Страница 31 из 34
Вечером Филька пришел в клуб, где плясали под гармонь. Он потолкался среди танцующих, пристроился к доминошникам, стучавшим костяшками об стол, так что стены тряслись, сыграл партию и отвалился - неинтересно. У рыжего Петьки взял гармонь, попробовал подобрать венгерочку и бросил - получалось плохо. Постоял без толку, мешая танцующим, и вдруг схватил толстую Нюрку, покрутился с нею два круга и сразу же оставил, увидев Наташу в дверях.
Расталкивая танцующих, он раскатился к ней и остановился, опустив голову.
- Что хотел сказать?
- Здравствуй.
- Ну, здравствуй. И все?
- Может, станцуем?
Наташа фыркнула ему прямо в лицо, метнулась в сторону и, схватив Нюрку, закружилась с ней в вальсе. Он тупо проследил за ней глазами и полез за папироской.
После вальса он снова подошел к Наташе, смотрел куда-то мимо, сводил брови, шевелил ушами и молчал. Молчал, но все же не отходил, слушая, как она болтает с Нюркой.
- Ой, Наташа, а Филька хочет сказать тебе что-то…
- Да неужто? Не может быть!
- Ей-богу, хочет сказать что-то.
- Правда? Ой, как интересно!
- Это он тебя на танец хочет пригласить, - догадалась Нюрка, - только стесняется…
- Очень кавалер разговорчивый.
- Может, со мной станцуешь? - спросила Нюрка.
Филька скользнул по ней равнодушным взглядом.
- Чего стоишь, как столб? - Она толкнула его.
- Место не купленное. Стою, где хочу.
- Вот и поговорили, - рассмеялись девушки и отвернулись. - Поищем, которые поразговорчивей.
Заиграли русского. Филька вздрогнул, стиснул Наташин локоть и стал тянуть ее в круг. Наташа упиралась, но подружки не пустили обратно.
- Ой, не хочу я, отстань, пожалуйста, - шептала она, но Филька уже вытянул ее на середину.
И тогда она - делать нечего, - притоптывая резиновыми сапожками, нехотя пошла по кругу, обмахиваясь платочком. Филька тоже, как бы нехотя, пошел за ней, обводя всех сонными глазами и с ленцой приволакивая по полу носками сапогов.
Гармонь заиграла живее. С вихляющего шага Наташа перешла на быстрые перебежки. Косынка упала на шею, разлетелись в стороны косички с бантиками, затряслись, как пружинки, а Филька словно бы очнулся и вдруг припустил за ней, отчаянно заколотив сапогами по полу - четче, звонче, быстрее!.. Наташа проворно уходила от него, мягко и дробно пристукивая каблучками, а Филька, разбросав свои длинные руки, как крылья, коршуном кружился над нею, появляясь то с одной, то с другой стороны, не давая Наташе прохода. Но она, хоть и маленькая, но юркая, как пташка, упорхала в просветы, ныряла из-под косолапых рук его, прочь улетала - догоняй, догоняй меня, Филька, Филечка, лопоухий мой, дурачок ты мой!.. Он сужал круги над ней все туже и туже, вот схватит ее, беззащитную, милую, легкую, но она сама вдруг повернулась к нему - пропадай, моя бедовая!.. И пляшут они лицом к лицу, трепещут косички с бантиками, влажный чуб его трясется под козырьком. Гармошка, охрипшая, усталая уже, глухая, бросает свои звуки изо всех углов, керосиновая лампа - сплошной светящийся круг - летает от стены к стене. Бьются в лад сапоги и сапожки, разбивая половицы вдребезги, стены колышутся, готовые упасть, идет веселый, сумасшедший перепляс.
И во всей этой круговерти остановились две пары глаз: Наташины - мерцающие, как омуты, покорные и ласковые, и Филькины - шалые, призывные, бесстрашные - вот схвачу тебя, улечу с тобой! И ничего и никого уже не видят они, крепче слова связанные взглядами...
В клуб вошел Шурка Рокотов - слепой гармонист. Гармонь вдруг притихла и погасла. Напряженно вытянув шею, словно бы силясь вспомнить что-то, Шурка шел сквозь расступающуюся толпу прямо к рыжему Петьке. Взял гармонь, уселся с ним рядом и в наступившей тишине перебрал тонкими, нервными пальцами лады. Лицо его, страдальчески сморщась, повернулось к Петьке.
- Регистр спорчен, - сипло сказал он.
Петька зашнырял глазами.
- Что ты, Шурочка, откуда?
- Спорчен, дура! - небрежно бросил Шурка, впиваясь слепыми впадинами в Петькино лицо и презрительно вздергивая губу. - Сколько раз говорено - не рви меха!
- Не буду больше, Шурочка! - заюлил Петька и вдруг спросил, хихикнув: -А почему ты вчера не приходил?
- Не мог я вчора, - ответил Шурка, мягчея в лице. - У детишек в школе играл.
- И Зоя Викторовна там была?
- Была, - кивнул головою Шурка и вдруг осклабился в мечтательной улыбке, преобразившей лицо его, беспомощное, доброе и отрешенное.
Теперь он, чувствуя к себе почтительное внимание, мягко развернул гармонь, и полились тихие, согласные, спокойные звуки вальса. И сразу же из толчеи непонятным образом сформировался круг и поплыла по кругу пестрая карусель из парней и девушек в спокойном согласии. Как по команде, пары останавливались, руки взлетали вверх, ладони ударялись друг о друга: хлоп, хлоп! Хлоп, хлоп! И снова медленно и чинно кружилось пестрое колесо, и лентами кружились, свиваясь в кольца и расплетаясь, грустные звуки вальса.
Наташа еле доставала Фильке до плеча, и глаза ее преданно и жалобно смотрели снизу вверх. Филька чуть приподнимал ее от пола и готов был кружить на весу и не отпускать. Пары менялись, Наташа уходила к другому партнеру, но в толчее они быстро находили друг друга глазами и ждали, пока распорядок танца снова сведет их в пару. И она опять с радостью клала руки ему на плечи и послушно кружилась, вытягиваясь на носках, и расширившимися, беспомощными глазами все глядела, глядела на Фильку, ушастого, доброго, близкого…
Гармошка поднялась на самую высокую ноту, всхлипнула вдруг и смолкла. Карусель остановилась.
Наташа вырвалась из Филькиных рук и затерялась в толпе, а он все еще ходил, покачиваясь, и ловил ее глазами, прислушиваясь к отлетающим звукам, звеневшим где-то у него внутри. Но вот замерли они, отзвенели в ушах, и тогда очнулся он, увидел все на своих местах и вразвалку пошел к сцене, где играли в карты, странно безучастные к тому, что происходило в зале, к музыке, к танцам, к Филькиному счастью. Он вырвал у одного из игроков цигарку, затянулся, выдохнул и напряженно свел брови, всматриваясь в раскиданные по столу карты.
- Сёмку своего сдавай, - посоветовал он.
- Это мне-то Сёмку? Ты что, свалился? А он что сдаст?
- Ну, ходи, как знаешь. .. Мне-то что.
И отошел от играющих. Столкнулся в толпе с толстой Нюркой, оглядел ее невидящими глазами, потрепал по щеке. Она радостно вспыхнула, но он тут же забыл о ней, выбрался на улицу и там долго смотрел в небо, на низкие звезды, глубоко дышал ночной прохладой и чувствовал, как бьет к вискам кровь.
Из клуба выпорхнула Наташа. Протопала мимо Фильки, совсем ему посторонняя, все убыстряя шажки - частые, мелкие, дробные. Он постоял, прислушиваясь, ринулся за ней и пошел сзади, не смея нагнать, не зная, что сказать, а сказать надо было что-то важное, главное, единственное, что не давало дышать. Казалось, не скажи он сейчас, сию минуту - все рухнет вокруг и рассыплется в прах. И тогда ничего, ничего уж не надо, не жизнь будет, а сплошная напраслина и бестолочь.
Филька нагнал Наташу у самой калитки и тронул ее за плечо.
- Что? - сухо спросила она.
- Постой…
- Ну стою… Голосом, себе незнакомым, бездушным и вялым, промямлил :
- Ты это самое… говорила с батей?
Наташа молчала. Слышно было, как она сдерживает дыхание.
- Ну, о чем я просил тебя давеча…
- Больше ничего?
- Ничего.
- Нет, ты подумай - может, еще что хотел сказать?
Филька молчал, наливаясь тяжестью. - страшная сила давила его к земле, не давая шевельнуться. В небе погасли звезды, погасли огни в избах, погасла радость, теснившаяся в груди.
- Ну ладно, иди спать, - устало сказала Наташа. - Не могу ведь я, не могу…
И вдруг, схватив Филькину руку, зашептала страстно и горячо:
- Филечка, Филя! Ведь совестно самому, наверно, а? Совестно, скажи?
Лицо ее исказилось от страдальческой гримасы, на глазах выступили слезы. Устыдившись, она оттолкнула его, проскочила во двор и хлопнула калиткой. И тут же, словно дожидался команды, бешено облаял его пес из-за ограды. Филька стоял, не слыша собачьего лая, пока Наташа не исчезла в избе, потом медленно побрел обратно.