Библиотека Дон Кихота

Заручившись этим убежищем для своих товарищей, Мигель связался еще с одним новообращенцем по имени Дорадор, или Позолотчик. Этот Дорадор и обещал снабжать беглецов, прятавшихся до прибытия бригантины в гроте, продовольствием.

Все это происходило в январе 1577 года. Уверенный на этот раз в удаче, Мигель отправил четырнадцать своих товарищей в убежище, сам же остался пока в Алжире, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию извне. В грот он собирался войти вместе со всеми лишь в самый последний момент, когда на горизонте действительно появится долгожданная бригантина.

В томительном ожидании прошло долгих полгода, а бригантина все не появлялась, но Мигель верил в своего брата и не предавался отчаянию.

Прошло долгих полгода, а бригантина все не появлялась и не появлялась на горизонте. Долгих шесть месяцев беглецы провели в сыром и темном гроте: бескрайняя пустыня сменилась крысиной норой, могилой, куда их погребли заживо. Из этой могилы они могли выходить на воздух только ночью, когда их никто не видел. Продовольствие уже не доставлялось так исправно, как прежде, и подлец Дорадор доставлял в основном соленую пищу, не очень заботясь о вине и воде. Добровольных узников грота начала мучить невыносимая жажда.

Между тем 29 июня того же года в Алжире появился новый правитель, человек-зверь, бывший гражданин венецианской республики, а ныне ревностный мусульманин, после обряда обрезания взявший себе имя Гассан Паша. Один звук этого имени верного исламу прозелита наводил всеобщий трепет. Все ждали ужесточения мер, так как любая смена власти в Алжире обычно сопровождалась крайней жестокостью. Захватив в свои руки всю торговлю, конфискуя в свою пользу пятую часть добычи корсаров, в короткий срок Гассан Паша сумел разорить своих подданных и довел население, жившее только грабежом, до полной нищеты и голода. В результате в столице началась эпидемия. Смертность росла с каждым днем. На улицах Алжира появились трупы.

20 сентября Мигель бежал из города и присоединился к своим измученным вконец товарищам.

Ночью 28 сентября к берегу подошла долгожданная бригантина под начальством капитана Вианы. С судна был подан условный сигнал. Беглецы выскочили наружу. Шлюп ждал их на берегу. Свобода была так близка, что каждый буквально не чуял под собой ног, когда бежал на пристань. Вместе с Сервантесом и садовником Хуаном их было ровно шестнадцать. Но сигнал, данный с корабля, был услышан не только испанцами. На беду он привлек внимание мавров, занятых в это время рыбной ловлей. Мусульмане подняли тревогу. Опасаясь погони, бригантина вынуждена была удалиться. Беглецы еще какое-то время бегали по берегу, кричали, ругались, рыдали от отчаяния. А бригантина, между тем, все удалялась и удалялась от них, пока окончательно не скрылась за горизонтом. Пришлось вновь возвращаться в свой склеп. В эту злополучную ночь, удалившись в самую глухую часть сада, Мигель вновь позволил себе слабость, как тогда, в пустыне, и из его груди вырвался тихий, еле слышный стон, наподобие того, который и прозвучал за высокой оградой венты де Квесада.

Они по-прежнему оставались в гроте, сами не зная, на что им надеяться. Просто никто добровольно не хотел расставаться даже с призраком свободы и возвращаться назад в плен. Это был жест коллективного отчаяния. Провизии им больше не приносили.

30 сентября ночью они услышали в саду бряцание оружия. Это Дорадор привел сюда стражу. Мигель лишь успел шепнуть своим товарищам: «Единственное спасение для вас для всех — свалить вину на меня одного». И, не дожидаясь стражи, вышел из грота.

— Я заявляю, что ни один из этих христиан невиновен. Я один составил план заговора и уговорил всех бежать, — твердо произнес Мигель начальнику стражи.

Заявление Сервантеса было в точности доложено Гассан Паше.

— Не бойтесь, — обратился напоследок Мигель к своим товарищам, — я спасу вас всех.

Когда Мигеля увели в покои Гассан Паши на допрос, то его уже никто не надеялся увидеть живым.

— У меня не было никаких сообщников. Я и только я виноват во всем. Эти христиане, что оказались со мной в гроте, попали туда совершенно случайно… — начал было пленник с порога, даже не дожидаясь вопросов Гассан Паши.

И тут же с порога получил жестокий удар плетью, от которого у него перехватило дыхание. Закончить фразу Мигель оказался не в состоянии.

Хитрый венецианец, по воле судьбы ставший магометанином, принялся внимательно рассматривать того, кто готов был добровольно принять за всех мученическую смерть. Сам уроженец Италии, где и располагался папский престол, оплот римско-католической церкви, он не обладал и сотой долей христианских добродетелей своего пленника и ему был крайне любопытен этот редкий человеческий экземпляр. Удар плети пришелся как нельзя кстати. Он, кажется, слегка охладил рвение безупречного христианина. Плоть, презренная плоть все-таки брала свое, чтобы там не утверждали богословы. А они, богословы, еще спорят: материальна душа или нет и если нематериальна, то как она все-таки связана с телом. Так и связана: напрямую. Вон как позеленел этот образцовый христианин лишь от одного удара плетью.

Нет, бывший венецианец не по принуждению только принял ислам. Это был его осознанный выбор. Ислам оказался его душе намного ближе, чем слабое и словоохотливое христианство. Правда, у них сейчас там, в Испании, процветает инквизиция, и в Новом Свете они, говорят, свирепствуют не хуже мусульман, целыми толпами сжигая полуголых индейцев, и Папа, кажется, все это одобряет, но, все равно, это больше похоже на какую-то истерику, чем на продуманную стратегию. Вон Турция — взяла да и захватила половину мира, причем лучшую, а, главное, все вербует и вербует среди бывших христиан себе новых сторонников. И, кажется, не будет этому конца. А потому что не в слове, а в кнуте вся сила, да еще в турецком ятагане, которым так удобно спиливать с плеч непокорные христианские головы.

— Так ты добровольно берешь всю вину на себя? — переспросил Мигеля на хорошем испанском языке бывший венецианец.

— Да. Добровольно. Христиане, которых арестовали вместе со мной в гроте, ни в чем не виноваты. Я и только я являюсь организатором и вдохновителем побега. Все остальные — случайные люди.

— Я уже это слышал. Если будешь продолжать в том же духе, то отведаешь еще плети, понял?

— Понял.

— Понравилась тебе плеть?

— Нет.

— Уже хорошо, а то я подумал, что ты принадлежишь к той редкой породе людей, которым нравятся физические страдания. В свое время я знавал одного такого страдальца за веру. Он тоже любил брать всю вину на себя. Мы для начала высекли его. Затем отрезали ему уши, раздробили пальцы и пока не вырвали язык, он все молился и требовал у Бога, чтобы тот ниспослал ему еще большую муку. Я подозреваю, что во всем этом он находил для себя особое наслаждение, несопоставимое даже с наслаждением, которое может доставить нам женщина. Скажи, испанец, ты, случайно, не из числа подобных сумасшедших?

— Нет. Боль не доставляет мне удовольствия.

— Слава Аллаху! Надеюсь, что у нас может получиться разговор по душам к взаимной выгоде, разумеется.

— Я заявляю, — вновь начал Мигель, — что христиане, которых вы арестовали в гроте…

И воздух вновь вспорол страшный свист, свист плети. Спину обожгло, словно по ней с размаху еще раз полоснули острейшим лезвием. От боли на несколько секунд Мигель потерял сознание, но не упал, а лишь пошатнулся слегка. В этой ситуации он не мог себе позволить стона. Позор не был судьбой Мигеля. Его судьба — путь чести.

— Я же предупреждал, — с напускной вежливостью напомнил венецианец.

И тут Мигель не выдержал и пошел в атаку. Недаром он с таким подозрением относился ко всем жителям венецианской республики. Лживые, коварные, они больше находились под властью своих продажных шлюх-куртизанок, чем церкви и кодекса рыцарской чести. Интриги, торговля и вновь интриги, а золотой дублон — их истинный бог. Что знают эти людишки о чести? Им все равно, кому служить. А теперь этот местный царек вообразил о себе Бог знает что. Он разыгрывает из себя властителя судеб. Мигель понял, зачем на допрос Гассан Паша вызвал только его. Венецианцу захотелось сломить того, кто своим вызывающим поведением нарушил представления алжирского дея о гнилой и подлой человеческой натуре. Так на — получи последний прощальный выстрел с тонущего испанского галеона. И, может быть, это ядро сумеет пробить обшивку твоего корабля, венецианец? И ты, Гассан Паша, пойдешь ко дну кормить рыб.