Страница 9 из 29
«Нет, настоящие мертвецы. А телефон жена потом у меня украла. Я смотрю – нет телефона. Перезвонил туда, а она в гробу лежит и молчит».
«Так правда телефон исчез?»
«Правда. У меня другой есть, с него перезванивал, а она молчит у себя в гробу. Приятно с тобой пообщаться. Как тебя зовут? Дэни?»
Ну и так далее. Мы тогда со многими залетными плохие шутки шутили. Покажешь человеку на громилу в углу и шепнешь, что этот гангстер плохо на него смотрит и лучше выйти с черного хода. А там уже пара отморозков ожидает. Потом со мной делились. Но этого я отпустил.
Багус поежился.
– Брат, отпусти и меня тоже.
– Что?
– Отпусти! Я не хочу с черного хода.
Дэни остановил машину.
– О чем ты говоришь, братишка? Я не понимаю.
– Я ослеп, а ты потакаешь моей слепоте, потому что врешь.
И Дэни рассказал Багусу о бое с трехглазым, о двух телах Карин Анн, о том, как быстро она бежала с младенцем на руках. Умолчал лишь об убитом киркой пилоте землепроходного снаряда.
– Это был шоггот. Они могут принимать любую форму. Могут быть гаубицей, как в твоем доте, а если нужно – чем-то еще. Ребенку нужна была мать, поэтому шоггот принял форму Карин Анн.
– Откуда ты это знаешь?
– У меня режется «третий глаз». Я еще не вижу истины, но уже различаю ее очертания. Ты слишком долго отсутствовал, Дэни. Все поменялось. Езжай куда собирался, я помогу.
Разбитые руки снова легли на руль.
Когда еще детьми они ссорились, Багус говорил: «Вот вырасту и стану старшим братом – задам тебе!». И Дэни почувствовал, как сегодня брат его перерос. От него исходила сила и уверенность.
– Ты хочешь найти малышку?
– Да, – ответил Дэни, благодарный за подсказку. Он не знал, что делать. Но Багус знал:
– На развилке сверни направо. Шоггот там.
Дэни послушно повернул руль, въезжая в выгоревшие трущобы. Обгорелые трупы лежали повсюду, хрустели под колесами. Их кожа будет тонка и ранима в небытии. Их кости будут гибкими, когда «виллис» промчится сквозь них.
– Стоп! Тормози. Видишь его? Ее.
Дэни увидел. В пекле горящего дома сидела раздавшаяся в размерах Карин Анн, снова с огромным животом. По телу ее бегали блики света и всполохи огня. И пылающие руины были для нее как трон.
– Протоплазма! – восторженно произнес Багус, направляясь к ней.
– Что? – Дэни схватил его за рукав. Братец-то свихнулся!
– Пока не знаю, что она есть. Смотрю «третьим глазом». Отпусти!
Дэни послушался. Багус, увлеченный открытием, потащил брата вперед как плащ. Тот покорно трепетал на ветру.
– Смотри! Это как микроскоп – с каждым шагом все лучше видно. Это моноклетка, что бы это слово ни значило. Я скоро узнаю, что это значит. Посмотри!
Кожа Карин Анн вскипела отростками, впившимися в кожу Багуса. Он неряшливо стряхнул их, продолжая движение. Руку брата Багус отпустил:
– Смотри, как сжимается. Шоггот кормил ребенка через пуповину, и они теперь единое целое. Он перестал быть моноклеткой, но и малышка перестала быть человеком. Мне страшно представить, что она теперь такое! Ее нужно убить.
Накативший на брата припадок Дэни мог остановить только ударом в челюсть. Раз – и готово! Осталось уложить его в джип и пристегнуть ремнями. Два ведра воды из ближайшего колодца погасили умирающее пламя вокруг Карин Анн. Ее Дэни тоже поднять не смог – весила она, казалось, тонну, – но женщина сама поднялась и дала уложить себя рядом с Багусом. Смрад от нее заглушал даже запах гари, но Дэни было наплевать.
Он вернул жену и дочь, а значит, вернет и землю, и круглый бетонный дом с бойницами и железной дверцей. Волна откатывалась обратно в океан, открывая перепаханное дно с остовом японской субмарины. Дэни завел мотор и запел:
Малышка в животе Карин Анн блаженно погрузилась в сон, и шоггот отвалился от разорванного горла Багуса, впал в сытое забытье.
Я специально отправлял запросы в Манилу, официальные – на уровне правительства и комитета по связям, неофициальные – в посольства и представительства разных стран. Не могу сказать, что ответы совпадали. Но многое из того, что рассказывали очевидцы, напоминало изложенное в письме. Не знаю, в самом ли деле это и есть Великая мечта, но она сбылась.
Написанное на скверном английском письмо филиппинца я разбирал не меньше недели, зато следующее порадовало меня четким, уверенным почерком и русским языком. Порадовало и озадачило, потому что писал явно иностранец. Неверное употребление слов и идиом, слишком правильное построение фраз – чужака всегда можно разглядеть, как хорошо бы он ни знал реалии принявшей его страны.
Но он старался. Возможно, чтобы произвести впечатление. А возможно – боялся, что подробности и эмоции могут быть утрачены при переводе.
Как и все другие, рассказчик не обращался ко мне по имени. «Дорогой сэр», – писал он в самом начале. И все же я уверен, что он писал мне. Как я говорил, в Мискатонике больше нет русских профессоров.
Наше время и стекло
Дмитрий Градинар
Ветер терзал низкие тучи над Гримальдским заливом, перемешивая их с рвущимися к небу волнами. Темный воздух заполнялся влагой и солью. А еще страхом. Так бывало всегда в сезон штормов в этой далекой стране. Но теперь всего стало больше – и соли, и влаги, и страха.
Страх заползал в дома, просачивался сквозь запертые накрепко ставни и двери, сквозь заглушки дымоходов, страх шептался и гулко печатал шаг по пустым улицам и в кирпичных парадных подъездах, но не гнушался и черных ходов. Причем делал это так бесцеремонно, словно он один теперь был хозяином города. А всем и каждому из жителей становилось понятно, что в Марблтан пришла большая беда. Беда, в которой никто не мог помочь.
Единственная дорога, что связывала город с остальным миром, шла по карнизу широкой скалы, защищающей залив от непогоды в обычное время. Но только не в сезон штормов. В этот раз все случилось еще хуже – бессильными оказались и камни и молитвы. Карниз обрушился в море, и ни о каком восстановлении дороги мечтать пока не приходилось. Был еще один путь, Верхняя дорога. Когда-то в незапамятные времена поселенцы проникли по тропе через горные вершины и основали у залива город – Марблтаун. Чуть позже, через несколько веков, когда вдобавок к колесу, законам механики, электричеству и канализации были изобретены дорожные указатели, какой-то талантливый, но не сильно грамотный художник красивой вязью написал на одну букву меньше, и город из «Марблтауна» превратился в «Марблтан». Картографы поспели как раз вовремя и внесли это название в реестр Маркграфа.
Там, где проходила Верхняя дорога, которой время от времени все же пользовались, сейчас клокотала и пенилась в яростном безумии речушка Снуки, превратившаяся в широкий, рушащийся с гор мутный поток. И все, что оставалось горожанам, это опустить ставни, разжечь печи и камины, подвесить к потолку лампы, потому что ветром оборваны все провода, и закутаться в теплые шали, будто наступила зима, и ждать, когда сезон штормов уйдет в какие-нибудь другие места. И заберет с собой страх.
Ветер. Шторм. Грохот волн. Разрушенная скальная стенка. Одиночество целого города. Ночь, в которой приходят страшные сны и тревожные сердцебиения.
Все бы ничего, если бы не страх, которому ставни не помеха. Уж он-то умел быть вкрадчивым и терпеливым, заботливо обнимая город, готовясь… К чему?
В газете недельной давности наборщик сделал ошибку. Похоже, проклятие неверных букв будет витать над городом вечно. Вернее, до последних его дней.
Наборщик сделал ошибку, но тем самым невольно вывел пророчество. Во фразе «…со штормами наш город обручен…» перепутал, вписал вместо «у» букву «е». Мелочь, предвестница беды.