Книга перемен

– Быстро собирай вещи! Надо валить из города.

Моего тезку Андрея не надо было просить дважды. Через пять минут он уже стоял со своим и моим рюкзаком возле коричневой двери луганской многоэтажки.

– Быстро, быстро! – подгонял его Вадим. – Я их знаю. Они нас будут искать.

Еще один круг по городу. Я успел предупредить товарищей, чтобы ни в коем случае не возвращались на площадь.

– Почему?! – со злостью стукнул Вадим по рулевой колонке. – Почему я, как заяц, должен бежать отсюда?!

Это была его родина.

Мы направлялись на выезд из города. Я сделал еще один звонок – предупредил местного журналиста, с которым успел подружиться, о том, что за нами охотятся. Он, темпераментный молодой человек, воскликнул в сердцах:

– Давай я позвоню в милицию! Давай скажу начальнику, что вам угрожают! Начальник наш, он патриот!

Я переглянулся с Вадимом. Тот отрицательно помотал головой. К милиции доверия не было. Один, пусть даже очень хороший, начальник больше не мог отвечать за всех своих подчиненных.

– Скажи мне, в каком направлении вы едете? – кричала телефонная трубка. Я прикрыл микрофон.

– Скажи ему, что мы едем в сторону Тореза, – одними губами выговорил Вадим.

– Выезд в сторону Тореза, – сказал я в телефон, – мы едем туда.

– Понял, – весело сказала трубка. Мой товарищ искренне хотел мне помочь. Но в искренности намерений его друзей из милиции я сомневался. Если бы не местная милиция, то не было бы в городе пьяных людей с оружием и мрачных штабелей из покрышек вокруг захваченных зданий. Нетрудно предположить, что из города мы выехали по другой дороге.

Ночь подмигивала за окном желтыми огоньками редких встречных машин. Наш джип подбрасывало на ухабах. Каждый раз, когда машина принималась считать ямы, Вадим ругался. Но злился он не на дороги.

– Я же тут учился, потом работал. Я знал здесь всех, и все знали меня. А теперь я должен думать, как свалить из этого городка.

Но это были эмоции. А рацио подсказывал, что нужно искать дорогу, которая минует блокпосты с триколорами и георгиевскими ленточками. Других, правда, в округе Луганска и не было.

– Поедем в сторону российского кордона, – решил Вадим. И я не стал с ним спорить. Раньше он служил здесь в погранслужбе и лучше, чем кто бы то ни было, знал все тайные стежки-дорожки местных контрабандистов.

Мы метались по пустым деревням с перекошенными хатами. Луч света периодически выхватывал из темноты согнутые дорожные знаки. А потом, оказавшись на краю неведомого населенного пункта, мы вылетели прямо в степь и увидели перед собой неказистый столб с табличкой «Государственная граница Украины». Ничего, кроме этой надписи, не говорило о том, что в этом месте заканчивается одна страна и начинается другая. Ни забора, ни перекопанной контрольно-следовой полосы. Просто ночная степь, открытая для всех. И мы рванули по степи.

– Мы нарушители государственной границы, – сказал я спокойным голосом.

– Это Россия? – спросил немного встревоженно оператор.

Вадим был спокоен как удав.

– Нет, ребята, эта степь считается нейтральной полосой. Да не волнуйтесь. Тут местные нарушают границу по несколько раз в день.

Машина снова влетела в какое-то село. Я очень надеялся, что это не русское село. Но и родное, украинское, не сулило ничего хорошего. Впереди мы заметили блокпост с российским флагом.

– Сепаратисты, – сказал Вадим.

– Жаль, – попробовал пошутить я. – Мой доктор сказал мне, что я должен избегать тех мест, где людей бьют по голове.

Вадим подмигнул:

– Попробуем следовать рекомендациям доктора. – И потянулся рукой за кресло.

Я разглядел, как из кожаной сумки он достает коротконосый автомат.

– Ребята, вы не против, я буду стрелять в том случае, если нас остановят?

Никто из нас не стал спорить с Вадимом. Он надавил на педаль газа, и я услышал, как автомат щелкнул, досылая патрон в патронник. Клик-клак. Поймал себя на мысли, что в первый раз слышу на родной украинской земле, как автомат готовят к стрельбе боевыми патронами не в тире, не на стрельбище, а на проселке. И я почувствовал, что вот сейчас, в этот момент, мирное время заканчивается и начинается какое-то другое, название которому в тот момент я еще не мог придумать.

Вадим действительно был готов к любому повороту событий, если вдруг его остановят. Но джип пролетел через блокпост, даже не притормозив, и я краем глаза успел лишь заметить, как из-за мешков с песком выползает шатающаяся фигура с берданкой на плече. Казалось, сейчас время такое. И в каждом уважающем себя донбасском селе обязательно должен быть блокпост и человек с ружьем на плече. Как же иначе?

Через несколько минут Вадим сообразил, что мы едем не туда. Он приостановился. На улице пусто. Никого.

– Куда ехать? – спросил Вадим, адресуя вопрос больше себе, чем нам.

И тут из ближайших ворот выглянул мужичонка неопределенных лет, быстрый и, надо полагать, любопытный.

– А вы, это, кого здесь ищете? – поинтересовался он.

– Не кого, а что, – поправил его с донбасской напористостью Вадим. – Дорогу ищем. На Алчевск.

– А-а-а, – с уважением протянул мужичонка, признав в Вадиме своего. – Так вам, это, назад.

– Через блокпост, что ли? – уточнил Вадим.

– Ага, через блокпост и дальше вали по прямой до асфальта. А потом, как увидишь знак, едь по главной, понял?

Это полувопросительное, полуугрожающее донбасское «понял?», сказанное с неповторимым, как грохот угольной вагонетки, нажимом, ни с чем не перепутать.

Мы переглянулись и вздохнули. Развернулись, и, когда машина отъехала от нашего ночного информатора, Вадим снова достал свой автомат. По-другому никак. Через блокпост. Мимо человека с ружьем.

Шатающийся часовой с берданкой, пропустив такую славную возможность досмотреть подозрительный джип, уже было вернулся к ночным сновидениям. И тут джип на полной скорости возвращается. Мы снова пролетели укрепление из мешков, а часовой даже не снял ружьишко с плеча. Понял, видно, что не успеет.

Через час или около того мы стояли возле самой высокой точки в луганской степи. Над обелиском сквозь тучи пробивалась луна, и мы, ожидая верных товарищей Вадима, переминали слова невнятного разговора о стране и о расколотом народе.

Когда к нашей машине подъехали друзья Вадима, я перебросил свои вещи из его джипа в их внедорожник и крепко обнял человека, о существовании которого не знал еще утром. И вот, вечером, он уже спасал нас от скорой расправы.

Дальше обошлось без приключений. Ребята смогли отправить нашу группу в Киев.

И уже в Киеве я узнал, что на выезде из Луганска – как раз на той дороге, что шла в Торез, – нас ждали люди с оружием и георгиевскими ленточками. Тогда мне казалось, что все еще можно исправить. Тогда я верил, что суровые донбасские мужики, сложив оружие, снова примутся выяснять отношения исключительно с помощью напористых слов. Не со зла. А потому что здесь все так говорят. Даже украинские патриоты.

Тысяча восемьсот двадцать три плюс один

Граф Сен-Жермен не считал Майдан тем местом, где ему было хорошо. Со стороны он видел все то, что обитатели казачьего куреня старались не замечать. Уродство мешков, наваленных поперек самой лучшей улицы самого лучшего города на земле. Чад из прокопченных бочек, разъедающий глаза. И пьяные колхозники, настырно пытающиеся примазаться к революции. Он был воином и любил порядок. Именно поэтому Сен-Жермен не любил революций. Он думал, что будет наблюдать за ней со стороны. Но однажды ему предложили принять участие в разгоне бунта. И он, хорошенько подумав, понял, что и контрреволюция не его стихия. Тем более что люди, защищавшие законную власть, с упоением срывали и топтали государственные флаги, с которыми шли на площадь покрытые копотью хозяева палаток.

Этого он не мог понять. Любой дипломированный психолог назвал бы ход мыслей Сен-Жермена заковыристыми словечками «когнитивный диссонанс». Но пусть к психологам обращаются экзальтированные барышни с толстыми любовниками и маленькими собачками. Наш герой предпочитал до всего доходить своим умом. Он не хотел быть похожим на воина армии клонов и потому отказался стоять в строю одинаковых людей в черном. Хотя братьями по оружию считал именно их. Тех, в кого летели «коктейли Молотова» и кто бился бэтээром о баррикаду, как тараном, что пробивается в деревянные ворота горной крепости.