Страница 16 из 33
Эскиз диадемы. Ювелирная мастерская Дювалей в Санкт-Петербурге. Начало XIX в.
По другому сохранившемуся до наших дней рисунку Я. Дюваль исполнил две диадемы, сплошь унизанные только многочисленными алмазами.[105]
Скорее всего, этот эскиз «Собственный Императорский ювелир» разработал для диадемы, предназначавшейся для супруги Александра I. Вероятно, фрагмент её и запечатлён на портрете императрицы Елизаветы Алексеевны, написанном художником Георгом Доу. Вскоре после смерти августейшей особы принадлежавшие ей драгоценные уборы, согласно завещанию владелицы, были проданы, дабы вырученные средства пошли на благотворительные цели финансовой поддержки опекаемых воспитательных институтов. Роскошную диадему «почившей в Бозе» монархини, несомненно, сделанную в основном из казённых камней, наверняка сломали, так как новая императрица Александра Феодоровна, конечно же, не пожелала бы надевать вещь, дотоле украшавшую голову неприличной особы: в сожжённых Николаем I дневниках многие страницы свидетельствовали о недостойной любовной связи «фальшивой скромницы» с красавцем кавалергардом Алексеем Яковлевичем Охотниковым.
Доу Дж. Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. До 1824 г. ГРМ
А в 1803 году Яков Дюваль по просьбе патронессы исполнил для супруги её брата очень похожую диадему. Благо герцог Людвиг Вюртембергский со своей законной половиной, принцессой Генриеттой Нассау-Вальбургской, недолго погостил в Петербурге у августейшей сестры. Сделанная вещь опять оказалась не только роскошна, но и восхитительно красива. Да и неудивительно. Ведь столь тщательно отрабатывались подбор и размещение каменьев на восковой модели будущего ювелирного шедевра, чтобы под мозаикой из алмазов металл основы становился совершенно не виден. Потому-то количество мелких камней, указанных на эскизе, редко совпадало с числом украшающих готовое произведение.
Бесспорно, обе диадемы различались в деталях. Достаточно только сравнить рисунок листочков между свободно свисающими подвесками. Риск же появиться на одном балу владелицам одинаковых украшений был сведён к нулю, в начале XIX века русские императрицы и не мечтали выбраться за границу повидать родных: только с окончанием Наполеоновских войн (1800–1815) супруги самодержцев стали посещать западноевропейские державы.
Через три четверти века творение «собственного ювелира» Павла I оказалось у другой герцогини Вюртембергской – великой княгини Веры Константиновны (1854–1912). На крестины маленькой принцессы 6 февраля 1854 года мать девочки, великая княгиня Александра Иосифовна, получила от своей царственной свекрови прелестную «браслету с одиннадцатью рубинами и жемчугами».[106] В 1874 году дочь великого князя Константина Николаевича, казалось бы, благополучно вышла замуж за иноземного принца Вильгельма-Евгения Вюртембергского. Однако уже через три года она осталась вдовой с двумя дочерьми-близнецами. Нуждаясь в деньгах, внучка Николая I была вынуждена дивной красоты венец предложить богатым родственникам. Куплен он был 4 января 1908 года и сразу вошёл в собрание фамильных драгоценностей русской императорской семьи.[107]
Императрица Александра Федоровна. Фотография 1890-е гг.
Диадема очень близка по композиции к тиаре с розовым бриллиантом. Опять, как и полагалось в пору господства ампира, во всём царит симметрия, а центр чётко выделен. Те же идущие по верху крупные бриллианты, возвышающиеся на алмазных уголках, как бы зависают в воздухе, потому что серебряная оправа с золотой подпайкой совершенно незаметна. Так же с плавных, высоко взмывающих вверх, дуг «катетов» вытянутого треугольника свисает вниз вереница отдельных камней, но на сей раз не капелек-бриолетов, а алмазных грушек-панделоков, отделяемых друг от друга вместо фестончиков парочкой-тройкой листиков. Под самым большим толстеньким панделоком, похожим, скорее, на равнобедренный треугольник со скруглёнными углами (отчего камень напоминает «Око Провидения»), переливается разноцветными огнями овальный бриллиант в 11 карат, обрамлённый в сверкающую рамку напоминая громадную звезду ослепительно сияющую на фоне густого частокола пылающих радужными сполохами алмазных лучей восходящего солнца, правда, ещё не появившегося над горизонтом-«гипотенузой» диадемы.[108] Когда смотришь на этот «лучистый» венец, вспоминается пушкинская «прекрасная царевна Лебедь», у которой «Месяц под косой блестит, / А во лбу звезда горит». Что же касается «месяца под косой», то поэт не раз видел в причёсках красавиц гребни с самыми различными завершениями. Вероятно, такие гребни в форме полумесяца украшались белым жемчугом, с радужным переливом, что и напоминало ночное небесное светило.
Яков Дюваль. Лучистая диадема. 1803 г.
Кстати, эта форма диадемы, в которой сплелись черты русского очелья и головного убора супруг повелителей императорского Рима и Византии, настолько полюбилась ювелирам, что довольно часто повторялась в дальнейшем, получив название «русской тиары».[109]
Яков Дюваль, Жан-Франсуа Лубье. Диадема «Колосья». 1808 г.
Уподоблен был солнцу и большой прозрачный, с лёгким винно-жёлтым оттенком, 37-каратный лейкосапфир, ослепительно сверкавший в изумительно красивом венце вдовствующей императрицы Марии Феодоровны, ласково называемом владелицей «моя диадема из колосьев» (mon diadème en épis) и занявшем с 1829 года почётное место среди русских коронных вещей. Для своей августейшей патронессы Франсуа Дюваль сделал в союзе с Лубье поистине «исключительный по оригинальности замысла и ювелирному исполнению» шедевр. Тонкий золотой ободок изящно поддерживал у висков триады золотистых тучных колосьев, туго набитых алмазными «зёрнами» с отходящими от них усиками остей. Между ними слегка покачивались серебряные стебельки льна с алмазными листочками и вот-вот готовыми раскрыться цветками, чьи бутоны имитировали помимо крупных бразильских бриллиантов тридцать семь сказочной красоты грушевидных бриолетов, покрытых не совсем обычной сеточкой индийской грани и весивших «всего» 130 каратов. Эти диаманты «удивительной воды» поражали редчайшей обработкой: одни отличались двухконечной заострённостью, а некоторые из них – ещё и слабой округлостью фасеток. Дивный венец оказался, как это ни печально, в 1927 году на лондонском аукционе Кристи.[110]
Кстати, украшения, заставляющие вспомнить о дарах человечеству Цереры, богини растительных сил природы, оставались модными всю первую половину XIX века. Потому-то Николай I повелел 16 января 1826 года выплатить ювелиру Римплеру (Рёмплеру – Römpler) 12 070 рублей из Кабинета за взятые в комнату императора «три бриллиантовые колосья». [111]
Глава IV
Династия Кейбелей
Отто-Самуил Кейбель – основатель династии петербургских ювелиров, златокузнецов и серебряников
Родоначальники некоторых семейств мастеров, прославившихся в XIX веке, появились в Петербурге ещё в последние годы царствования Екатерины II, а затем успешно работали для её внуков.
105
Краевский-Рипка. С. 167–169, обе иллюстрации на С. 168.
106
РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 981. Л. 1 об.
107
Там же. Д. 1002. Л. 184, № 1.
108
Алмазный фонд СССР, вып. 2. С. 12, № 51, табл. XXXIV, фот. 51; Кузнецова, Дней Александровых… С. 115–117, илл. 16.
109
Лопато М.Н. Ювелиры Старого Петербурга. СПб., 2006. С. 121. (Далее – Лопато, Ювелиры Старого Петербурга-2006.)
110
Алмазный фонд СССР, вып. 2. С. 19, № 45, табл. XXXI, фот. 45; Дней Александровых… С. 164–166, илл. 25.
111
РГИА. Ф. 468. Он. 1. Д. 3943. Л. 38–38 об.