболее радужные перспективы, а без западной помощи Россия не может быть всецело уверена в сохранении своего суверенитета над этой землей».
Справедливости ради следует отметить, что писалось это в 2005 году. С тех пор многое изменилось как в самой России, так и в мире в целом. Однако стоит помнить, что от своего «стратегического шанса» американские и транснациональные элиты никогда не откажутся. В частности, в 2012 году ученый и советник по национальной безопасности президента Дж. Картера писал, что сотрудничество США с Россией способно «расширить и оздоровить нынешний Запад» и не допустить утраты Америкой своей ведущей роли на мировой арене. Одним из способов установления такого сотрудничества автор книги «Стратегический взгляд» называет «обязательную демократизацию» нашей страны. Достижение такой «демократизации» предполагается за счет включения как можно большего количества россиян в западную систему образования и максимально широкого представления в российских СМИ «западного образа жизни как нормы». Как говорится, без комментариев.
Третий сценарий – «Гегемонистская стабильность». Согласно Р. Гилпину, гегемонистская стабильность устанавливается при наличии пяти условий:
• государство-гегемон должно значительно превосходить все остальные государства в системе по экономическим и военно-стратегическим показателям;
• гегемоном должно быть либеральное государство потому, что только либеральное государство стремится к гегемонии и может создать открытый и либеральный мировой порядок;
• среди великих держав должно существовать хотя бы рудиментарное согласие с властью гегемона;
• гегемон должен быть дальновидным и создавать международные режимы, необходимые для обеспечения глобального благополучия;
• гегемон должен быть готов приносить в жертву свои краткосрочные интересы ради долгосрочного благополучия всей системы международных отношений.
Очевидно, что приведенная аргументация гегемонии не только вызывает массу вопросов, но фактически оправдывает описанный Дж. Оруэллом мир, где «все равны, но одни более равны, чем другие». Однако, несмотря на имеющиеся исторические аллюзии и прогрессирующую турбулентность мировой политики, определенную гегемонизмом США, приверженцы этой модели полагают, что злоупотребления властью при гегемонистской стабильности носят ограниченный характер. Поэтому, по логике Гилпина, даже если либеральное государство «скатывается к злоупотреблениям, это нестрашно».
Четвертый сценарий назовем «Контролируемая нестабильность». Концептуальное оформление концепции ГУ в условиях критичности, хаотизации больших социальных и политических пространств пришлось на конец 1980-х – начало 1990-х годов. Заимствовав ряд положений из работ И. Пригожина и И. Стенгерс, исследовавших неравновесные, стремящиеся к хаосу системы в термодинамике, американские политологи обосновали «усиление эксплуатации критичности» и «создание хаоса» во внешнеполитических интересах США. Одним из первых в научный дискурс идею «управляемого хаоса» ввел сотрудник Института Санта-Фе С. Манн.
Создание хаоса в стратегических интересах заказчика возможно при использовании различных механизмов. Например, через организацию демократического транзита, осуществление рыночных реформ и приватизацию, в процессе повышения жизненных стандартов у населения и прежде всего у господствующих групп, а также через постепенное вытеснение традиционных для конкретного общества ценностей и идейных установок и замещение их неолиберальным контекстом.
Таким образом, сценарий контролируемой нестабильности подразумевает создание заинтересованными игроками при помощи различных средств за исключением прямых военных действий условий для дестабилизации политической ситуации в конкретной стране. Создание нестабильности может быть как в экономических, так и в геополитических интересах крупных мировых игроков.
«Будущее уже наступило». Эти слова, сказанные австрийским футурологом и публицистом Робертом Юнгом в 1952 году, как нельзя лучше отражают современное состояние. Будущее рождается ежедневно и непосредственно зависит от вчерашних и сегодняшних наших действий или бездействий. Трагические ошибки и просчеты, допущенные за последние 20 лет, не могут не сказаться на будущем российской государственности. Учитывая нынешнее социально-экономическое состояние и геополитическое положение РФ, а также ситуацию в мире в целом, надо признать, что возможен любой негативный для нашей страны сценарий. Однако это вовсе не означает, что нет места альтернативным глобальному управлению проектам. Причем их инициатором может стать именно Россия.
«Полицентричный мир» – так можно назвать проект, альтернативный западным версиям стирания суверенитета. Согласно модели полицентричности, или многополярности (в ее классическом понимании), международные отношения все более тяготеют к плюрализации, сопровождающейся появлением и укреплением новых игроков на мировой арене. Плюрализация международных отношений, как писал К. Уолтц, косвенно свидетельствует об уравновешивании их совокупных возможностей. Однако данный процесс невозможен без становления новых центров силы, среди которых Россия как лидер Евразийского Союза, Китай, Индия и ряд других стран.
В современном мире, как бы ни старались это скрыть американские аналитики, объективны тенденции размывания господства США. Эти тенденции усиливаются по нескольким причинам. Во-первых, из-за внутренних противоречий, обусловленных надрывом в результате исполнения роли мирового лидера. Во-вторых, вследствие значительного экономического роста, переживаемого прежде всего азиатскими гигантами – Индией и Китаем, – а шире – всей Восточной Азией. В-третьих, в результате возрождения России и ее конкретных шагов по консолидации геополитического и цивилизационного региона российского влияния – Северной Евразии. Наконец, в-четвертых, что не менее важно, по причине повсеместного усиления недовольства гегемонией Запада, что проявляется в открытом и тайном противодействии его политике.