По ту сторону жизни

Александр Чиненков

По ту сторону жизни

Часть первая. Эскулап

1

В приёмной райкома было много народу, но Антон Мартынов чувствовал себя одиноко, потому что остальные посетители пришли сюда совсем по другим вопросам. Если б Антон мог, то не явился бы, но его вызвали, и теперь он спрашивал себя: «Зачем меня вызвали? Что не так?»

Он был кандидатом в члены ВКП(б), а в райком вызывают только тех кандидатов, в отношении которых есть какие-то сомнения. Обычно решение о приёме кандидатов в партию принималось на уровне парткома, который отправлял все данные на новичков в райком, а в ответ приходила бумага с подтверждением и свеженькие партбилеты.

Подавая документы на вступление в ВКП(б), Антон думал, что так всё и будет – просто и легко. В этом его убеждали и начальник цеха, и парторг, но оказалось иначе. С Антоном захотели «побеседовать».

И вот дверь в кабинет председателя райкома открылась; незнакомый человек строго велел Мартынову заходить.

Председатель сидел за главным столом, а остальные члены бюро райкома – за другим столом, торцом приставленным к главному, так что в результате образовалась буква «т».

Мартынов стоял посреди кабинета и щурился от потока солнечного света, бьющего в лицо. Кандидат ожидал каверзных вопросов, но вопрос прозвучал самый простой:

– Кем работаешь и в каком цехе?

– Чего? – округлил глаза Мартынов.

– Ты отвечай на вопросы, каковые задают, товарищ, – нахмурил брови председатель. – Мы хотим лично от тебя услышать, что ты за фрукт и с чем тебя едят.

Антон покраснел до корней волос:

– Я кузнец из РМЦ, товарищи…

– В каком году поступил на завод? – последовал вопрос кого-то из членов бюро.

– В двадцать пятом, – ответил Мартынов.

– Ты здешний, питерский? – прозвучал вопрос слева.

– Нет, я приехал в Петроград с Урала.

– Уточни откуда? Урал большой, так ведь?

– Из Екатеринбурга.

– Кем работал там?

– Как и здесь, кузнецом на заводе.

– Ты и родился в Екатеринбурге?

Мартынов продолжал удивляться:

– Да… Если хотите, можете проверить.

Вопросы следовали один за другим, и Мартынов отвечал на них. Он не видел, с кем говорил, избегал смотреть партийцам в глаза – просто отвечал и всё.

Вдруг наступила пауза. Антон поднял глаза и наконец позволил себе вглядеться в лица тех, кто сидел за столом. Тогда Мартынов и заметил, что с краю примостился некий человек с худым морщинистым лицом и узкими плечами, который смотрел на Антона особенно внимательно.

– Тебе сколько было лет во время Гражданской войны? – спросил этот человек, который, казалось, хотел просверлить Мартынова взглядом.

Антон замешкался с ответом, но быстро взял себя в руки.

– Тридцать восемь, – ответил он.

– Воевал?

– Нет, не пришлось.

– А почему?

– Работал на заводе.

– Выходит, тебе была безразлична судьба революции?

– Тогда я не думал об этом, – ответил Мартынов, краснея.

– А сейчас, стало быть, ты поменял своё мнение? – наседал незнакомец.

– Да, я прозрел, – ответил Мартынов, сглотнув.

– Глядя на твое богатырское сложение, можно поверить, что ты работаешь кузнецом, – усмехнулся незнакомец. – А вот твоя биография мне кажется недостоверной. Я гляжу на тебя и представляю одетым в мундир белогвардейского офицера или… судебного пристава, например?

Мартынов побледнел, растерялся и облизнул кончиком языка пересохшие губы.

– Я что-то не понимаю вас, товарищ…

– Рахимов, – продолжил незнакомец, ухмыляясь. – В годы Гражданской войны боролся в подполье с белогвардейцами и интервентами. Вот тогда я знал одного человека, лютого врага советской власти… Звали его Кузьма Малов! До революции он служил судебным приставом, а во время Гражданской войны в банде атамана Семёнова был палачом и карателем!

– Товарищ Рахимов, – загудели члены бюро, – вы же говорили, что не уверены…

– А теперь я уверен, товарищи, – оскалился Рахимов в злобной ухмылке и развёл руками.

– Вы меня с кем-то путаете, – заявил Антон холодно. – Ни Малова, ни вас я никогда не знал и никогда не видел. Если я вам не нравлюсь, то…

– Ты не баба, чтобы нравиться или не нравиться, – подался вперёд товарищ Рахимов и продолжал, уже обращаясь к партийцам: – Поймите меня правильно, товарищи. На дворе 1938 год, война уже давно позади, а враги народа всё ещё остались. Много недобитков бродят по стране и мечтают только об одном: взять реванш и вонзить нам нож в спину! Мы должны быть всегда бдительными, товарищи! Вот к чему я, от имени нашей партии и товарища Сталина, призываю вас!

– Вы считаете меня врагом? – напрягся Мартынов. – Я правильно вас понял, товарищ Рахимов?

– Да, – пожал тот плечами. – Но, разумеется, будет проведено тщательное расследование. Ну а мы, товарищ Малов, продолжим наш разговор в другом, более приспособленном для этого месте!

В кабинет вошли два офицера НКВД и взяли Мартынова под руки.

– Попробуешь оказать сопротивление, будешь застрелен, – предупредил Рахимов, с лица которого уже давно сползла «приветливая» улыбка. – А теперь прошу к выходу, господин судебный пристав…

***

Мартынова вывели во двор и затолкали в «воронок», где уже сидел Рахимов.

– Давай поступим так, – сказал Рахимов, положив руки на колени. – Сейчас ты убедишь меня, что ты не тот, за кого я тебя принимаю, и тогда вся предстоящая поездка станет для тебя увеселительной прогулкой без всяких последствий. А? Убедишь меня?

– Попробую, – ответил Мартынов, сердце которого сжалось от плохого предчувствия.

– Ну что, начнём?

Мартынов сцепил пальцы, и этот жест не укрылся от цепкого взгляда собеседника. Рахимов едва заметно улыбнулся, ожидая ответ на свой вопрос.

– С чего начнём? Чего вас интересует? – сказал Мартынов, посмотрев Рахимову в глаза.

– Да так, – пожал тот плечами. – Давай начнём с того, что вспомним славный город Верхнеудинск.

– Никогда не приходилось слышать о таком, – ответил с глупым видом Мартынов.

– Негоже открещиваться от родных мест. Так поступают только предатели, так ведь, господин Малов?

– А с чего вы взяли, что я отрекаюсь от родных мест? – ухмыльнулся Мартынов. – Моя большая родина – СССР, а малая – село Мартыновка, на Урале.

– Следует понимать, что ты решил стоять на своём, Кузьма Прохорович?

– Я не собираюсь оговаривать себя и называться чужой фамилией, – пожимая плечами, ответил Мартынов.

– И ты считаешь, что я тебе поверю?

– Дело ваше… Хотите верьте, хотите нет.

– Ай-я-яй! – Рахимов погрозил ему пальцем. – Сейчас ты поступаешь глупо, господин Малов. Не разочаровывай меня, пожалуйста.

– Такой вот я… Меня и в деревне моей все глупцом считали.

– Понятно, ты решил со мной Ваньку валять! – хмыкнул Рахимов. – А что, давай! Меня твоё дурачество даже забавляет!

Он замолчал, собираясь с мыслями, как будто потерял нить разговора. Но пауза длилась недолго.

– Если ты считаешь, что изменился до неузнаваемости, то глубоко ошибаешься, Кузьма Прохорович, – продолжил Рахимов, закуривая папиросу. – Я не буду пересказывать тебе твою же жизнь, ты и сам её хорошо знаешь.

– И то верно, – согласился с ним Мартынов.

– Меня больше интересуют те годы, когда вы с Бурматовым исчезли из Верхнеудинска, – нахмурил лоб Рахимов. – Я уже потерял надежду встретиться с тобой, господин судебный пристав, а тут… Я глазам своим не поверил, увидев твою фотографию в личном деле! Ты затерялся надёжно, уехав в Петроград, но… Ты переборщил, решив стать членом партии.

– Как это понимать? – спросил Мартынов, напрягшись.

– Дела кандидатов изучаются очень тщательно. Делаются разные запросы. Разумеется, запрос послали и в ту самую Мартыновку, о которой ты говорил и которую указывал в анкете как место своего рождения. И оказалось, что в Мартыновке о тебе слыхом не слыхивали.