Страница 15 из 20
Ленька подумал, что на такое общество меньше чем полковником не угодишь. Но покраснел, кашлянул и сказал правду:
- Хогунжий.
Ему показалось, что гости и хозяева переглянулись насмешливо.
- Н-да. Это что же выходит - корнет или вроде этого? Значит, вы казак?
- Да, - гордо ответил Ленька. Он покосился на Волкова и увидел, что щеки того залились румянцем.
"Это он за меня стыдится", - понял Ленька.
Без всякого аппетита он ел горячую янтарную уху с рассыпчатыми слоеными пирожками. Пирожки застревали в горле, а мадам Волкова накладывала ему на тарелку все новые и новые порции и, улыбаясь, приговаривала:
- Кушайте, голубчик, кушайте...
На другом конце стола кто-то жиденьким голосом говорил:
- Не будем забывать, господа, что судьба России, а следовательно, и всех нас, решается в Учредительном собрании. Именно поэтому всеми силами, правдами и неправдами необходимо добиваться большинства...
- К сожалению, Оскар Осипович, правдами многого не добьешься, показывая ослепительные зубы, весело пробасил Волков-отец. - Неправдами оно как-то сподручнее, как выражаются у нас на работах десятники.
- Миша, расскажи про Пелагею, - перебила его жена.
- А-а, да!.. Пелагея! Это, имею честь доложить, наша оберкухмистерша, кухарка. Третьего дня я спрашиваю у этой особы: "Пелагеюшка, матушка, вы за кого, собственно, имеете намерение голосовать на предстоящих выборах?" А она: "Мне, - говорит, - Михаил Васильевич, все равно, за кого... Мне бы только чтобы телятина на рынке подешевше стала". - "Ах, так? - я говорю. Великолепно! В таком случае вам, почтеннейшая, следует голосовать за "Партию народной свободы". Не забудьте - избирательный список номер два".
За столом дружно захохотали.
- Вот это называется агитация! Чудесно! Правильно! Так и надо.
Ленька положил ложку, кашлянул и вдруг неожиданно для самого себя громко сказал:
- Ей бы надо за большевиков голосовать.
За столом сразу стало тихо. Все переглядывались и с удивлением смотрели на мальчика. Особенно страшно и даже зловеще, как показалось Леньке, смотрел на него бородатый Волков-отец.
- Почему-с? - тихо спросил он, подняв над тарелкой вилку.
- Потому, - смутился Ленька. - Потому что это их партия... рабочая...
Вокруг зашумели. Кто-то засмеялся. Кто-то неодобрительно крякнул.
- Позвольте, позвольте, - сказал хозяин, строго рассматривая Леньку. Собственно говоря... я не совсем понимаю... Вы с кем живете, юноша?
- Я... с мамой, - пробормотал Ленька.
- Вот как? А кто ваша мама?
- Она учительница музыки.
- Тэк-с.
Волков-отец посмотрел на Волкова-сына.
- А вы знаете, молодой человек, кто такие большевики?
- Нет, - краснея, ответил Ленька.
- Не знаете? Так знайте!
И, постукивая вилкой по краешку тарелки, хозяин строгим учительским голосом заговорил, обращаясь к одному Леньке:
- Большевики, милостивый государь, это тевтонские наемники, шпионы, заброшенные в наш тыл неприятельским штабом. За немецкие деньги эти бунтовщики сеют смуту в нашем отечестве, призывают рабочих к забастовкам, солдат к неповиновению. Это враги, которых надо ловить и расстреливать на месте без суда и следствия.
Ленька побледнел. Он вдруг вспомнил Стешу, ее сундучок в "темненькой", большевистский плакат, фотографию усатого человека в черном пальто...
Что же это? Неужели это правда? Неужели их горничная - тоже германская шпионка? От одной этой мысли куриная кость встала у него поперек горла.
Он уже не слушал больше Волкова-отца. Он думал о Стеше.
Как ему раньше не пришла в голову эта страшная догадка?! Ведь он столько раз читал в газетах о шпионах, он помнит, что в некоторых газетах называли шпионами большевиков. Почему же он не подумал до сих пор о Стеше?! Ведь горничная сама призналась, что она за большевиков...
Он с трудом досидел до конца обеда и решительно заявил, что должен идти домой. К удивлению его, ни родители Волкова, ни сам Волков не стали уговаривать его остаться.
- Иди, что ж, - сказал, позевывая, Волков, провожая Леньку в прихожую. - А у меня, ты знаешь, голова что-то разболелась. Я тебя проводить не могу. Дойдешь?
- Конечно, дойду, - сказал Ленька, всовывая руки в рукава шинели, которую ему подавала горничная.
На Крюковом канале он минут десять стоял у чугунной решетки, смотрел на черную сентябрьскую воду и с ужасом думал: что же это такое? Нет, нет, не может быть. Он вспомнил, что еще совсем недавно, на прошлой неделе, Стеша получила письмо с извещением, что брат ее тяжело ранен и лежит в госпитале под Могилевом. Он помнит, как страшно рыдала девушка, получив это извещение. Значит, она притворялась? Но ведь брат ее действительно ранен. Или, может быть, письмо было вовсе не от него?.. Может быть, у нее и брата никакого нет?..
Он стал припоминать... Вообще-то, если подумать, со Стешей давно уже творится неладное. Раньше она целыми днями сидела дома, не каждое воскресенье и в отпуск уходила. А теперь - чуть вечер, чуть стемнеет, чуть кончилась работа по дому, она уже - платок на голову и бегом со двора. Возвращается поздно, будит всех. Леньке вспоминается подслушанный им недавно разговор между Стешей и матерью.
- Опять вы, Стеша, вчера во втором часу вернулись...
- Да, барыня. Простите, я разбудила вас.
- Не в этом дело. Всё, милая, на танцы бегаете? Смотрите, голубушка, дотанцуетесь.
- Нет, барыня, - негромко отвечает Стеша. - Я не на танцах была...
А где же она была? Куда она так таинственно исчезает по вечерам?
О господи, даже подумать страшно!..
За три года войны Ленька столько наслушался о шпионах, такие невероятные истории ему приходилось и слышать и читать об этих вражеских лазутчиках, которые пролезают во все щели, маскируясь и трубочистами, и точильщиками и швейцарами (и даже царицами, как уверял Сережа Бутылочка), что неудивительно, если этот девятилетний мальчик, которому к тому же очень помогала богатая фантазия, в конце концов поверил, будто их горничная Стеша - тоже шпионка. Во всяком случае, когда он подходил к своему дому, он в этом уже почти не сомневался.
Открыла ему на звонок Александра Сергеевна. Щека ее была подвязана черным платком. На глазах блестели слезы. Опять у нее болели зубы.