Страница 105 из 130
удар по запястью. Раздался хруст сломанной кости. Прежде, чем рука безжизненной повисла, Китаец успел
провести "муку ячо" - прямой удар ногой. Хоркин еще висел в воздухе,
поэтому не смог ослабить удар. Тупая боль в животе, будто ему влили в
кишечник серную кислоту, на мгновение помутило сознание.
Пользуясь тем, что
Китаец тоже был в болевом шоке, Хоркин присел, отключился от реальности и
огромным волевым усилием отключил болевые центры. Одновременно он дал
команду впрыснуть в кровь еще адреналина. Сложнейший медитационный прием,
которому йоги учаться десятилетиями, Хоркин провел очень быстро. Он
выпрямился и Китаец, взглянув на противника, впервые за многие годы схваток
растерялся. Хоркин был свеж, будто только что вышел на татами.
Пересиливая боль и бережно защищая поврежденную кисть другой рукой Китаец
провел серию ударов ногами. Он метил опять в живот, так как чувствовал, что
прошлый удар был удачным. Вот только свежесть Хоркина он объяснить не мог,
методикой саморегуляции организма Китаец владел не слишком хорошо.
Хоркин же чувствовал, что его хватит не больше чем на минуту - полторы.
Запасы энергии утекали из организма с чудовищной скоростью. Бурная ночь с
француженкой вспомнилась ему и он мельком руганул себя за самоуверенность.
Он занл, что удар в живот порвал там внутри ткани и сосуды, что временная
психоанестезия потому и временная, что вскоре обернется страшноцй болью,
что никакой алреналин не поможет истощенному телу, что Китаец имеет больший
энергетический запас, так как не расходовал силы на убыстрение. И хОркин
решился на прием, который никогда еще не применял.
Картинки, промелькнувшие в его памяти, были очень быстрыми. Для зрителей в
поведении бойца, мягко, будто вальсируя, скользившего по рингу, не проявилось
ничего необычного. Хоркин вспоминал свое уникальное обучение у пожилого киргиза,
хранителя древней борьбы этого народа. Киргиз подобрал его покалеченного и брошенного умирать
в горах.
...Бешеная скачка по склону горы, заросшей высоким кустарником. В одном из
всадников с трудом узнается обросший Хоркин. Лошади, не сбавляя скорости,
несутся по едва видимой тропе над обрывом. Вся Вселенная под ногами и
копытами.
Хоркин свежует барана. Туша подвешена за задние ноги, после несольких
надрезов Хоркин одним движением снимает шкуру, как чулок. Он обнажен до
пояса и измазан кровью.
Хоркин пьет кумыс, сидя по-татарски на кошме.
Хоркин целится в кого-то из карабина с оптическим прицелом. Выстрел. На
соседнем склоне виден падающий муфлон.
Хоркин вместе с молодым киргизом разучивает приемы борьбы. Это нечто
среднее между джиу-джитсу и таэквендо.
Хоркин набивает пальцы. Перед ним глиняный сосуд, наполненный бобами. Он
резко погружает туда кисть, сжимает пальцы.
Хоркин разминает кисть, разрывая куски сырой шкуры.
Хоркин запускает с размаху кисть в сосуд с крупной дробью.
Хоркин спит на кошме в юрте. В другом углу юрты спят ребятишки.
Хоркин учится заскакивать на коня на бегу. Срывается, падает кубарем,
повторяет попытку. киргизские женщины лукаво поглядывают в его сторону.
Хоркин с закрытыми глазами ловит камни, которые кидает в него седобородый
бабай. При неудаче камни сильно ударяют его по телу. Один раз он морщится
и сразу резкий голос старика осуждает его за слабость.
Хоркин балансирует на краю обрыва, лицо его бесстрастно. Бабай кидает в
него камень неуловимым движением кисти, точно таким же движением Хоркин
ловит его.
Хоркин тренируется с необычайными нун-чаками. Это два костяных шарика,
связанные тонким шнуром. Пропуская шнур между кистью и большими
пальцами,можно добиваться разнообразных боевых ситуаций: отбивать или
блокировать удар, вырывать палку, меч, ружье, бить одним из шаров, как
кистенем и многое другое.
Хоркин сдает нечто, вроде экзамена, в присутствии охотника на снежных
барсов - ирбисов. Он уклоняется от летящих в него камней, парирует удары
деревянных мечей, прыгает через ручей по скользким валунам с двумя
ребятишками на плечах...
Охотник качает головой, он явно не удовлетворен.
В одиночество вершин уходят двое: охотник и Хоркин.
• Твое обучение еще и не начиналось,-говорит охотник, убыстряя шаг. (Хоркин
с заметным трудом выдерживает нагрузку крутого и быстрого подъема).-Можно
считать, что ты у этих чабанов прошел урок утренней гимнастики. Для тех
знаний, которые хочу тебе дать я, тебе не потребуется сила мышц, а только
лишь - сила духа. Любые достижения в том, что вы называете "восточной
борьбой" начинаются с воспитания духа.
• Почему я ничего не слышал о достижениях киргизов в этой
области?-спрашивает Хоркин.
• Наши знания не для демонстраций или соревнований. Они, даже, не тайное
оружие нашего народа, как у японцев или вьетнамцев. Это знание - основа
воспитания достойных, чтоб нация не исчезла в смятении городов и в жалком
сурогате европейской культуры. Это не оружия, а надежда. Надежду не
принято афишировать.
• Ты пришел в геологическую экспедицию,-продолжает охотник,-с чахоткой и
выпитыми глазами. Я вылечил твое тело, но душа до сих пор больна памятью.
Нельзя лишать человека прошлого, можно только произвести переоценку
того, что хранит твоя память. Так лечут душу. Душа должна править телом,
а не наоборот.
• Тут, в одиночестве гор, ты изменишь себя сам. Я дам тебе сложные
задания, вера в совершенство поможет тебе выполнить их. И с этих гор
спустится другой человек - человек совершенный. А встреча с барсом будет
твоим единственным экзаменом. Ты выйдешь на него без оружия, ты
встретишься с ним в снегах вершин на равных. Что будет дальше - узнаешь
потом...
Бальные движения Хоркина стали какими-то дерганными, судорожными. Руки
отошли в бок, будто куцые крылья, которыми он замахал с бешеной скоростью.
Ноги перестали походит на человеческие, теперь это были ноги птицы -
страуса или бойцового петуха. Зрители ахнули. Осатаневшая птица металась по
маленькому квадратику татами, коротко и резко взмахивая крыльями, стуча о
бамбуковые коврики твердыми костяными лапами. Это фантастическое действо
продолжалось секнд двадцать. До тех пор, пока из знойного хоровода безумной
птицы не выпала скомканная, как грязное белье, фигурка Китайца. И сразу все
замерло. Хоркин стоял свесив руки. Грудь его ходила ходуном, с носа
сочилась кровь, на губах пузырилась желтая пена.
Рефери нагнулся над телом Китайца, прижал большой палец к сонной артерии,
отнял руку, сказал коротко:
• Мертв.
Зал взвыл, но Хоркин не слышал рева. Он еще стоял, дожидаясь официального
сообщения о его победе, но сознание уже уплыло в сырую темноты, где правят
бал боль и кошмары, а тело жило само по себе, мечтая только о возможности
упасть и лежать долго и неподвижно.
• Простите, Верт, но институт законных воров устарел. Их консерватизм,
полезный в стабильном государстве, сейчас губит саму организацию. - Иван
Иванович вкусно обгладывал жареное куринное крылышко, не забывая макать его
в соус. Толстые губы лоснились. Ел он так аппетитно, что и речь его звучала
как-то по-семейному, будто близкие родственники сидели в штаб квартире
Серых Ангелов Красноярска.
• Чем были сильны воры все предыдущие столетия? Прежде всего своим жестким
укладом, своими традициями, ореолом вечного романтизма над их профессией.