Антон и Зяблик

- Тут, Сазон, до тебя человек пришел, - сказала хозяйка.

- Здравствуйте, - сказал Сазон и пожал Юртайкину руку, настороженно приглядываясь к нему. - Какое же дело до меня, извиняйте?

Однако Юртайкин не сразу ответил. Он достал пачку папирос и протянул хозяину.

- А у вас взамен махорочки не найдется? - спросил он.

Махорка нашлась. Юртайкин сладко затянулся и только тогда с оживлением повторил то, что рассказал уже хозяйке. Сазон крутил в пальцах папиросу, кивая головой, напряженно улыбался.

- Вы, может, сомневаетесь? - Юртайкин сделал движение, чтобы достать командировочное удостоверение, но Сазон махнул рукой - чего там!

- Не обидите, чай. Снимайте с себя обувку, а я вам валенцы дам. Чего бы нам, Марья, пообедать?

Хозяйка, кряхтя, сползла с печи, но сын опередил ее, сноровисто и быстро вынул из печи чугунок со щами.

- Седайте! - сказал Сазон. Он вышел в сени и вернулся с бутылкой мутновато-зеленой жидкости. - Хворая она, - кивнул он на жену. - Сами здесь и хозяйствуем. Не выпьешь с нами, мать? - спросил он, разливая по стаканам.

Хозяйка придвинулась к столу как-то боком, выпила, ничем не закусив, и присела поодаль, страдальчески закрыв глаза.

- Поясника у ней, - сказал Сазон. - Как скрутит, спасу нет.

Юртайкин открыл чемодан и достал реоперин, он брал его с собой в дорогу на случай приступов радикулита.

- Не попробуете ли этой вот штуки? Иногда помогает.

Хозяйка послушно проглотила таблетку, запила водой, лицо ее разгладилось, стало мягче и добрее.

- Я на печку, мам, ладно?- спросил Ваня.

- Лазь.

Ваня внял лампу, пристроил ее на краешке печки, поднял туда самодельный чемодан с инструментами и, сбросив валенки, залез сам. Лежа на боку, он стал возиться, перематывая проволоку. Как он там управлялся в тесноте, непонятно.

После выпитого почувствовав благодать во всем теле, Юртайкин снова, теперь уже с преувеличением и смешными подробностями, рассказал, как плутал в буране. Ваня скрипел напильником, зачищая пластинку, а сам прислушивался к взрослым и часто всхохатывал - громко и неожиданно, будто от каких-то своих мыслей, а на самом деле от того, что рассказывал Юртайкин. Он прямо-таки изнемогал от смеха, который напал на него, как икота, и хозяйка, глядя на сына, смешливо махала рукой.

- Дурной он у нас, - сказал она, - теперь не успокоится.

От смущения Ваня все еще ковырялся в чемодане, но явно было, что ему не до этого, его так и распирало от интереса к новому человеку, от расположения к нему и сочувствия: угораздило же так заблудиться прямо возле деревни и так недалеко от станции!

От сытости, от тепла, от приятного знакомства в избе установилась та легкая близость, которая располагает к душевным разговорам. Юртайкин все поглядывал на картину с лебедями, и Сазон, перехватив его взгляд, сказал:

- Ты бы, Ваня, показал свою картину, а? Видишь, человек интересуется видом…

- ©то что же, Ваня писал?

- Это еще покойный дед по случаю купил. Да в ней что интересного? Небось на фабрике делалась, а вот Ваня саморучно картины пишет…

- Да ну, что там! - смутился Ваня.

- Покажи, чего уж там чиниться, - сказала и мать.

И пока Ваня, уйдя в чистую половину избы, искал там картину, Сазон чуть притихшим от волнения голосом поведал о сыновних делах.

- Ведь откуда это взялось в нем? Махонький еще был, а что ни увидит - цап и давай разбирать. А теперь вот приемник ладит, на этих, значит, самых, как их, проводниках. Называется. .. э… не помнишь, Марья?

- Зистор, - подсказала жена.

- Во-во! Зистор. Только это баловство. А то ведь он еще художник у нас - картины пишет! Талант, сказать. И все пристает - карандаши купи ему цветные, краски, бумаги там разной, а то и вовсе удумал - простынь утянул! И все себе мажет, все себе мажет… И откуда в нем талант этот? - В голосе Сазона слышались испуг и удивление. Он заморгал покрасневшими глазами и перешел на шепот: - Может, судьба это у него? А? Вырастет и не станет нашу деревенскую лямку тянуть. - И вдруг печально вздохнул, одолеваемый сомнениями: - Да где же в деревне красок достанешь?.. Нет тут красок никаких. В сельпо, считай, одни карандаши. Был я в городе, купил каких было, а теперь когда еще выберешься? А малый картину закончить не может, красок не хватает...

- Каких же это красок? - спросил Юртайкин. - Может, я мог бы достать?

- Да кто их там знает, как у художников прозывается, - белила, охра?

- Охра, - подтвердила жена.

Чувствуя себя в долгу перед этими людьми, Юртайкин вытащил блокнот, прочистил перо в авторучке и стал записывать.

- Да Ваня сам вам надиктует, - сказал Сазон. Он конфузливо проследил за авторучкой, покивал головой и разлил по стаканам остатки вина.

- Да нешто им делать больше нечего? - вмешалась хозяйка. - Не слушайте вы его, мальчишку только сбивает.

- Баба ты темная! Что ты видела в жизни? Лезь себе лучше на печку и знай лежи там, помалкивай.

- И то верно, - согласилась она и полезла на печку, однако устроилась так, чтобы видеть мужчин.

Юртайкин захлопнул блокнот и растроганно посмотрел на хозяев. Сколько их, подумал он, не знающих, не ведающих о своих талантах самородков, живет по глухим селеньям! И разве не удивительно, что этот сивый, с жиденькой бороденкой, тщедушный Сазон и жена его, скрюченная болезнью, прочат сыну дело, такое далекое от крестьянского обихода!

Глеб с умилением подумал о художниках, картины которых украшали стены крестьянских изб. Редко в какой не встретишь клеенок с фантастическими замками, вроде той, что висела напротив, с лупоглазыми оленями на берегу лазурных озер, и девицами, похожими на лебедей. Темнота! Лубок!.. И все же и в этом извечная тяга к искусству. А вдруг в деревенском мальчишке, таком смешливом и простодушном, вдруг в нем настоящий талант, божья, что называется, искра?

- Ваня, ты что там завозился? - крикнул Сазон и добавил тихо: - Очень он у нас стеснительный.

По грохоту передвигаемых в другой половине избы вещей чувствовалось, что парень медлит и переживает. Наконец дверь отворилась, Ваня втащил картину и поставил ее перед лампой. Он отошел и присел на скамейку. Глаза Сазона и хозяйки беспокойно перебегали от картины на гостя и обратно. Юртайкин важно сосредоточился, разглядывая странные деревья на сером фоне, изображавшем не то снег, не то осеннее убранное поле. Он долго молчал, понимая, что слова его будут многое значить для этих людей, с такой робостью взиравших на него, городского человека. Хмель, который поддерживал его приподнятое настроение, стал проходить.

- Это я из головы, - заикаясь, сказал Ваня.

- Из головы, - подтвердил Сазон, как бы подчеркивая: а ведь как получается!

- Краски не хватило, - смущенно добавил Ваня. - Это у меня здесь трава, а здесь вот поляна, а там ручей. Зеленая краска кончилась.

«Ясно: ему просто не хватило краски, чтобы все получилось похоже», - подумал Юртайкин. Плохо все, неумело, прямо сказать - никуда. Но как все это скажешь Сазону и Марье, немолодым этим людям, с такой верой глядящим ему в рот? Как возьмешь грех на душу после того, как открыли они ему самое заветное? Время шло, и молчать уже было неловко.

- А что, неплохо ведь, - сказал он наконец и сразу почувствовал себя уверенней. - Ай да Ваня, ай да молодец! И до деревни дошли, значит, новые веяния. Какой великолепный примитив! Ну, правда, - торжествующе огляделся он на хозяев, - зачем все эти никому не нужные подробности? Дерево это суть дерево, и ничего больше. Не береза, там или осина, а именно дерево. И ведь какое здесь обобщение!.. Плюнь, Ваня, в глаза тому, кто скажет, что это неумелая мазня…

Он сыпал непонятными словами, все больше увлекаясь, и только внутренне поеживался: «Ну, дьявол, куда меня понесло! Самогонка, что ли, такая?» Сазон согласно кивал головой, жена растерянно смотрела на него, а Ваня, тот и и вовсе места не находил от удивления. Смотрел разинув рот, пылая до кончиков ушей.