Кровь Асахейма (ЛП)

Женщина снова улыбнулась, в этот раз скорее для себя, чем для астропата.

— После всего, что мы видели, — произнесла она, — даже самый последний из нас выучил этот урок.

В забытом всеми закутке верхнего города, вдалеке от переполненных часовен, перестроенных жилых блоков и медицинских станций, в тени деревьев с листьями, похожими на наконечники копий, под темным ночным небом горел костер.

Он превосходил по размеру большинство других и представлял из себя сваленные в кучу куски древесины с забитыми в щели тряпками. Вся эта конструкция была обильно полита маслом. В ревущем пламени на спине лежало тело Вальтира, уставившись распахнутыми глазами в море звезд. Вокруг погребального костра были разложены его вещи: фрагменты доспехов, остатки шкур и трофеев. В ногах трупа на железной раме висел Хьольдбитр, вложенный в ножны. Клинок выглядел очень плачевно. Он никогда больше не покинет ножен. Части меча забрали с поля битвы, но чтобы перековать оружие, требовался кузнец уровня Арьяка.

Гуннлаугур смотрел, как пламя пожирает тело его боевого брата и друга. Он знал, что Вальтир хотел бы, чтобы клинок уничтожили вместе с ним, развеяли по ветру и никто, кроме него, никогда не смог им воспользоваться.

Со временем так и будет, но теперь пламя погребального костра не уничтожило бы оружие. Потребуется совсем другая печь, чтобы расплавить несокрушимый металл и побороть силу охранных рун, выгравированных по всей длине клинка.

Волчий Гвардеец оторвал взгляд от огня и осмотрел других наблюдателей. Вокруг собрались четверо космодесантников. Они стояли молча, каждый погруженный в собственные мысли.

Ближе всех к Гуннлаугуру находился Ольгейр. Великан расправил плечи и гордо выпрямил спину. Сплюснутый нос и косматая борода четко выделялись на фоне пламени. Глубоко посаженные глаза воина смотрели в самое сердце огня. Они с Вальтиром не были близкими друзьями, но, как было известно Гуннлаугуру, пользовались взаимным уважением. Несчастье, случившееся с Бальдром, задело громадного космодесантника намного сильнее. И хотя Ольгейр призывал даровать Фьольниру Милость Императора, в его глазах при этом читалась боль. С того момента, как Бальдр попал в стаю, они сражались плечом к плечу, словно кровные братья. Их болтеры ревели в унисон. Если бы Бальдр умер, Ольгейр долго переживал бы. Если бы он выжил, но не смог исцелиться, великан переживал бы еще дольше.

Рядом с Ольгейром стоял Ёрундур. Старый Пес, казалось, горбился меньше, чем на предыдущих заданиях. Его ярость в отношении Хафлои угасла. Даже ему было понятно, насколько сильно последний полет «Вуоко» повлиял на битву. Гуннлаугур даже подозревал, что гнев старого космодесантника не был до конца искренним. Между этими двумя воинами возникли странные отношения, как будто Ёрундур видел в Хафлои то, что стоило защищать и взращивать. Это не могло не радовать, если, конечно, все действительно было так. Ёрундур, несмотря на всю свою сварливость, был бесценным членом стаи. Знаниями и накопленным опытом он значительно превосходил даже Гуннлаугура. Приятно было видеть, что Старый Пес сражается с прежней уверенностью.

Следующим был щенок. Хафлои рассматривал пляшущие языки пламени без особого интереса. Смерть для него была такой же, как жизнь: эфемерной, мимолетной и незначительной по сравнению с чистой радостью от охоты и убийства. У него не было времени, чтобы развить сколько-нибудь прочную связь с Вальтиром или Бальдром, и Кровавый Коготь не стал притворяться, что печалится больше положенного. Он воинственно открыл румяное лицо, словно раздражаясь из-за необходимости участвовать в ритуале. Гуннлаугур улыбнулся в мрачном предчувствии. Щенок еще поймет, каково это — терять брата по духу, того, с кем шел по жизни среди крови и пламени. А сейчас он был ровно таким, каким должен: бесстрашным, пышущим неудержимой энергией и не заботящимся ни о чем, кроме воинского мастерства.

Наконец, в стороне от остальных братьев стоял Ингвар. Тени окутали его, частично скрывая застывшее лицо. Сложно было понять, о чем он думает. Волчий Гвардеец знал, что они с Вальтиром раздражали друг друга, соперничая за право считаться самым смертоносным мастером меча в стае. Вальтир стал лучше владеть клинком, а Ингвар, по мнению Гуннлаугура, возмужал. Однако теперь это соревнование не имело значения, и на лице Ингвара читалась только печаль. Если бы он остался в Галиконе, как было приказано, он, возможно, смог бы прийти на помощь и спасти мечника. А может, он тоже умер бы. Гуннлаугур по выражению лица боевого брата мог понять, что того гложут сомнения даже сейчас, когда мерцающие красные отблески пламени плясали на его побитой броне. Они еще долго будут терзать его, добавляя страданий его душе, которая и так рвалась на части.

Взгляд Волчьего Гвардейца снова обратился на погребальный костер. Тело Вальтира практически полностью исчезло, постепенно превращаясь в белый пепел. Его раны выгорели. Гуннлаугур надеялся, что мечник обрел наконец покой после жизни, прожитой в сомнениях и без отдыха. Он это заслужил.

Гуннлаугур медленно поднял тяжелую рукоять Скулбротсйора в прощальном салюте возле угасающего огня.

Остальные Волки сделали то же самое, не произнося ни слова, так же как их командир. Вверх поднялись меч Ольгейра, топоры Ёрундура и Хафлои, рунный клинок Ингвара.

Все молчали. Четверо космодесантников стояли почетным караулом, пока пламя не поглотило останки смертного тела Вальтира до конца. Только когда пламя опало и угли начали остывать, они опустили оружие.

— Нить обрезана, — тихо произнес Гуннлаугур.

Ольгейр ушел первым, кивнув Волчьему Гвардейцу на прощание. На его лице читались эмоции, переполнявшие великана. Следом за ним двинулись Ёрундур и Хафлои, направляясь к ангару, чтобы продолжить работу над «Вуоко». Хафлои, казалось, был рад уйти, а Ёрундур погрузился в раздумья.

Ингвар и Гуннлаугур снова остались наедине. Воины стояли по разные стороны от дымящейся груды пепла. Ингвар не двигался с места. Какое-то время единственными звуками были треск и шипение пропитанных маслом дров.

— Как там Фьольнир? — нарушил молчание Гуннлаугур. Он старался сделать так, чтобы в голосе не слышались осуждающие нотки. Ингвар шагнул в колеблющийся круг света. Волчий Гвардеец заметил, что со шнурка на его шее исчез оберег из вороньего черепа, который Ингвар носил с того момента, как они покинули Фенрис. Ониксовый череп по-прежнему оставался на своем месте.

— Он в объятиях Красного Сна, — обеспокоенно ответил Ингвар. — Думаю, выздоравливает.

Гуннлаугур кивнул. Бальдр был связан, закован в оковы из адамантия и заключен глубоко в подземельях Галикона. В его камеру вели двери метровой толщины. Даже если он проснется по-прежнему погруженный в пучину безумия, то не сможет сбежать из цитадели.

— Надеюсь, что ты прав, — произнес Гуннлаугур. — Было рискованно впускать вас обоих. Врата уже были запечатаны.

Ингвар кивнул.

— Я знаю, — сказал он. Ему не нужно было больше ничего говорить: благодарность космодесантника была очевидной.

Гуннлаугур забросил громовой молот за спину и закрепил его.

— Я все еще не уверен, что это было правильное решение, — продолжил он. — Даже если он поправится, то все равно останется запятнанным. Ты сам видел, что он натворил.

Ингвар убрал свой клинок в ножны.

— Я разделяю твои сомнения. Я практически убил его.

— Что же тебя остановило?

Ингвар заколебался.

— Каллимах убил бы его не задумываясь. И Джоселин тоже, и все остальные. Но наш орден никогда не отличался склонностью следовать правилам, правда? Мы всегда действуем так, как подсказывает нам сердце.

Гуннлаугур не знал этих имен, но прекрасно понял, что имел в виду Ингвар.

Тот посмотрел прямо на Волчьего Гвардейца. Вся его закованная в серую броню фигура источала усталость.

— К добру или к худу, но я — Фенрика. Какое-то время я в этом сомневался, но волк не может вылезти из собственной шкуры. И я бы хотел дать этому волку шанс. — Ингвар опустил глаза. — Если ты позволишь.