Библиотека Дон Кихота

Так Воронов и сделал. Через несколько минут он совсем забыл о своем странном медитировании, которое чуть было не закончилось инфарктом.

Затем он обтерся толстым махровым полотенцем, переоделся и побрел назад, к себе в номер. Оксана уже, наверное, проснулась, и они сейчас пойдут с ней завтракать. Возьмут побольше салатов, нальют сок в высокие бокалы и сядут где-нибудь на открытой террасе, чтобы не терять ни одной минуты и жадно ловить яркое февральское солнце.

Когда он поднялся в номер и открыл дверь, то обнаружил, что в комнате никого нет. Не было жены и в ванной, и на балконе, с которого открывался чудный вид на гору и которая совсем недавно казалась такой убийственно-грозной. Наверное жена уже успела спуститься вниз, в ресторан, и теперь сидит себе, попивает сок и ждет, когда он вернется после холодных морских ванн.

Отсутствие жены нисколько не насторожило Воронова. Отель небольшой — скрыться здесь некуда, да и поселок пуст — не сезон. Успокоенный этой мыслью, Воронов разделся и стал под душ, чтобы смыть с себя соль. Теплый душ после холодного моря показался особенно приятным. Невнимательный муж даже не заметил, что одеяло на половине жены не было отброшено в сторону и сохраняло силуэт некогда спящего под ним тела. На подушке по-прежнему была заметна вмятина от головы. Создавалось впечатление, что на этой стороне кровати кто-то продолжал спать, кто-то, чье тело взяло и сделалось невидимым.

Территория Романа

<b>Испания. Наши дни. Университет Гранады.</b>

Вдруг Воронов почувствовал какое-то необычайное умиротворение. Запах жасмина в этот ранний утренний час лишь усилился, и профессору, как коту от валерьянки, сделалось необычайно легко и приятно на душе. Он начал испытывать даже какое-то блаженное равнодушие ко всему происходящему. Какой пустяк! Какой бред! Стоило ли вообще огород городить? Вскочил с постели ни свет ни заря, побежал, бросил жену одну. Какой-то сумасшедший автор попросил о помощи, какой-то бредовый роман этого самого автора? Бред! Бред, одним словом. Что-то есть захотелось. И пить тоже. Надо бы вернуться в гостиницу до того, как Оксана проснется и прочитает записку. Сделаю вид, что решил просто прогуляться. С минуты на минуту их туристическую группу должны начать кормить завтраком. Эх! Не опоздать бы. И с этой мыслью Воронов встал со скамейки, собираясь бежать назад в гостиницу. Мысль о Книге просто взяла, да и исчезла из его головы. Мир Романа становился необычайно будничным.

— Господин Воронов! Господин Воронов! — вдруг окликнул его кто-то со спины.

— Постойте! Не бегите так быстро. Я с вами.

— Что? Что вам надо? Откуда вы меня знаете? Постойте, мне ваше лицо кажется знакомым.

Оксана как плавала, в купальнике с маской и трубкой в зубах, так и оказалась в кромешной тьме на какой-то безвидной суше. Ей сразу стало очень холодно и по телу побежали мурашки. Оксана сразу поняла, что это кошмар, который почему-то явился на смену райскому блаженству и рыбкам.

Книга, с которой столкнулся Алонсо Кихано Добрый, а затем и сам Сервантес, настолько всеохватна, всеобъемлющая, что ли, что порой ее границы простираются вплоть до царства первозданной Пустоты. Книга граничит с тем «безвидным миром» Хаоса, из которого сам Господь и создал нашу Вселенную.

Книга как воплощение творения противопоставлена этой «безвидной земле». Более того, Книга находится в непрерывном процессе становления.

Пустота же, граница Книги, — это Стабильность, это отсутствие каких бы то ни было изменений. Поэтому Пустота враждебна Книге. Этот конфликт относится к разряду неразрешимых: два столь противоположных начала стремятся к уничтожению друг друга. Книга хочет все больше и больше заполнить собой Пустоту, а последняя сопротивляется и, наоборот, стремится к тому, чтобы свернуть Книгу, как сворачивают прочитанный свиток. Одним словом, Пустота во что бы то ни стало желает остановить творческую экспансию Книги.

И упаси Бог, если кто-то окажется там, где проходит фронт этой борьбы. Всем хорошо известно, чем грозит смещение мощных тектонических земных пород. Землетрясение, эта необузданная стихия, в один миг готово уничтожить целые города.

Интуиция подсказывала, что с минуты на минуту грянет нечто такое, с чем еще не приходилось сталкиваться. Такого страха Оксана еще ни разу не испытывала. Тебе хотелось бежать, а ноги словно вросли в землю и налились свинцом. Тебе хотелось кричать, а гортань пересохла. Тебе хотелось поднять руку над головой, чтобы защититься от удара, а руки не слушались. Сигнал, идущий из мозга, не доходил ни до одной из конечностей, потому что и мозг был парализован страхом.

Такой ужас достойно могли вынести лишь библейские пророки. Но пророки эти не случайно причислены к особой, исключительной породе людей. Они всю жизнь сознательно готовили себя к этой роковой встрече с Первобытным Ужасом. А тут — слабая беззащитная женщина в купальнике, с маской и трубкой, которую так безжалостно вырвали из теплого Красного моря, где она еще совсем недавно безмятежно разглядывала стайки разноцветных рыбок.

Библейский Ужас, с которым сейчас и столкнулась Оксана, был тотальным. Он способен был разрушить психику так, как атомная бомба Хиросиму, превратив мозг в пепел, в ядовитые пары, в испарения.

<b>Реальность. Турция. Наши дни. Поселок Чамюва.</b>

Жены в ресторане также не оказалось. И это обстоятельство его немного встревожило. Однако не очень. Мало ли что? Жена могла отправиться что-нибудь выяснить у администрации. Например, почему пляжные полотенца не меняют каждое утро? Или что-нибудь еще в этом роде. В несезонье обслуга работала с ленцой. Успокоенный этой догадкой, Воронов сел на террасу завтракать, с минуты на минуту ожидая появления Оксаны, которая оказалась сейчас один на один с Библейской Пустотой.

В первом томе этого пространного романа есть примечательная глава под номером XX. В ней, на наш взгляд, лучше всего передан конфликт между так называемой Книгой и надвигающейся на Неё Пустотой. В упомянутом эпизоде на землю спускается необычайно темная ночь, такая темная, что не видно даже звезд. Это летом, в Испании, где облака — крайняя редкость?!

Эта тьма вселяет в душу верного оруженосца Санчо Панса такой неподдельный ужас, что он ни на шаг не может отойти от своего господина. Боясь, что Дон Кихот бросит его, Санчо тайком стреножит Росинанта. Все попытки Дон Кихота отправиться на поиски приключений, оказываются напрасными: конь делает лишь беспомощные скачки на месте. Эта сцена вызывает вполне оправданный смех у читателей. Но если обратиться к тайной символике, то становится ясно, что конь рыцаря — символ его плотской мощи, а сам всадник олицетворяет несгибаемый дух. Отсюда можно сделать следующий вывод: страх оказался такой силы, что он буквально парализовал боевого коня, читай тело, плоть рыцаря, хотя, чтобы не унижать достоинства своего героя, Сервантес и преподносит нам эту сцену в комическом виде, перекладывая всю ответственность на оруженосца и тем самым снимая печать позора с самого Дон Кихота: это не он испугался, это Санчо стреножил его коня.

Санчо в этом смысле более откровенен, чем его господин. Он испугался настолько, что ни на шаг не может отойти от рыцаря. Между тем, от страха оруженосца начинает мучить медвежья болезнь. Вполне понятная реакция организма.

Итак, мы читаем: «Однако, столь великий страх владел его (Санчо) сердцем, что он не отважился на ноготок отойти от своего господина. А с другой стороны невозможно было и думать о том, чтобы не удовлетворить свое желание. И вот как он вышел из этого затруднения: он отнял правую руку, которой держался за заднюю луку седла, развязал ею потихоньку, без всякого шума, шнурок, на котором только и держались его штаны, после чего они сразу же упали ему на пятки и обхватили их как колодки; затем со всей возможной осторожностью поднял рубашку и выставил на воздух оба свои полушария, которые были не малого объема. Когда все это было проделано и Санчо казалось, что главная трудность им преодолена и что он уже почти выпутался из своего тяжкого и мучительного положения, явилось новое затруднение еще похуже: он стал опасаться, что ему не удастся проделать свое дело без шума и треска, и поэтому стиснул зубы, втянул голову в плечи и изо всех сил старался удержать дыхание. Но несмотря на все эти старания, ему все-таки не повезло, и под конец он издал негромкий звук, нисколько не походивший на те звуки, которые приводили его в такой ужас. Услышав его, Дон Кихот сказал: