Страница 26 из 34
– Да-да, мой старший брат?
– Брат? – удивленно произнес переводчик, расслабляя галстук на шее и жадно глядя на накрытый стол. – Я думал, это ваш домработник.
Такого дядя вынести не мог. Он фыркнул и удалился, а потому за обслуживающий персонал остались по методу половой дискриминации мы с Нелькой.
Второй удар по самолюбию Алексея переводчик нанес, попробовав солянку:
– М-м-м, – причмокнул он, – вкус из детства! Моя русская бабушка готовила точно так же! Вы повар? – вежливо обратился он к заглянувшему на кухню Алексею.
Того перекосило. Нелли закрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Томас улыбнулся – торжествующе.
– Я раб, – отвечал побелевший от ярости дядя. – Бесправный. Если у вас будет плохое настроение, можете меня пнуть. А сейчас прошу простить. Мою жалкую персону ждут в местном клубе любителей боли и унижений. Спешу откланяться, – и дядя исчез.
– У моего брата весьма специфическое чувство юмора, – попытался сгладить ситуацию Томас. Итальянец стал, бурно жестикулируя, что-то рассказывать, и его помощник принялся переводить, изредка тоскливо поглядывая на тарелки. Отец и сестра смеялись. А я просто наслаждалась тем, что Антон – рядом и все, кажется, хорошо.
– Это просто сумасшедший вечер, – улыбнулась я, не веря, что все это происходит со мной.
– Я бы предпочел сумасшедшую ночь, – вырвалось у Антона.
– Что-что? – не расслышала я, но он лишь поцеловал меня в щеку. Это легкое, почти невинное прикосновение губами длилось чуть дольше, чем того требовали приличия.
Вечер прошел на довольно позитивной ноте. Господин Бартолини попробовал все, что было на столе, то и дело разражаясь громкими восклицаниями, которые его помощник едва успевал переводить. А после пары бокалов домашнего южного вина, которое Томасу недавно презентовал его товарищ, живший на берегу моря, итальянец и вовсе подобрел, превратившись в этакого доброго богатого дядюшку.
Правда, как он уезжал вместе со своей охраной, я не застала – уснула, уронив голову на плечо Антону – немного вина, усталость и миллион эмоций, подаренных сегодняшним днем, сделали свое дело.
Спала я без снов, спокойно и, когда распахнула глаза, поняла, что уже утро – за окном дребезжит бледно-розовый, с золотыми прожилками, рассвет, а я нахожусь в своей комнате, заботливо укрытая тонким пледом. Рядом сопит Нелли, за распахнутым настежь окном шумит утренний ветер и бодро чирикают птички, а косые оранжевые лучи солнца падают на стену.
На душе было легко и немного волнительно. Словно груз, висевший за моими плечами, пал.
Я в недоумении потянулась, разминая затекшие мышцы. На мне все еще были джинсы и майка.
Интересно, кто был так добр, что отнес меня с кухни в комнату? Неужели Антон?
Едва я подумала о нем, как поняла, что улыбаюсь.
Я приняла душ, вымыла голову и, обвязав вокруг нее полотенце, пошла на кухню за порцией кофе. Там я встретила Томаса, который, судя по всему, еще не ложился спать.
– Катенька, – улыбнулся он мне. – Рано встала. Выспалась?
– Выспалась, – отозвалась я, доставая медную турку. Нежиться в кровати действительно больше не хотелось. Зато откуда-то появилась уйма энергии, которую хотелось потратить на что-нибудь полезное.
– Влюбленные спят мало, – подмигнул он мне.
– И всем известно, почему, – раздался голос дяди, который только что вернулся домой со своей очередной творческой тусовки.
– Почему? – не подумав, спросила я.
– Времени нет, – ухмыльнулся он. – Томас, воспитывай дочь лучше! Она с этим твоим «сынком» вчера чуть в кладовке… – И дядя многозначительно замолчал.
– Что – чуть в кладовке? – заинтересовался папа.
– Чуть оркестр не устроила, – насмешливо посмотрел на меня Леша.
– Не говори глупости, – мне было так хорошо на душе, что было лень сердиться. – Что за пошлые намеки? Если ты в своем возрасте с первого и даже с третьего раза понять не можешь, что мы искали гитару, то что с тобой будет через десять лет? А через двадцать?
– Не ворчи. Лучше сделай и мне кофе, – распорядился Алексей. – Должен признать – молодец. Не упускаешь такую выгодную партию. Столько денег, столько связей…
– Какой ты меркантильный, Алексей, – покачал головой папа. – Антон – просто хороший человек. Порядочный, ценит искусство, мои работы, к примеру, – не упускал случая поговорить о себе Томас и добавил с умилением:
– Вчера сынок был так трогателен. В каждом движении – любовь. Катенька уснула, положила голову ему на плечо, а он сидел неподвижно, чтобы ее не разбудить. А потом унес ее…
– В кладовку, – вставил дядя.
– Отнюдь. В спальню. Юность, романтика… – вздохнул Томас с ностальгией.
– Этой романтики у тебя, вечно юный, до сих пор хватает, – отозвался Алексей со своей вечной усмешечкой прожженного жизнью человека. – Как поживает твоя очередная муза? Натальей ее зовут? Или как там твою личную Га́лу Дали по паспорту кличут? – вспомнил он главную вдохновительницу и супругу великого Сальвадора Дали, которую тот восхвалял и чтил едва ли не как современную икону.
Как-то у нас в гостях был папин друг, правда, не художник, а скульптор Владлен. Он печалился, что никак не может отыскать себе такую женщину, ставшую бы ему «и музой, и страстью, и богиней».
– Либо дуры, либо стервы кругом, – сказал он и опрокинул стопку с огненной водой, а потом глянул на меня и выдал фееричное:
– Вот была бы Катенька постарше…
– Мне уже почти двадцать, – напомнила я тогда. И родитель, и его друзья вечно считали меня маленькой девчонкой, и это возмущало.
– Я тебе свою дочь не отдам, – решительно возразил Томас. – Даже не думай и не помышляй.
– У тебя же их две, – искренне недоумевал Владлен.
– Да хоть три! Это не значит, что я готов пожертвовать одной из них!
– Знаешь, старик, я бы тебе даже свою тещу не отдал, – вмешался и дядя Боря, луч адеквата в творческом царстве. – А ты, Владик, на молодую девчонку глаз положил.
– Я все кладу на прекрасное, – закивал согласно скульптор.
– И на всех, – вставил дядя Боря, и они долго потом спорили…
Вспомнив это, я улыбнулась.
Хотелось бы мне быть музой для Антона?
Мне хотелось быть его любовью. Но если моя любовь подарит ему вдохновение, я буду только рада. Любовь должна вдохновлять.
И я мысленно улыбнулась.
– Что ты мелешь? – гневно воскликнул в это время Томас, воровато взглянув на меня. – Мою музу зовут Каллиопа.
– Смешно шутишь, братик. У художников, помнится, нет музы, – улыбнулся мстительно Леша. – Как-то обошли вас стороной древние греки. И с чего бы это?
Томас окинул младшего брат гневным взором. Среди девяти муз действительно не было той, которая покровительствовала бы живописи.
– Папа, если у тебя кто-то есть, познакомь ее с нами, – легкомысленно предложила я, но заслужила только гневный родительский взгляд.
– Меньше слушай этого болтуна, дочь! Белый свет клином сошелся у него на женском поле! – явно считал себя выше подобных глупостей наш художник.
– Вот как ты заговорил, – окрысился дядя, который, видимо, все еще переживал психологическую травму по поводу домыслов о том, что он – домработник и повар. – Да на мне весь дом держится, – завел он любимую пластинку. – А ты бездельник.
– Жиголо, – тотчас умело припечатал его старший брат. Это оказалось ударом ниже пояса.
– Я – жиголо?! – заорал Алексей, крайне возмущенный. – Я?! Я-то?!
– А кто тебе цацку подарил? – посмотрел Томас на руку Леши, на указательном пальце которой сиял перстень из белого золота с большим прозрачным камнем.
Тот почувствовал себя крайне неудобно и тотчас убрал кисть за спину, словно невзначай решив почесать спину.
– А это мне подарила поклонница, – нашелся Алексей. – И не принять ее подарок – ответ на мое творческое оригинальное решение ее гардероба, я не мог! Не привык обижать женщин, знаешь ли!
Пока они препирались, я налила себе ароматный свежесваренный кофе, заодно разлив его по кружкам отца и дяди. И вышла на балкон, с высоты глядя на просыпающийся город. Настроение было потрясающим, и перед глазами стоял, как бы глупо это ни казалось, образ Антона.