Страница 60 из 67
Вот с этой «неудачи» с несостоявшимся побратимством Одессы и Перта и началось наше сближение. Меня впечатлило, что Алексей очень интересовался современной музыкой. И когда мы в опере играли Мирослава Скорика – диптих для струнных с джазовыми интонациями, – я убедился, что это не обычный слушатель, а человек, глубоко чувствующий музыку. Считается, что в современной музыке мало кто разбирается. Мы с Алексеем оказались единомышленниками в том, что в ней разбираться и не надо – нужно просто слушать. Современная музыка – часть большого мира музыки, она всегда кому-то нравилась, кому-то – нет. Это нормально. Что хорошо и талантливо, мир музыки примет без оценки зрителей и критиков.
Было время, когда мы с Алексеем встречались довольно часто, всерьез обсуждали проблему благотворительности в Украине. А это действительно проблема, и она не менее значима, чем внедрение новейших технологий. Вся история доказывает, что искусство коллективное, исполнительское всегда зависело от благотворительности. И Алексей подсказал мне верное направление для поддержки оркестра – создание Благотворительного фонда. Мы зарегистрировали его августе 1995-го в Америке, и я думаю, что без него судьба нашего оркестра была бы плачевной, мы вряд ли выдержали бы испытания нуждой до часа, когда получили звание Национального.
Из тех встреч с Алексеем мне особо запомнилась одна, совершенно не имеющая отношения ни к бизнесу, ни к музыке. Мы собирались на какой-то спектакль в театр Водяного, приехали туда заранее, и дети затеяли играть в футбол на площадке перед театром. Мой младший, Павлик, играл против Алексея Михайловича, хлопец он тренированный и азартный и никак не считался с возрастом партнера. Я все порывался ему намекнуть, чтобы он не особо усердствовал, но игра потихоньку выровнялась, казалось, что Алексей вспомнил давнее умение владеть мячом и гонял не менее азартно, чем ребята.
Но в игре и в поведении Алексея проглянулась ранее не видимая мною черта – его какое-то трепетное, ласковое отношение к детям.
Согласитесь, что футбол – игра гладиаторская, там места нежности нет. И тем не менее, он с ними играл, как играют львы с детенышами.
Получить статус благотворительного фонда в США весьма непросто, нужно собрать гору документов, создать обширный устав и пр. То есть провести огромную юридическую работу. Алексей поручил выполнить ее юристам ТИСа, предоставил для Фонда свой адрес и стал одним из пяти его учредителей. Я не скажу, что круг благотворителей широк, это около 25 предприятий, возможности которых меняются в зависимости от политической погоды, что не характерно для Старого и Нового света.
Однажды я рассказал Алексею, что такое благотворительность по-американски. В США, как известно, аристократии никогда не было. В отличие от Европы и России, где аристократия была матерью искусств. Кто был бы Вагнер без короля Людвига ІІ или Гайдн без Эстерхази? В Америке создавалась иная традиция. Она старше, чем само государство. Мой университет в Принстоне создал накопительный фонд для поддержки искусств в 1760 году. Поступающие в него средства не тратят, как это делаем мы. Эти деньги пускают в оборот, вкладывают в привлекательные проекты и таким образом зарабатывают деньги для благотворительности. Тратится только прибыль. Таких накопительных фондов множество. В них аккумулируются огромные средства. К примеру, в Нью-Йоркской филармонии на счету около 15 миллионов, в университетах Бостона и Гарварда в пять-десять раз больше. Можно содержать хоть сто оркестров, если они этого стоят. Каждый выпускник университета, став на ноги, считает долгом чести внести хоть какую-то сумму в фонд своей альма-матер. Считается неприличным не внести пожертвование, хотя, разумеется, никто этот процесс не отслеживает.
Алексей меня внимательно слушал. Он, к слову сказать, вообще был очень хорошим слушателем.
– Есть ли у тебя друзья, единомышленники или соратники, которые могли бы запустить этот процесс в Украине? – спросил я.
– У меня таких друзей и соратников нет, – ответил он без раздумий.
«У нас в стране не смоделирована, не востребована обществом нравственная потребность помощи другому человеку. У нас людей, готовых к пожертвованию, так мало, что это еще хуже, чем бы их не было вообще».
Эти слова меня поразили. Я долго размышлял: почему хуже, чем бы вообще не было? Хуже потому, что общество знает и понимает необходимость благотворительности, помощи нуждающемуся, оно видит такие примеры – и ничего. Это свидетельство нравственного нездоровья, порожденного социальными катаклизмами ХХ века, прерванностью традиции, отрицанием христианских ценностей. Алексей был из тех, кто пытается восстановить связь времен. Я высоко оценил его приглашение дать концерт симфонической музыки в селе, которое он добровольно взялся вытаскивать из совкового средневековья. Казалось бы, зачем Визирке наше музицирование, селянам бы – паек с гречкой и куском сала, дорогу отремонтировать или освещение поправить. Но он понимал, что традиция начинается с духовного возрождения, что кристалл не образуется, если не создать насыщенный раствор.
Концерт был приурочен к открытию новой школы, построенной и оборудованной ТИСом на уровне требований информационного века – с компьютерными классами, с интернетом, современной мебелью и какими-то особыми школьными досками. Алексей этой школе-обновке радовался так, будто это ему предстояло там учиться. И мне почему-то вспомнилась давняя игра в мяч перед театром музкомедии, и я понял, в чем было ее обаяние – в любви Алексея к детям. Это качество – из редких…
Анатолий Римко
После духовной академии моя священническая жизнь была наполнена печалью и страданиями – я получил послушание в храм Святителя Димитрия Ростовского, который расположен на Втором Христианском кладбище. Туда с радостью не приходят. И миссия священника не ограничивается отпеванием и проповедью, еще нужно и найти слова утешения для родных и близких ушедшего от нас, тем более, если смерть настигала человека прежде времени. А годы были – «лихие девяностые». Только, по моему разумению, лихости в них было на грош, а лиха – через край.
Тем ценнее и интереснее для меня были рассказы матушки о своей работе. Елена, получив образование на романо-германском факультете, работала в туристическом агентстве. Там она познакомилась, а потом и подружилась с Аллой Виссарионовной. Хотя в слове дружба здесь и нет традиционного смысла. Это скорее были теплые, духовные отношения старшей, мудрой женщины и матери и молодой девушки. Вот от своей Елены я и услышал об Алексее Михайловиче. Ни его фамилия, ни созданная им компания «Эверест» мне ни о чем не говорили. Личное знакомство состоялось несколько позже.
Существует некий стереотип интереса светского человека к человеку нашего, духовного сословия. Он проявляется в стандартных вопросах, преимущественно поверхностных, реже – в стремлении постичь богословские истины. Алексей Михайлович, казалось, пропустил мимо ушей, и кто я есть, и где несу послушание. Мы с Еленой были для него и Аллы Виссарионовны, прежде всего, молодой, только вступившей в жизнь семьей. В их стремлении помочь нам, что всегда проявлялось тонко и естественно, было знание и понимание – на личном опыте – тех проблем, которые испытывает каждая молодая семья. Время от времени Алексей Михайлович позванивал мне, предлагая посидеть за чашкой чая, приглашал нас с матушкой к себе домой. Алексей Михайлович рассказывал мне о нравах и проблемах в мире бизнеса. Сознаюсь, что я не совсем понимал, зачем Алексей Михайлович так откровенно рассказывает мне о своем мире. Почему не пытается заглянуть в наш, достаточно закрытый мир церковной жизни? И только позже понял – он хотел, чтобы я раскрыл его сам, потому что он по-настоящему интересовался и религией, и духовными практиками церкви.