Библиотека Дон Кихота

Но вот на тебе — перо забуксовало, как грузовик где-нибудь в Каракумах, посреди пустыни.

Но надо вновь сдвинуть с места это проклятое перо. Какой, однако, забавный перепад образов и ассоциаций получается? Всего несколько часов назад, когда он только начинал водить широким пером по бумаге, Роман представлялся ему бескрайним морем, а само широкое перо напоминало парус, в котором буквально запутался неожиданно попавшийся в него попутный ветер. А сейчас море высохло и стало пустыней, а парусник стал неуклюжим грузовиком, чьи колеса безнадежно утонули в рыхлом песке. Нет, Роман явно смеется над ним, издевается, подбрасывая своему автору столь убийственно-противоположные ассоциации, особенно тогда, когда речь идет о возможном спасении жены. За что, Роман, ты так поступаешь со мной? Ведь я делал все как надо. Ты сказал, нет, ты приказал: «Пиши!» И я послушно писал. Писал, как мог. Ты же сам уверял меня, что тебе все равно, как и что я пишу, тебе нужна была лишь моя рука, мое перо и не более того. Я — твой медиум, твой сосуд скудельный, твоя оболочка, а содержание — это не моя забота, а твоя. Ты забрал у меня самое дорогое, и я отказался от сопротивления. Я покорно пришел на берег, чтобы писать, писать тебя, Роман. Такова была воля Книги. И вдруг — песок. Вдруг — пустыня? Ты что, нашел другого автора? И теперь моя жена никогда не вернется ко мне? Ты предал, ты бросил меня, и поэтому море внезапно высохло и превратилось в пустыню. Что произошло? Ты не имеешь никакого морального права вот так взять и бросить меня, после того как я согласился стать твоим рабом. Слышишь, не можешь! У меня нервы вконец расшатаны… Я же псих! Я готов лить слезы по поводу и без повода. Я уже давно путаюсь, где насланные тобой химеры, а где реальность. Ну, что, что тебе еще от меня надо?

Только не покидай меня, слышишь, только не покидай. Убери, убери эту пустыню. Позволь моему перу-парусу вновь поймать попутный ветер, чтобы вновь начать бороздить твои бескрайние просторы, Роман. Но я ничего не вижу, я ослеп, и я не пойму от чего, от слез или от песка…

— Ты здесь? — вдруг совсем рядом раздался голос жены. — А я тебя обыскалась.

И Воронов от неожиданности чуть не упал с пластмассового белого лежака, забытого на пляже еще с теплых времен. Перед ним в ярких лучах февральского солнца на фоне заснеженной вершины стояла его жена Оксана.

— Я тебя с утра ищу. Ты где пропадал все это время?

«Гадина! Дрянь! Сволочь! — беззвучно рвался наружу профессорский гнев. — Шутки со мной шутить вздумал? Решил из меня такими дешевыми трюками законченного психопата сделать? В раба превратить? Жену, говоришь, в объятия самой библейской Пустоты отправил? А она — вот, рядом. Меня, оказывается, все утро ищет. Сволочь, сволочь ты и есть. И эти все страсти ради того, чтобы я продвинул твой сюжет еще на несколько страниц? Ради того, чтобы я вышел утром на берег моря и написал про разговор моего alter ego с Грузинчиком? Сволочь! Сволочь! Сволочь! Не Роман ты никакой, а просто откровенная, последняя дрянь и больше ничего, понял!»

— Что с тобой? — озабоченно спросила жена, даже и не подозревая о том, какая буря разыгралась сейчас в профессорской душе.

<b>Испания. Наши дни. Университет Гранады.</b>

<b>Продолжение разговора Грузинчика и Воронова.</b>

— Почему вы все-таки решили начать свои поиски в Гранаде, дорогой профессор?

— Сам не знаю. Но меня что-то влекло сюда.

— Влекло, говорите?

— Да, влекло.

— Нет, Сторожев все-таки прав. У вас с Книгой должна существовать какая-то связь. Благодаря Безрученко я очень хорошо подготовился к этой поездке. Так, я выяснил, что именно сюда, в Гранаду, одна очень почтенная испанская семья еще накануне Гражданской войны переправила в тяжелых ящиках почти всю свою старинную библиотеку. Эта семья каким-то образом связана с родом Сааведра. Так случилось, что о библиотеке почти забыли. Несколько лет назад на нее случайно наткнулся адвокат, представляющий интересы этой самой семьи, и выяснил, что с тридцатых годов прошлого столетия его клиенты вынуждены исправно платить за аренду целого зала в книгохранилище гранадского университета. Причем сами книги с тех самых пор так и находятся в огромных деревянных ящиках не распакованные и не разобранные. Никто из представителей старинного рода за все это время не проявил ни малейшего интереса к библиотеке, которую начали собирать чуть ли не с XVI века.

— То есть с эпохи самого Сервантеса, я правильно вас понял, Гога?

— Абсолютно.

— Признаюсь, я действительно ничего не знал об этом.

— Охотно верю. По этой причине вас и решили выбрать медиумом. Вы и не зная, совершаете шаги в нужном направлении. Сейчас наша задача состоит в том, чтобы, заручившись официальным разрешением кого-нибудь из представителей этого старинного рода, проникнуть во внутрь этого хранилища и поковыряться в книгах.

— А как это можно сделать?

— Не без помощи все того же Безрученко. Он уже смог выйти на них. Кстати, где-то здесь в старинном мавританском квартале живет одна девяностолетняя старуха, последняя представительница знатной семьи. Если я сейчас начну перечислять все ее титулы, то мне, наверное, и полдня не хватит. Главное, уговорить ее дать нам письменное разрешение, заверенное семейным адвокатом. И тогда заглянуть в эти ящики нам уже никто не помешает.

— Все интересней и интересней получается. Мне почему-то кажется, что в одном из этих ящиков наша Книга и прячется от людей.

— Вы так считаете?

— Так во всяком случае мне кажется.

— Ну, ну. Вам видней. Хочу сказать, что испанская аристократия еще со времен королей почти не утратила своих привилегий. В свое время, когда Испания резко нуждалась в индустриализации, аристократам она была не на руку, они сказали нет, и Испания на долгие годы осталась аграрной страной. Нужна была первоклассная армия и флот, но аристократия ни с кем не хотела делиться и в этой области — результат: самая отсталая и небоеспособная армия в мире: один генерал на каждые 10–15 человек. Именно аристократы говорят священникам, какие проповеди им надо читать, а какие нет. Они указывают учителям, как воспитывать и как преподавать в школах, до недавнего времени они отправляли неугодных журналистов в отставку. Аристократы контролировали кабинет министров, армию, церковную иерархию и, конечно же, сельское хозяйство. Генерал Франко сам воспитывал нынешнего короля Хуана Карлоса как своего приемника. Диктатор рассчитывал продолжить этот традиционный курс. Но Хуан Карлос оказался слишком демократичным. Он гоняет по Мадриду на своем байке и иногда вместе со всеми стоит подолгу в автомобильных пробках. Наверное, это хоть чуть-чуть изменит в будущем облик испанской аристократии.

— А зачем вы все это мне рассказываете?

— А затем, что нам, судя по всему, придется здорово повозиться с этой девяностолетней герцогиней. Кто мы для нее? Парвеню и не более того.

— Но вы сказали, что Хуан Карлос на мотоцикле гоняет.

— Сказал. Но это король. А испанская аристократия всегда отличалась гордостью и независимостью. Им даже собственный король не указ. Гоняет на мотоцикле — его дело. Ведет себя наравне с чернью — тоже его дело. В общем, повозиться придется, господин Воронов. Кстати, у вас как с испанским?

— Слабовато.

— Понятно. Значит, я буду вашим переводчиком. Представим вас важным российским чиновником. Визит получится официальный. У меня и фальшивые визитные карточки на этот счет имеются. Все благодаря Безрученко. Надо бы вам и приодеться малость. В таком виде вас герцогиня и на порог не пустит. С этого момента, господин профессор, вы попадаете в полное мое распоряжение. Я здесь снял два приличных номера в гостинице. Жить будем там. Вам на сколько визу дали?

— На месяц. Но я хотел бы уже через две недели все закончить и присоединиться к своей семье в Бланесе.