Страница 27 из 39
Транспорт, нагруженный фрезерной и токарной стружкой, направился на товарную станцию. Там мощный кран с магнитом выгрузил стружку в вагон. На счастье Гномика другого транспорта с металлоломом в этот день не было. А то бы засыпали Гномика, а потом отправили на переплавку. И никто бы никогда не узнал, где нашёл своё последнее пристанище рецидивист Коростылёв-Гномик.
Первым исчезновение Коростылёва заметил бугор. Поинтересовался у Хромого.
- Только вот сейчас тут видел,- соврал Артур.
Понимая, что спрос за то, что не сообщил об исчезновении сидельца, будет и с него, бугор подошёл к надзирателю. Тот в свою очередь проинформировал Бралюка.
- Где-то по зоне болтается,- успокоил надзирателя оперативник.
- Да я уже все места, где он мог быть, обошёл,- ответил Глаголев,- нет его нигде.
- Куда он отсюда денется? Не иголка же? Найдём.
Но, ни через час, ни через два Коростылёва не нашли.
- Чует моё сердце, ускакал наш сиделец, - сказал надзиратель. – Нужно бить тревогу.
Оперативное совещание у начальника ИТК полковника Зимина было коротким: решили создать группу по розыску и задержанию беглеца. Старшим назначили Бралюка, а в помощники - сержанта Давыдова.
- По материалам дела,- сказал полковник Зимин,- кроме матери, бежать ему некуда. А мать живёт в деревне, в Брянской области. Вот туда и езжайте! Да будьте осторожны: свою свободу он может защищать и с помощью оружия.
И опера убыли из Сибири в Брянскую область в командировку.
Парочка подобралась, как на подбор. Как говорится в народе, кто про что, а вшивый про баню. Так и у оперативников ИТК разговор начинался с женщин, о них и заканчивался. И всё о похождениях, победах над слабым полом. Послушать, так к их ногам женщины валились, как снопы с лобогрейки. Где уж тут может быть место хитроумным комбинациям по поиску и задержанию беглеца?
Как приехали, так прямиком к матери Гномика без какой-либо предварительной разведки и пришли. Так, мол, и так, Валентина Петровна, сбежал ваш сыночек. Так вы уж, если появится, дайте знать нам в районную гостиницу. А то, как бы беды не наделал.
Если бы опера догадались пойти к участковому или председателю сельсовета, то они бы о Валентине Петровне узнали много интересного. Ну, например, как мать помогала сыночку сбывать ворованное, прятала его от местного участкового. Но Бралюк и Давыдов ни к кому не пошли. После колонии, где на каждом шагу беспокойные сидельцы и глаза начальства, они почувствовали свободу и решили оттянуться по полной программе. В местном клубе познакомились с девочками, погуляли в качестве почётных гостей на нескольких деревенских свадьбах. Но потом всё же вспомнили о службе, а также о том, зачем их сюда послали.
Вновь заявились к Валентине Петровне.
- Не появлялся,- огорчила их мать. – Да и чего он ко мне появится, если дураку понятно, что в первую очередь его будут искать у меня?
Аргумент опера посчитали железным. Доложили в колонию неутешительные результаты.
- Раз Гномика там нет, - сказал полковник Зимин,- возвращайтесь назад.
Погоревали опера, что вольная жизнь так быстро закончилась, и отбыли обратно по месту службы.
Между тем, на момент нахождения там незадачливых оперативников, Коростылёв был у матери. Как только гости стучали в дверь, он через открытое окно сигал на улицу и прятался в высокой кукурузе. А как только опера уходили, тем же путём входил в дом. Потом перебрался на сеновал в сарае. Из дому никуда не выходил. Отлёживался, чутко вслушиваясь в каждый шорох. Его глазами и ушами была мать. Она знала всё, что делается в деревне и чем занимаются приезжие розыскники. Но, говорят, шила в мешке не утаишь.
Соседка Валентины Петровны, Дарья Яковлевна, человеком оказалась наблюдательным. Для неё посещение дома двумя неизвестными мужчинами не оказалось незамеченным. Впрочем, как и многим в деревне. Начались расспросы.
- Да вроде как Серёжка сбежал,- отвечала Коростылёва. – И зачем приезжали? Знают же, что как только появится – тут же и повяжут. Может, его косточки где-то гниют, - каждый раз пускала мать Гномика слезу,- а его ищут.
Прошло ещё несколько дней после отъезда командированных. И тут наблюдательная Дарья Яковлевна заметила, что Валентина выбрасывает на помойку очисток от картошки значительно больше, чем раньше. Молоко у соседей никогда не брала, а тут каждый день по литру. Словно оправдываясь на расспросы соседей Коростылёва по этому поводу, отвечала: « Простыла. Так простыла – мочи нет». И, натужно кашляя, продолжала: «Вскипячу молочка, да со сливочным маслицем – тем и спасаюсь».
Не поверила Дарья Яковлевна словам Валентины, поделилась наблюдениями с председателем сельсовета.
- Вроде бы, Серёжку она прячет.
- Похоже,- согласился тот. – Нужно что-то предпринимать. Иначе снова воровство будет процветать. Жаль, участковый далеко: в районном центре. Пока до него дозвонишься, да пока приедет, а время не ждёт. Действовать нужно!
Взял председатель двух крепких мужиков и неожиданно нагрянул в дом Валентины Петровны. Гномик безмятежно спал на сеновале. А чего ему опасаться? Гости уехали. И хорошо, что спал, а то бы беды не миновать: обрез с патроном в патроннике лежал у него под подушкой. Разбудили, так он сразу руку туда. Ещё одно движение… Вовремя заметили.
Доставили беглеца обратно в одну из сибирских исправительно-трудовых колоний. Приостановленное служебное расследование по факту побега было возобновлено.
Из рапорта Бралюка и Давыдова выходило так, что они денно и нощно искали беглеца по всем адресам, но выйти на него не смогли. Теперь имелась возможность послушать самого беглеца: как так хитроумно прятался? И начал беглец показывать удивительную осведомлённость о похождениях оперативников в деревнях: где и с какими женщинами проводили время, где и на каких свадьбах гуляли, на скольких обещали жениться, и даже то, где у кого и сколько выпили.
Полковник Зимин, человек фронтовой закалки, прошедший войну, не один раз раненый, слушая сидельца, не знал, куда девать глаза от стыда. Вызвал к себе старшего лейтенанта Бралюка, усадил за стол и долго-долго пристально смотрел в глаза. Николай взгляда не выдержал.
- Всё могу простить,- начал полковник,- недостаток опыта, неизбежность ошибок в работе с таким контингентом. Не могу простить бездельничества и вранья. Вот сейчас прочитал твой рапорт и показания Коростылёва. Если бы не знал, кто есть кто, то решил бы, что опер Коростылёв. Он знает всё о каждом вашем шаге, каждом движении, каждой вашей очередной женщине и каждой выпитой вами рюмке. Всё разложил по полочкам: где, когда, с кем, в какой деревне и на какой свадьбе. Вы о нём, судя по рапорту, не знали ничего. Это позорище для всей колонии и для всего оперативного состава. Оперативный работник теперь для наших сидельцев – посмешище. О вашем «оперативном мастерстве» теперь знает вся колония. Если откровенно, за такую работу увольняют. Удерживает меня от этого шага только то, что у тебя тяжело болеет жена и - маленький ребёнок. Иди! Работай! Помни о своём позоре! Делай выводы! Приказ о твоём наказании мною подписан. Был ты старшим оперуполномоченным, станешь оперуполномоченным.
Шло время. Полковник Зимин ушёл на засуженный отдых. История с побегом Гномика постепенно стала забываться. Хотя нередко кто-нибудь из заключённых в который раз просил Гномика рассказать, как он надул мутного.
Польщённый вниманием, Гномик важно усаживался на шконку и неспешно рассказывал, каждый раз дополняя рассказ новыми эпизодами, многие из которых были вымыслом.
Бралюк, по-прежнему осуществлял оперативное обслуживание исправительной колонии. Звёзд с неба не хватал. Но четвёртую капитанскую звёздочку получил. Работал без задора, смекалки. Не лез с предложениями. В полемику не вступал. Жил и работал мышкой-норушкой.
Продолжал отбывать свой срок наказания с довеском за побег и Коростылёв. Теперь он был под таким колпаком, что о побеге не могло быть и речи. Наученный горьким опытом, Бралюк контролировал каждый его шаг. И Гномик смирился со своей участью: сидеть от звонка до звонка. Оперативная информация, доходившая до Бралюка, это подтверждала. И оперативник расслабился. Он усвоил для себя главное: в колонии всё должно быть тип-топ. А то, что замышляют сидельцы по выходе на свободу, пусть голова потом болит у уголовного розыска.