Страница 14 из 19
Известия о том, что хан переправился через Северский Донец, достигли Москвы в пятницу 28 июня 1555 г. Ожидавший этой вести Иван немедля начал действовать. Командующий расположенной на «берегу» ратью боярин И.Ф. Мстиславский «с товарищи» немедленно был «отпущен» царем к своим войскам. Сам же царь начал собирать государев полк, отдав приказ явиться в Москву Владимиру Старицкому со своими людьми, а также «царю Казаньскому Семиону» со своими нукерами. В боевую готовность был приведен Коломенский кремль178. Спустя два дня, 30 июня, выслушав донесение прискакавшего в столицу Л. Колтовского, государь вместе с двоюродным братом, «царем» Семионом и «царевичем» Кайбулой во главе Государева полка и ертоула (им командовали два воеводы – И.П. Яковлев и И.В. Меньшой Шереметев) выступил из Москвы по направлению к Коломне179. Во вторник 2 июля царь прибыл в Коломну, проделав за трое суток не меньше 110–120 км. Здесь, в треугольнике Коломна – Кашира – Зарайск, к этому времени сконцентрировались в ожидании новых вестей с Поля главные силы русского войска.
Это ожидание надолго не затянулось. Вечером 3 июля царю доложили, что крымский «царь» идет на Тулу. Казалось, повторяется сценарий трехлетней давности, и Иван наутро выступил по направлению к городу. Двигаясь скорым маршем, «того дни под Каширою государь Оку-реку перелез со всеми людми (то есть менее чем за день царь преодолел порядка 40–45 км. – В. П. Чуть ли не вдвое быстрее, чем обычно!) и передовым полком велел идти х Туле наспех…». Однако, едва царь «перелез» через Оку, как события начали разворачиваться с головокружительной быстротой. Доставленный «из Воротыньских вотчины» татарский пленный показал на допросе, что хан, «идучи х Туле, поимал сторожей». Допросив их с пристрастием, Девлет-Гирей узнал от взятых языков, что Иван ждет его на Коломне, и повернул на Одоев. «И, не дошед до Одуева за тритцать веръст, – продолжал татарин, – поимали на Зуше иных сторожей, и те ему сказали, что идет царь и великий князь на Тулу, и Крымъской царь воротился со всеми своими людми во вторник…»180
Итак, хан явно намеревался уклониться от «прямого дела» с русскими, но Иван решил продолжить марш на юг, видимо рассчитывая, что, повернув назад, Девлет-Гирей наткнется на Шереметева, тот свяжет крымцев боем, и вот тут-то с севера на басурман навалятся главные силы русского войска. Но не прошло и нескольких часов, как к государю прибыли люди от Шереметева, рассказавшие ему о трагедии, случившейся днем ранее юго-восточнее Тулы.
Оказывается, приняв решение повернуть вслед за ханом, Шереметев и его воеводы полагали, «его (то есть Девлет-Гирея. – В. П.) в войне застати: нечто станет воевати и розпустит войну, и воеводам было приходити на суволоку, а не станут воевати, и им было промышляти, посмотря по делу…»181. И на первых порах все развивалось так, как и предполагали воеводы. Хан, не догадываясь о своих преследователях, быстро шел на север. Приблизившись к русской границе (по нашим расчетам, это случилось примерно 26–27 июня где-то на реке Сосна, скорее всего там, где позднее будет поставлен город Ливны, в районе так называемого Кирпичного брода, что «выше города Ливен версты с 3»182), Девлет-Гирей дал своему войску, по татарскому обычаю, отдых и здесь оставил свой обоз-кош вместе со значительной частью заводных коней, максимально облегчив свое воинство перед последним броском – как писал князь А. Курбский, участник тех событий, «обычай есть всегда Перекопского царя днищ за пять, або за шесть, оставляти половину коней всего воинства своего, пригоды ради…»183.
Эта остановка стала роковой для многих татар и русских, разделив их на живых и мертвых. Шереметев сумел настичь неприятеля, и когда, оставив громоздкий обоз-кош, главные силы татар, поспешая, устремились на Тулу, он, посовещавшись со своими воеводами, решил атаковать вражеский лагерь. 1 июля посланные воеводой вперед головы Ш. Кобяков и Г. Жолобов (дети боярские с Рязани и с Тулы184) с «детьми боярскими многими» взяли «царев кош» и вместе с ним богатую добычу. Согласно Никоновской летописи, в руки русских попало «лошадей с шестьдесят тысящ да аргомаков з двесте да восмьдесят верблюдов»185.
Разобравшись с огромной захваченной добычей, Шереметев отправил часть ее на Мценск (видимо, вместе с Жолобовым), а другую – на Рязань (с Кобяковым), а сам 2 июля пошел вслед за ханом, который, судя по всему, все еще не подозревал о том, что происходит у него в тылу. Захваченные в кошу пленники показали, что Девлет-Гирей «пошел на Тулу, а ити ему наспех за реку за Оку под Коширою…»186. Казалось, ловушка вот-вот захлопнется, и поражение хана неминуемо.
Увы, как это часто бывает на войне, победу от поражения отделяет всего лишь один шаг. Пока разгоряченные победой русские мчались вдогонку за Девлет-Гиреем, некие, по словам Курбского, «писари», «им же князь великий зело верит, а избирает их не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичев, или от простого всенародства», «что было таити, сие всем велегласно проповедали» – Девлет-Гирей вот-вот будет наголову разгромлен, ибо на него надвигается сам Иван IV с главными силами русского войска, а Шереметев «над главою его идет за хребтом…»187. От взятых пленных хан узнал о грозящей ему опасности. Прославившийся «великой ревностью к войне»188, он молниеносно оценил ситуацию. От места впадения Плавы в Упу, где, очевидно, стояло в это время татарское войско, до Коломны, где находились главные силы русской армии, было около 180–200 км, и примерно столько же до захваченного Шереметевым коша. Значит, пришли к выводу хан и его окружение, есть в запасе несколько дней, чтобы нанести удар по Шереметеву, разгромить его, отбить хотя бы часть обоза и, главное, табунов, после чего, избегая столкновения с главными силами русского войска, отступить в Поле. И решение было принято – крымский «царь», ни секунды не медля, отдал приказ поворачивать назад, навстречу Шереметеву.
Для русских воевод это решение хана стало, судя по всему, неожиданностью. Немалая часть рати Шереметева (по сообщению Никоновской летописи, до 6 тысяч, то есть почти половина от названной летописью численности рати Шереметева189) отделилась и отправилась, как было отмечено выше, перегонять захваченные табуны, а сам воевода с оставшимися ратниками двинулся по татарской сакме на север. В полдень (около 16.00) 3 июля, в среду, у урочища Судьбищи (в нынешней Орловской области, к северо-востоку от железнодорожной станции Хомутово) полки Шереметева столкнулись с татарскими авангардами. Какой была реакция русских воевод на известие о приближении татарского войска – сложно сказать, но на память приходит похожий практически один в один эпизод, случившийся ста годами раньше под Старой Руссой. Тогда, в феврале 1456 г., московские ратники, разграбив богатейший новгородский пригород, «с тою многою корыстью вси люди своя въпред себя пустиша, а сами главами своими, воеводы и дети боярские, с малыми людьми, без конеи нелзе бытии им, поосташася…». И когда сторожи донесли, что на оставшихся в Русе и паковавших остатки награбленного москвичей надвигается новгородская рать, пышущая жаждой мести, ратникам великого князя ничего не оставалось, как принять бой, ибо «аще не поидем противу их (новгородцев. – В. П.) битися, то погибнем от своего государя великого князя, поне же корысть взяхом и воя с тем отпустихом, но лучьше помрем с ними за правду своего государя и за их измену»190.
По всему, аналогичная русской ситуация сложилась и здесь, на поле под Судьбищами. Отпустив со взятой добычей немалую часть послужильцев и многих детей боярских, Шереметев и его воеводы оказались перед выбором – бежать с позором или принять бой. Крутой нрав молодого государя (а тогда Ивану было 25 лет) был им хорошо известен, да и честь – как-никак, а статус выборного сына боярского обязывал – не позволяла отступить без боя. Так и представляется картина, когда на совете в шатре Шереметева воеводы на повышенных тонах пререкаются и как Алексей Басманов (человек отчаянный и храбрый до безумия) и наш герой (которому не хотелось на склоне лет портить свою безупречную карьеру царской опалой и тем самым сорвать начавшееся было восхождение своих сыновей Григория и Дмитрия) требуют биться с татарами. Положимся на волю Божью, заявили воеводы, ибо «не в силе Бог, но в правде» и «пожежнет един тысящу, а два двигнета тму, аще бы не Бог отдал и Господь предал»191. Да и негоже было отступать, порушив весь хитроумно задуманный план, – ведь, по всему, государь с главными силами должен был быть в нескольких десятках верст.