Баржа обречённых

Прошло не меньше минуты, прежде чем из дверей выглянула голова, затем, лениво ступив на лестницу, арестант спрыгнул на землю.

– Да это же Шак! – неожиданно встрепенулся Лич. – Яхо, Крэк, Хали, сюда! Вы только посмотрите – это же Шак!

– Точно! Замотай мои потроха! Шак, и ты попался? Чтоб я сдох! – радостно заржал Яхо. – Давай, поднимайся к нам!

– Шак! Где бы мы еще встретились?! – радовался, бегая вдоль борта Лич, но его заглушил усиленный мегафоном голос капрала Харриса.

– Не такой уж ты и грозный, как я погляжу! Рогов у тебя нет, да и хвоста с копытами тоже. Отчужденный Шак, ты под прицелом! Поднимайся к своим приятелям, и если не будешь делать глупостей, я обещаю снять с тебя удавку первым! Даже если ты и сумел испугать судью Добмана, то это еще не значит, что подобное у тебя получится со мной. До сих пор ты не разорвал ошейник, а значит это тебе не по силам! Вижу, что дружище Метью явно тебя переоценил. Взбирайся на баржу и не будь дураком, если не хочешь, чтобы я проверил – сумеешь ли ты справиться с удавкой, когда она, потеряв сигнал, вопьется тебе в шею?

Шак нехотя потянулся, расправил плечи, проводил взглядом рванувший с места вездеход, и, демонстративно зевнув, направился к барже.

– Вот и хорошо! – ухмыльнулся капрал. – Я всегда знал, что умею быть убедительным.

Он терпеливо дождался, когда Шак поднимется на палубу, и заглянул в рубку к рулевому.

– Полный ход! Давай уже поскорее заканчивать этот балаган! И чего Метью нашел в нем ужасного? Еще один дикарь, от которого избавилась городская община. Я таких спровадил в океан не один десяток. Хотя признаюсь, он заставил меня поволноваться, – капрал вытер вспотевший лоб и плюнул под ноги. – А таким я этого не прощаю!

Буксир закрутил за кормой мощные водовороты, и баржа заскрипела по песку, навсегда покидая берег. Медленно удаляясь, антенна транслятора превратилась в едва заметный штрих, который вскоре исчез на фоне выгоревшего и безжизненного ландшафта. А солнце тем временем неспешно поднялось над головой, превратившись в пылающий жаром шар. Вверх потянулись струи горячего воздуха, и побережье быстро исчезло в его колышущемся мареве. Осталась лишь желтая размытая полоска песка, со всех сторон объятая синевой океана. Впереди показался мыс, с перегородившими его шлюзами дамбы. Мыс медленно проплыл вдоль борта, затем оказался за кормой. За бесконечной водой исчезали последние клочки суши, а буксир все плыл и плыл, отбрасывая длинный след, сплетенный из серых клубов дыма.

Гай молча смотрел туда, где мерещилась земля. Теперь от нее осталась лишь неясная туманная полоска. Тоска щемящей змеей забралась в грудь, и ужасно захотелось ощутить чью-нибудь поддержку.

– Я очень мало знаю об океане, – меланхолично произнес он, почувствовав за спиной Тобиаса.

– Все знают ровно столько же.

– Что с нами будет?

– Не имею ни малейшего представления. Но ничего хорошего не жди. Что будет – то будет.

– Ты решил покорно довериться судьбе?

– Я не настолько велик, чтобы с ней спорить.

– Но согласись, ведь судьба переменчива?

– Верно: плохие дни чередуются с очень плохими.

– Я вижу, что ты явно не тот, кто мне сейчас нужен, – расстроенно вздохнул Гай.

Тобиас угрюмо хмыкнул:

– Ты еще на что-то надеешься? На что еще можно надеяться в нашем положении? Наше будущее похоже на эти облака, – ткнул он пальцем в небо.

Гай удивленно поднял глаза.

– Тобиас, но небо безоблачно!

– Вот и я о том же. Нашего будущего нет, как нет и облаков.

На этот раз Гай спорить не стал, но Тобиас задумчиво продолжил:

– Когда-то над водой всегда дул ветер. Всегда. Из-за того, что был баланс суши и океана, возникала разность температур и давлений, вызывающая движение воздуха. Когда бывали исключения, то говорили – наступил штиль. Сейчас же наступил вечный штиль. Наша планета превратилась в огромное соленое болото. Чтобы заглянуть за горизонт, мы даже не можем, как делали наши далекие предки, использовать парус. Лишний раз убеждаюсь, что я абсолютно прав, когда говорю, что человечество слабая и тупиковая ветвь развития. Даже динозавры просуществовали больше ста пятидесяти миллионов лет. Мы лишь с трудом можем претендовать на жалкие двести тысяч. И то большая часть из них приходится на первобытно зачаточное состояние, хотя и названное разумным. Что, впрочем, нам не мешало утверждать, что мы и есть венец природы. За то и расплачиваемся. Но теперь наше существование заканчивается, чтобы уступить место другим формам жизни – более приспособленным и не таким амбициозным. Наверное, пройдут еще сотни тысяч лет, а то и миллионы – и они обязательно появятся. Другие существа будут рождены под новые реалии и под новую планету. И, по всей видимости, они даже не будут подозревать о том, что когда-то, в далеком прошлом, существовали и мы. Мы исчезнем бесследно. Так задумайся, Гай, что значит твоя бесполезная жизнь в этом круговороте мироздания? Она даже не искра, мелькнувшая в ночном небе, потому что эту искру увидят все. А твою жизнь не заметит никто. Так стоит ли за нее цепляться?

Потрясенный Гай не нашелся что ответить. Такие разговоры с ним не вел даже прятавшийся в подвале угрюмый суррогат Сплин. А уж он-то был для него непререкаемым авторитетом. Гай понимал, что мутации безобразно исказили тело Сплина, но взамен дали могучий разум.

Он долго обдумывал вопрос Тобиаса, наконец отреагировал:

– Теперь я понимаю правительство, выбросившее тебя из своего кластера. На их месте я бы все-таки тебя утилизировал. Ты произносишь страшные речи. Но я очень надеюсь, что ты ошибаешься.

– Ты даже не представляешь, как я хочу ошибиться, – заверил его Тобиас. – Но, к сожалению, я прав.

Пронзительно загудела сирена, и буксир начал замедлять свой бег, продолжая вращать винтами лишь для того, чтобы не угодить под двигающуюся по инерции баржу. Волочивший ее трос провис, и, поравнявшись, два корабля некоторое время шли параллельно борт о борт, на безопасном расстоянии трех метров. Невидимое, но крепко подхватившее их течение, стремилось растащить корабли в стороны, и буксиру приходилось то и дело приноравливаться к отползающей палубе баржи. Наконец рулевой подобрал нужный режим двигателей, и капрал Харрис перебросил узкий деревянный помост на соседнюю палубу.

– Всем отойти подальше! – выкрикнул он, показав стволом пистолета на противоположный борт баржи. – Не забывайте, вы по-прежнему в ошейниках, и ваши жалкие жизни все еще в моих руках. Не искушайте меня отправить вас в плавание, позабыв их снять.

Капрал Харрис поставил рядом с собой стальную корзину.

– Подходим по одному к трапу, переходим ко мне с руками, заложенными за спину и подставляем шею. Эй, Шак, я помню свое обещание! Но не взыщи с меня строго, потому что я большой шутник. С тебя я сниму удавку последним. Ты будешь заложником! Скажи своим приятелям, чтобы они были послушными, когда освободятся от ошейников. Иначе за их дурь придется расплачиваться тебе. А теперь – ты первый! – капрал указал на стоявшего ближе остальных Святошу Джо.

Священник вздрогнул, затем, засеменив, направился к трапу. Пройдя по узкой, раскачивающейся перекладине, он послушно подставил шею. Ошейник под активатором пикнул, разблокировался и упал в руку капралу Харрису.

– Отныне у тебя будет много времени для молитв! – дал ему последнее напутствие капрал, швырнув ошейник в корзину. – Следующий!

Отчужденные приближались по одному к краю баржи, проходили по трапу к борту буксира, подставляли шею, и снова возвращались на баржу уже без удавки. И каждому капрал Харрис считал необходимым сказать последнее слово. Взглянув на ухмыляющуюся физиономию Хали, украшенную гноящимися влажными язвами, он гадливо передернулся и произнес:

– Ну и рожа! Желаю, чтоб ты сдох первым!

Но бросив мимолетный взгляд на подступившую сгорбленную и тощую фигуру Сида, неуверенно раскачивающуюся на перекладине, капрал скорбно заметил:

– Хотя и без вероятностных прогнозов очевидно, что первым сдохнешь ты.