Страница 2 из 21
— Где разместился, живешь где, в общежитии? — заботливо спросил Кротов.
— Живу у тетки. Ко мне относится — лучше не надо.
— Ну, добре, Костя. Пойдем, я тебя немного провожу. Мне на Тимофеевскую нужно.
Они вышли из дома, миновали площадь с увядающими клумбами и направились по шумной прямой улице. Их обогнал трамвай. На ступеньке висели два мальчугана. Один из них, постарше, вдруг сбил с головы другого шапку. Тот спрыгнул за ней на асфальт. Раздался гудок автомобиля, взвизгнули тормоза, истерично закричала женщина.
Костя рванулся вслед за трамваем, крикнул на ходу Кротову:
— Догоню его на остановке!
«Горячий парнишка, сердце чистое», — подумал о Косте младший лейтенант.
В ТИХОМ СЕМЕЙСТВЕ
— С нашим Витенькой что-то неладно. Уж не заболел ли? — встревоженно говорила высокая, пышная женщина, обращаясь к мужу, сидящему за столом с газетой в руках. — Он только с прогулки пришел, а мое материнское сердце почуяло — неладно. Съежился весь, глаз не подымает. И сразу к себе — в детскую. Я заглянула в щелку. Он лежит на диване, губы стиснул и в потолок смотрит.
— Н-да, странно, — сказал мужчина, не отрывая глаз от газеты.
— Ты слушаешь, когда я говорю, или нет! — закричала пышная женщина.
— Я слушаю, — ответил мужчина и бросил на нее отсутствующий взгляд. — Ты рассказывай.
— Да что тебе рассказывать? Разве ты своими детьми интересуешься? И я, и они тебе безразличны. Тебе лишь бы Леонтий Макарович да Карп Леонтьевич были здоровы, да шахматы не ломались, да пивная на Красноармейской была открыта — больше ничего не нужно. Истукан!
В это время в столовую вошел юноша в синем свитере с оленями. Его черные глаза-угольки с явным пренебрежением остановились на родителях.
— Опять? — кивнув в их сторону, спросил он у домашней работницы. — Ну, сейчас пойдет: «Для кого я жизнь погубила?..» Правда, весело у нас, Люба?
Спор неожиданно прекратил тринадцатилетний мальчик, пухлый, с висячим двойным подбородком. Он распахнул дверь детской комнаты и крикнул, чуть не плача:
— Мама! Папа! Давайте обедать!
— Не называй его папой, Витенька. Это же бездушное животное! — прогудела женщина.
— Первое остывает, — примирительно сказал мужчина. — Примемся за еду, моя кисонька. Довольно говорить друг другу гадости.
Он первым подал пример: налил из графина вина и наколол на вилку кусок огурца.
Юноша в синем свитере решительно подошел к столу, сел и придвинул к себе тарелку с супом.
Обед прошел в молчании. Так же молча супруг удалился в свой кабинет. Жена продолжала сидеть за столом, меланхолическим взглядом следя за домашней работницей Любой, убиравшей посуду. Мальчики ушли в свою комнату.
Спустя несколько минут из детской послышался сначала стук, затем отчаянный крик: «Мама!» — и в столовую влетел Витя с трясущимися щеками.
— Мама, мамочка, мамуся! Я с тобой, мне страшно! — вопил он, оглядываясь назад.
— Что случилось, Витенька? Что с тобой? Сергей обидел? Я его сейчас…
— Мне показалось… кто-то за окном. Мне страшно! — всхлипывал мальчик.
— Я с тобой, маленький, успокойся! — Мать стала целовать Витю в лоб, в глаза, в щеки. Она вынула из глубин своего халата носовой платок, на котором красовался разноцветный попугай, и вытерла сыну слезы. — Ну, вот и всё. Теперь давай я сама отведу тебя в детскую и мы посмотрим за окно. Увидишь, там никого нет.
— Не пойду! Буду весь день с тобой! И спать буду с тобой! Пусть перенесут мою кровать! — выкрикивал сквозь слезы мальчик.
— Но, Витенька…
— Сказал: не пойду, и не пойду! Не хочу туда! Бесчувственное животное! — топал он об пол ногой.
— Откуда ты набрался таких слов?
— Я буду спать с тобой! — твердил свое мальчик.
— Ну, хорошо. Чего ты боишься?
Она прошла в детскую. Старший сын Сергей поспешно спрятал под подушку какую-то коробку.
— Почему плачет Витенька? — гневно вскрикнула мать.
— А я знаю? Он же твой любимчик, ты и должна знать; у меня своих дел хватает.
— Как с материю разговариваешь? — возмутилась она и, подойдя ближе к кровати, взялась за подушку. — Что это ты там прячешь?
— Ничего. Крючки.
— Сейчас же покажи!
— Но я же сказал. Ты что, мне не веришь?
— Ты вечно лжешь, Сергей! Я тебя знаю.
Юноша ничего не ответил матери. Он протянул ей коробку и отвернулся.
Она быстро открыла коробку. В ней лежало несколько рыболовных крючков.
— Ты должен был бы смотреть за младшим братом! Но как ты можешь это делать, если у тебя даже для занятий не остается времени! — резко сказала она и вышла, демонстративно хлопнув дверью.
Сергей встал, медленно подошел к окну и долго смотрел на осеннюю улицу. Его губы дрожали. Из окна на него укоризненно смотрело лицо Люси, обезображенное шрамом.
Подполковник Котловский остановился у двери квартиры первого этажа, на которой висел синий почтовый ящик с надписью: «Для писем и газет Шулика Б. Н.». Он позвонил и услышал за дверью женский голос:
— Люба, где вы запропастились? К нам звонят!
«Голос принадлежит той, что приходила ко мне вчера», — подумал Семен Игнатьевич и вспомнил женщину, по одному виду которой можно было определить: она выросла в деревне и тщательно скрывает это. В ушах Котловского снова зазвучал ее грудной голос. «Я женщина, мать; вы, надеюсь, понимаете мою тревогу? Мой мальчик, мой сынок в опасности».
Тогда первым желанием подполковника было выпроводить ее из кабинета, но он сдержался и выслушал ее до конца. То, что рассказывала женщина, само по себе ничего не означало, но в сопоставлении с участившимся детским хулиганством — настораживало. А когда подполковник Котловский услышал, что мальчик учится в школе, где была раскрыта группа малолетних воров и где наиболее процветало хулиганство, он сам поспешил на квартиру работника Министерства просвещения — Бориса Николаевича Шулика.
Дверь открыла домработница. За ней, на пороге комнаты, стояла хозяйка дома.
— Здравствуйте, Аделаида Фоминична, — обратился к ней Семен Игнатьевич. — Как видите, я свои обещания выполняю исправно.
— Входите, входите, — сказала женщина. — Витенька с минуты на минуту придет из школы.
Подполковник вошел в столовую. На буфете красного дерева стояло семь фаянсовых слоников; у переднего на шее был повязан огромный красный бант. На стене рядом с «Девятым валом» Айвазовского висела в золоченой рамке вышивка — два целующихся голубка.
Из коридора послышался звонок. Аделаида Фоминична встрепенулась:
Витенька, наверное…
В комнату вошел подросток, очень легко одетый, в синем шерстяном свитере, но без пальто и даже без пиджака. По недовольному выражению лица хозяйки Котловский определил, что это не ее любимец.
— А где Витенька? Почему не привел его? — спросила Аделаида Фоминична.
— Здравствуйте, — поздоровался подросток, увидев чужого, потом спокойно ответил матери: — Витя со своими товарищами задержался. Скоро будет.
— Ты вечно грубишь, Сергей! Воспитывай не воспитывай тебя — все равно толку не будет, — пророческим голосом произнесла она и отвернулась от сына.
— Это старший. Никакого сладу с ним. Непослушный, учится неважно! А младшенький мой — почти отличник! — до приторности ласковым голосом сообщила она.
Семен Игнатьевич посмотрел в черные блестящие глаза подростка, и сердце его дрогнуло. Ясным, любопытным, как у галчонка, взглядом этот мальчик напомнил ему сына, погибшего от руки хулигана. И звали его так же — Сергей.
Боясь выдать свое волнение, Котловский подал руку пареньку и нарочито сурово сказал:
— Давай познакомимся.
Сергей улыбнулся Котловскому одними глазами: ладно, мол, знакомиться так знакомиться.
В коридоре вторично раздался звонок — длинный, заливистый, торопящий.
— Иду, иду! — крикнула Аделаида Фоминична и повернула лицо к подполковнику. — Это уж точно Витенька.