Страница 54 из 130
В коридоре Хоркин перешагнул через тело алкаша - второй глухо мычал из гостиной: "... ну не знаю я его, выпить предложил...". Хоркин появился, как приведение, под аккомпанемент отчаянных звонков и стуков оплошавших парней.
В гостиной было двое врагов: толстый мужик лет 40 и боевик, бивший алкаша. Хоркин сделал неуловимое движение кистью правой руки. Парень упал на ковер, из его виска потекла кровь.
Хоркин молча прислонился к косяку. Свинцовая гирька на тонком шнуре, будто живая, поползла по ковру и вернулась в ладонь.
-Сейчас, деньги сейчас...-забормотал толстый. -Ты уж прости, Шмель, схитрить хотел. Деньги-то немалые...
Хоркин продолжал молчать. Лицо его было бесстрастно. Глаза спокойно наблюдали за действиями толстого, за тем, как тот нырнул в нижний ящик старинного серванта, покопался там, кряхтя, и появился с большой шкатулкой, продолжая бормотать:
-Вот, ровно 50 тысяч, как уговаривались, с процентами...
Мужчина не успел открыть шкатулку. Кисть Хоркина сделала то же неуловимое движение и удлиненный кистень клюнул его в висок. Хоркин не спеша открыл шкатулку, переложил пачку денег и какие-то золотые побрякушки в нагрудный карман. Потом он вышел в прихожую, резко открыл дрожащую от ударов дверь, встав старым приемом за нее. Парни ввалились в прихожую и допустили ту же ошибку - помчались в гостиную. Хоркин успел выскочить и захлопнуть дверь. Он помчался вниз, не пользуясь лифтом.
Недвижимые тела в гостиной, видно, так ошеломили боевиков, что они выбежали из подъезда с некоторым опозданием. Хоркин уже сидел в поджидавшем его такси и равнодушно смотрел на них, отъезжая.
***
Вечер. Хоркин сидит в номере, уныло смотрит на экран телевизора. Звук выключен. Продолжая смотреть на экран и думая о чем-то своем, Хоркин поднимает трубку телефона, заказывает ужин. И снова сидит, тупо уставившись в экран, пока официант вкатывает столик, сервирует его. Потом спрашивает:
-Девочки есть?
-Конечно,-отвечает официант,-самые лучшие. 70 баксов в час, 250 на ночь.
-Пришли что-нибудь получше,-протягивает Хоркин несколько зеленых купюр.
Официант кланяется.
Хоркин доедает, наливает из блестящего кофейника кофе. Напротив сидит длинноногая интердевочка. Она терпеливо ждет, когда неразговорчивый клиент закончит ужин. Когда Хоркин, допив кофе, закуривает, она спрашивает:
-Раздеваться?- и, не получив ответа, повторяет этот вопрос по-английски.
Хоркин кивает.
...Беззвучно шевелит губами диктор на экране. Из спальни выходит, одеваясь на ходу, девушка, разочарованной она не выглядит.
-Гуд бай!- бросает она в сторону спальной, закрывая за собой дверь.
Хоркин лежит голый на неразобранной кровати. Вид у него задумчивый. Потом он встает, разбирает вторую постель и ложится, так и не выключив телевизор.
Глава 4
Двадцать седьмого июля у меня был день рождения. Ознаменовался он преследованием санитарного подонка майора Момота, стрельбой из разнообразного оружия, включая немецкий шмайсер, бегством из гостиницы в центре Москвы вместе с Машей и прочими приключениями. Когда мы, воспользовавшись сперва электричкой, а потом двумя поездами дальнего следования (мы час проехали в одном, сунув деньги проводнику, а потом на первой же станции пересели на другой так же за деньги), наконец остались одни в купе СВ, я перевел дух, попросил проводника организовать еду и выпивку и посмотрел на часы. Было пять минут первого ночи.
- Ну, Маша, - сказал я, - должен тебе сказать, что такого веселого дня рождения у меня никогда еще в жизни не было.
- А у тебя что, сегодня день рождения? - спросила Маша.
- Вчера, - ответил я. - Уже шесть минут, как вчера. Двадцать седьмого.
- И у меня, - скромно сказала Маша. - Забавно, правда?
- Что у тебя, - не сразу поверил я, - тоже двадцать седьмого июля?
- Ага. Мне уже четырнадцать исполнилось. - Она посмотрела на мои часы. - Семь минут назад.
В это время проводник приволок все, что мы заказывали, получил доллары и исчез, еще раз успокоив нас заверением, что ревизоров берет на себя, а мы можем отдыхать до самого синего моря.
Поезд был с бригадой из Адлера, надо думать, что с ревизорами у адлеровцев все действительно было схвачено давно и надежно. Тем более для пассажиров, способных платить за двухместные купе в СВ и среди ночи заказывать дорогую изысканную пищу. Мы с Машей лихо отметили наш общий день рождения, дружно забыв все неприятности, навалившиеся на нас в этот день. Единственно, о чем Маша спросила, это о том, что я такое сделал Олегу Панфиловичу, что он так орал. Я объяснил, что отрезал санитарному майору то самое, с чем он к ней приставал, заманив обманом в кровать. Заодно я не удержался от сооблазна прочитать ей коротенькую лекцию по технике сексуальной безопасности.
- Ты уже почти девушка, - сказал я наставительно, - ты должна быть осторожна. По собственной наивности ты чуть не поддалась педофилу Момоту. Не появись я, знаешь что он мог бы тебе сделать?!
- Знаю, - прервала меня Маша. - Я согласилась, потому что он обещал, что тогда найдет тебя через специальное бюро. Я знала, что мне будет противно, я все это и по телеку видела и от девчонок знаю. В нашем классе некоторые этим не только с мальчишками, но и со взрослыми занимаются за деньги. Но он обещал, а я поверила. Дура я, конечно.
Я попытался что-то сказать, но голос мой прервался. На глаза навернулись слезы. Чтоб скрыть их, я пересел со стола рядом с Машей, погладил ее по голове и поцеловал в макушку. Маша доверчиво подняла голову, посмотрела мне в лицо и сказала тихо:
- Ну, чего ты стесняешься? Разве этого надо стесняться?
Ее глазенапы тоже налились слезами, а мне стало легко и просто. Мы поцеловались, и не надо было говорить никакие слова, потому что все и так было хорошо и понятно.
***
...Мы с Джиной возвращались с прогулки, а мои мысли все вертелись вокруг ошеломительной новости. Ну, Нинка, ну, Чайник, ну, удружила! Но нет. Надо все проверить. Завтра же съезжу в Симферополь, пороюсь в архиве.
- Эй, ты где гуляешь? - отвлек меня от задумчивости звонкий голосок. Я обернулся. Маша шла за нами и вид ее был грозен.
- Вас с Джиной что, нельзя на минуту из дома выпускать?! Тоже называется выгулять собаку. Где вы уже второй час выгуливаетесь?
Соскучилась моя девочка, ласточка моя. А, может, и в самом деле моя?! Я сделал серьезное лицо:
- О, Мария. Сама виновата, лентяйка. Будешь знать, как сваливать на меня все домашние заботы!