Страница 118 из 141
Он сделал паузу, тяжело сглатывая.
— Я был скован цепью в грязи, вынужденный наблюдать за тем, как они сражались. Наблюдать, как Юриан наносит мой смертельный удар. Только она убила его. Я наблюдал за тем, как она вырвала его глаз, отрезала палец, и, когда он лежал неподвижно, потащила его обратно в лагерь. Затем я слушал, как она медленно, день за днем разрывала его на куски. Его крики не имели конца. Она так сосредоточилась на его пытках, что не заметила прибытие моего отца. В порыве паники она убила Юриана, чтобы не увидеть то, как он станет свободным и спасется бегством. Таким образом, отец спас меня и сказал своим людям, сказал Азриэлю оставить ясеневые пики в моих крыльях в качестве наказания за то, что меня поймали. Я был так сильно ранен, что целители сообщили, что я никогда не смогу летать вновь, если попытаюсь сражаться до того, как мои крылья исцелятся. Я был вынужден вернуться домой для восстановления в то время, как велись финальные битвы.
Они заключили Договор, и так была возведена Стена. Мы давным-давно освободили рабов Ночного Двора, поскольку не доверяли наши секреты людям, не тогда, когда они размножались так быстро и с такой периодичностью, что мои предки не могли управлять их сознаниями одновременно. Но, тем не менее, наш мир изменился. Война изменила нас всех. Кассиан и Азриэль вернулись другими; я вернулся другим. Мы пришли сюда — в этот домик. Я все еще был ранен, поэтому они несли меня сюда между собой. Мы оставались здесь, когда прибыли вести об окончательных условиях Договора. Они остались со мной, когда я истошно кричал звездам, что Амаранта за все, что она сотворила, за каждое совершенное ей преступление, так и останется безнаказанной. Что Король Хайберна останется безнаказанным. Поговаривали, что для всех — по обе стороны, произошло слишком много убийств, чтобы взывать к правосудию. Даже мой отец отдал мне приказ отступать — готовиться к будущему совместному сосуществованию. Но я никогда не прощал Амаранту за то, что она сделала с моими воинами. И я также никогда об этом не забывал. Отец Тамлина — он был ее другом. И когда мой отец убил его, я был черт побери таким самодовольным, надеясь, что она вероятно будет иметь хоть слабое представление того, что я чувствовал, когда она убила моих солдат.
Мои руки тряслись, когда я помешивала суп. Я никогда не знала… никогда бы не подумала…
— Когда спустя несколько веков Амаранта вернулась к этим берегам, я все еще хотел убить ее. Самой ужасной частью было то, что она не знала, кем я был. Она даже не помнила, что я был сыном Высшего Лорда, которого она держала в плену. Для нее, я был всего лишь сыном мужчины, который убил ее друга — я был всего лишь Высшим Лордом Ночного Двора. Другие Высшие Лорды были убеждены, что она желала мира и торговых отношений между нами. Лишь Тамлин не доверял ей. Я ненавидел его, но он знал лично Амаранту — и если он не доверял ей… Я знал, что она не изменилась.
Поэтому я планировал убить ее. Я никому ничего не рассказал. Даже Амрен. Я позволил Амаранте думать, что был заинтересован в сотрудничестве, в альянсе. Я решил отправиться на празднество в Подгорье для всех дворов, чтобы отпраздновать наше торговое соглашение с Хайберном… и когда она бы опьянела, я бы проник в ее разум, заставил признаться в каждой лжи и преступлении, что она совершила, а затем превратил бы ее мозг в жидкость до того, как кто-либо смог бы отреагировать. За это я был готов идти на войну.
Я повернулась, прислонившись к кухонным шкафчикам. Рис смотрел на свои руки, словно эта история была книгой, которую он читал.
— Но она думала быстрее — действовала быстрее. Ее тренировали против такой категории навыков как у меня, и она имела мощные ментальные щиты. Я был так занят, пробираясь сквозь них, что и не подумал о напитке в своей руке. Я не хотел, чтобы Кассиан, Азриэль или кто-либо еще был там в ту ночь, стал свидетелем того, что я должен был сделать — поэтому не было никого, кто потрудился бы проверить мой напиток.
И когда я почувствовал, что чары, наложенные на тот тост, уносят мои силы, я в последний раз бросил их, чтобы стереть память о Веларисе, его щитах, обо всем хорошем из сознаний подданных Двора Ночных Кошмаров — единственных, кому я позволил пойти со мной. Я создал щит вокруг Велариса, связывая его с моими друзьями так, чтобы они оставались на месте, а иначе рисковали разрушением защиты, и использовал последние остатки силы для того, чтобы рассказать им о том, что произошло, чтобы они держались подальше от этого места. В течение нескольких секунд моя сила всецело принадлежала Амаранте.
Его глаза опустились к моим. Мрачные, преследуемые призраками прошлого.
— Она убила половину Двора Ночных Кошмаров прямо там на месте. Чтобы доказать мне, что она могла сделать это. Как месть за смерть отца Тамлина. И я знал… в тот момент я знал, что нет ничего, чего бы я не сделал, чтобы не дать ей взглянуть на мой двор еще раз. Взглянуть слишком пристально на то, кем я был и что я любил. Поэтому я сказал себе, что теперь это было новой войной, иной разновидностью битвы. И в ту ночь, когда она продолжала обращать свое внимание на себя, я знал, чего она хотела. Я знал, что по большей части дело было не в том, чтобы спать со мной, а скорее местью призраку моего отца. Но если это было тем, чего она хотела, тогда это было тем, что она и получила. Я заставлял ее умолять, кричать и делал это медленно, чтобы ублажить ее, чтобы заставить хотеть большего. Желать большего.
Я ухватилась за край стойки, пытаясь удержаться на ногах.
— Затем она прокляла Тамлина. И мой еще один заклятый враг стал единственной лазейкой, способной нас освободить. Каждую ночь, что я проводил с Амарантой, я знал, что ей всегда было любопытно, попытаюсь ли я убить ее. Я не мог использовать свои силы, чтобы навредить ей, а она защищалась против физических атак. Но на протяжение пятидесяти лет — всякий раз, когда я был внутри нее, я думал о том, как убью ее. Она не имела никакого понятия. Никакого. Поскольку я был так хорош в своем деле, что она думала, будто я наслаждался этим в равной степени. По этой причине она начала доверять мне — больше чем другим. В особенности, когда я доказал, что могу сотворить с ее врагами. Но я был рад делать это. Я ненавидел себя, но делал это я с радостью. Спустя десятилетие, я вновь перестал ждать того дня, когда увижу лица своих друзей или народа. Я забыл, как выглядели их лица. И прекратил надеяться.
Серебро заблестело в его глаза, и он сморгнул его.
— Три года назад, — тихо сказал он. — Я начал видеть эти… сны. Сначала они были мимолетными проблесками, словно я смотрел сквозь чьи-то глаза. Потрескивающий очаг в мрачном доме. Стог сена в амбаре. Кроличий сад. Изображения были туманными, словно я смотрел через матовое стекло. Они были короткими — редкие вспышки каждые несколько месяцев. Я о них даже не думал до тех пор, пока одним из изображений не была рука… Прекрасная, человеческая рука. Держащая кисть. Рисующая — цветы на столе.
Мое сердце замерло.
— И в тот раз, я отправил обратную мысль. О ночном небе — об изображении, что доставляло мне счастье, когда я в этом особенно нуждался. Открытое ночное небо, звезды и луна. Я не знал, было ли оно получено, но в любом случае попытался.
Я не была уверена, дышала ли я.
— Эти сны — вспышки этого человека, этой женщины… я ценил их как воздух. Они были напоминанием того, что где-то там на земле царил мир, был свет. Что существовало место и человек, который был в достаточной безопасности, чтобы рисовать цветы на столе. Они продолжались еще несколько лет, до… минувшего года. Я спал рядом с Амарантой и резко проснулся от того сна… этот сон был четче и ярче, словно туман наконец отступил. Она — ты спала. Я был в твоем сне, наблюдая за твоим кошмаром, в котором некая женщина перерезала твое горло в то время, как тебя преследовал Богги… Я не мог окликнуть тебя, поговорить с тобой. Но ты видела наш вид. И понял, что туман вероятно был Стеной, а ты… сейчас ты была в Прифиане.