Страница 5 из 19
Проваливаться – странно сказано. Стабильный мир вокруг покачнулся, вздрогнул, но тут же выпрямился, а вот мгновенно просевшая в коленях Ани, начала падать. Почему? С чего? Запнулась? Плохо себя почувствовала? Мысль о крике даже не пришла ей в голову – вокруг ни души, а горло перехватило тисками. Вокруг лето, вечер, неподвижные позолоченные закатными лучами шапки кустов, а ее лицо неумолимо, словно локомотив, приближается к асфальту. Ближе, ближе, ближе… Она, наверное, раскроит лоб, а через минуту у ее тела соберется толпа – будут охать, такая молодая! Такая хорошенькая, а… Неуклюжая дура-растяпа…
Додумать Ани не успела. Перед самым столкновением с землей зажмурилась, выставила вперед ладони, приготовилась к боли – к страшному ее количеству, – но боль так и не пришла.
Она пришла позже.
Пришла и погрузила в себя следующие за этим шестьдесят четыре дня – от точки входа и до точки выхода.
Так и не раскрывая глаз, Ани интуитивным образом ощутила, что привычный мир исчез.
В другой жизни.
Вокруг грохотало так, что, казалось, рвались барабанные перепонки.
Сверху сыпалось, в кожу ладоней впились края острых раскрошенных камней, а ноздри и горло заткнул непривычно горький и плотный, словно комок пережженной ваты, запах дыма. Глаза не видели ничего, кроме серого неба и раскинувшейся до самого горизонта голой, безжизненной равнины. Справа автоматная очередь – слишком близкая и рвущая, с каждым выталкиваемым из ствола патроном, душу наизнанку, позади низкая обрушенная стена. И чей-то хрип:
– Суки! Не выйдет меня взять, суки!
Автомат гавкал отрывисто и зло, на износ.
Ани повернула голову и увидела, что рядом, то высовываясь из-за насыпи, то прячась за нее же, пережидая, пока на полукруглый шлем осядет очередная порция пыли, сидит одетый в военную форму человек. Злой, с перекошенным лицом и лихорадочно блестящими глазами, мужчина. Очередная порция брани, очередная порция автоматной очереди.
Она зажала ладонями уши – еще секунда, и черепная коробка треснет, развалится на куски, словно перезревший арбуз, а если не треснет череп, то треснет что-то еще, что-то глубже. Находящееся рядом дуло потряхивало, как в ознобе; чужие, обнимающие приклад пальцы с грязными ногтями, побелели.
Сквозь зажатые уши и помутившееся от шока сознание она не сразу поняла, что произошло дальше. Новый взрыв, кладка за спиной вздрогнула, а мужчина… или то, что раньше было мужчиной, медленно и тяжело повалилось спиной на землю. Без половины головы. Шея и остатки лица.
По щекам теперь текло что-то теплое и липкое, пахло мерзко и сладко; Ани в ужасе провела рукой по собственному лицу – жестом, каким пытаются согнать надоедливую противную муху, а когда увидела на пальцах чужую кровь, завизжала так громко, что на несколько секунд перестала слышать остальные звуки окружившего ее страшного мира.
– Дыши! Дыши! И разогнись! Новенькая?
Кто-то бил ее по щекам, пытаясь вывести из состояния шока.
– Не ранена? Идти можешь?
Женский голос, грязные штаны, болтающийся перед носом приклад винтовки. Очередной болезненный шлепок заставил Ани разогнуть поникшую и заржавевшую шею – наверное, ее глаза выглядели стеклянными.
Незнакомка со стянутыми на затылке черными волосами, грязным лбом и текущим по вискам потом, чертыхнулась. Привалилась поверх кладки, выстрелила в направлении одной ей видимых врагов, тут же спряталась за камнями, стряхнула с волос поднятые ответным выстрелом осколки и чертыхнулась вновь.
– Вот ты не вовремя нашлась… Оставить бы. – Бубнила она себе под нос с ненавистью. – Но как оставить? Как?!
Кого она ненавидела – себя или Ани?
Рядом лежала нога, обутая в высокий черный сапог – она принадлежала тому, без лица. Сердце заходилось в бешеном ритме всякий раз, как только глаза пытались заскользить вверх, к ремню. Желудок скручивало в приступе спазма, и Ани-Ра тут же утыкалась лицом в собственные ладони – хрипло дышала, чувствовала, как тяжело и вязко кружится голова.
Где она? Где она? Создатель, помоги понять ей, где она?
– Идти можешь, спрашиваю?
Кто-то вновь дернул за плечо; теперь карие, почти черные женские глаза находились близко от ее лица; стало видно забившуюся в поры носа грязь.
Ани кивнула – голова упала и поднялась, как у веревочной марионетки.
– Тогда дыши, как я скажу, поняла? – Женщина орала. То ли приказывала, то ли боялась, что подобранная дурочка ничего не услышит из-за выстрелов. – Резкий вдох сквозь зубы, резкий выдох. Подряд, без пауз, быстро-быстро! С минуту!
– З…зачем?
То было первое, вытолкнутое на поверхность, сквозь мгновенно пересохшие губы, слово.
– Адреналин выкинется в кровь! Дыши быстро! Иначе не сможешь бежать следом – подстрелят. Они-то взмыленные, резкие, а ты дура размякшая – ни сил, ни реакции!
Ани, не соображая, что и зачем делает, подчинилась чужому приказу – начала втягивать и выталкивать противный горько-сладкий воздух.
– Резче! Быстрее! Вообще без пауз!
Ани зажмурилась и задышала чаще.
Так она встретила Ивон.
Ту самую Ивон, чья спина мельтешила перед носом при быстрых перебежках сквозь гарь и копоть, чье оружие стало спасительным щитом от свистящих рядом пуль, чей голос выводил из оцепенения всякий раз, когда Ани спотыкалась и падала на землю, решая, что в следующий раз уже не поднимется. В этот день ее били по лицу не единожды – орали, трясли за плечи, брызгали на щеки слюной. А после вновь заставляли куда-то бежать.
Из того дня она запомнила немногое – лишь то, что под вечер они, наконец, куда-то добрались. Пустой полуразрушенный дом, черное небо в проломленной крыше, сидящих по углам незнакомых людей – человек шесть, – и собственный истошный, надломленный местами, переходящий в крик, плач:
– Где я? Где? Почему я здесь? Кто вы такие?! Почему я здесь?!
Истерика длилась, наверное, несколько часов. А, может, минут, растянувшихся для Ани в часы. Ей не отвечали, но уже и не били.
Чьи-то рты жевали хлеб, чьи-то пальцы чистили ножи и ружья, чьи-то глаза смотрели в сторону.
Уже перед сном к ее углу вернулась черноволосая «спасительница» и бросила на землю сверток с несвежим тряпьем.
– Твоя форма. Наверное, не по размеру, но другую отыщем потом.
– А спать? Как здесь спать?
– Как можешь, так и спи.
Ивон поддела сверток носком сапога и отошла прочь, чтобы свернуться в углу под куском развалившейся лавки, а Ани еще несколько часов с ужасом смотрела воспаленными от слез глазами на чужие, казавшиеся бледными пятнами на фоне черных стен, спящие и нет, лица.
В тот день никто не спросил ее имени.
Подходящую по размеру форму они отыскали трое суток спустя.
К тому моменту Ани уже знала, что существуют некие «юниты» – появляющиеся в разное время и в разных местах невысоко над землей прозрачные шары – в одних одежда, в других еда, в третьих медикаменты или оружие. То оружие, что можно просто взять – не забирать из окровавленных рук убитых солдат.
Так же Ани знала, что солдаты, подобно бешеным собакам, воюют умело и зло – пленных берут редко и то лишь затем, чтобы развлечься – изнасиловать или умертвить с помощью изощренных пыток – живыми не отпускают.
В эти первые и самые сложные три дня ее жизни на новом месте, между немыми хрипами в небо «за что?» и родившейся к окружению ненавистью, она училась впервые нажимать на курок, вдыхать в легкие едкий и горький запах единственных доступных на уровне сигарет «Кварц», жевать несъедобные консервы из жестяных банок и спать на холодной земле под открытым небом.
Продолжение следует.
Читать не хотелось – чтиво стояло поперек горла по двум причинам: первая – Ани никак не могла продраться сквозь многочисленные термины главы «Взрыватели» из книги «Разведка для профессионалов», а вторая – она попросту не хотела сквозь них продираться. Но должна. Должна, потому что существовал план «Б», который в ближайшее время придется осуществить.