Нищие

Оказалось, хлюпик сидел под видом калеки в одном из подземных переходов, приставал к прохожим и со слезами в голосе просил милостыню: "На хлебушек, Христа ради, подайте". Здоровяк, проходя мимо, пожалел несчастного и бросил ему почти последнюю пятерку. А через два часа пожалел, когда двух тысяч ему не хватило в закусочной на кружку пива. Там-то, окинув рассеянным взглядом столики, он увидел своего калеку-хлюпика. Надо ли говорить, как озверел мужик - рабочий одного из столичных заводов, несколько месяцев не получающий зарплату, когда узнал в нем нищего, хотя тот успел вымыть физиономию и сменить драные штаны на фирменные джинсы, а затертую шапку на "пирожок" из норки. И теперь заводчанин, отдавший последнее из сострадания, видел, как объект его филантропии попивал "Хольстен" бочкового розлива, заедая импортный напиток отборными креветками. Ну и парняга, конечно же, не выдержал - врезал мнимому калеке по темечку и за Христа, и за хлебушек...

"В принципе, - думал Юрайт, - такие случаи чрезвычайно редко, но происходят. И если профессионал-попрошайка не сможет сам постоять за себя, то на орехи ему достанется. Это точно!"

Правда, Юрайту было известно и то, что даже самый что ни на есть настоящий калека самой тяжелой степени инвалидности никогда не станет "грамотным" нищим без соответствующей подготовки. Да и доказано, что убогая внешность естественного происхождения производит гораздо меньшее впечатление, чем внешность, созданная парой-тройкой умелых мазков.

Наставник и бессменный руководитель Юрайта (впрочем, как и всех нищих в пределах Садового кольца столицы), знаменитая госпожа Афинская, однажды заметила, дескать, однорукий не всегда обладает возможностью вызывать жалость своим убожеством. Но, оглядев Юрайта, пришедшего к ней наниматься на работу, она добавила: "Более одаренным порой просто недостает культяпки или пары оторванных пальцев. Тебе, парень, требуется не хирургическое вмешательство, а гримерное, и ты станешь настоящим профессионалом".

Профессионал Юрайт вспоминал её тогдашние слова, подходя к углу эскалаторной лестницы и ступенчатого перехода, где и находилось его место. Но вдруг он увидел, что именно на его месте, расстелив на полу газету, сидел какой-то бомж неопределенного возраста, рядом с ним стояла початая бутылка портвейна. Но больше всего потрясло Юрайта, что рядом с этим бомжем на корточках сидел крепкий парень и что-то нашептывал выпивохе на ухо.

Место Юрайта было кем-то занято. Причем нахально, что не должно случаться ни при каких обстоятельствах.

В принципе, Юрайт мог вообще не связываться с бомжем и не подходить к нему, тем более парень, пока он наблюдал всю эту сцену из-за угла, уже куда-то смотался. Достаточно было сходить в комнату милиции к сержанту Чвоху, и Витек сам бы навел здесь надлежащий порядок. Такие действия даже рекомендовала сама Афинская, оберегая своих актеров от лишнего свечения на людях. Но Юрайту - отдохнувшему, набравшемуся сил - видно, не захотелось в данный момент придерживаться общепринятых правил, и он сам решил выкинуть со своего места проходимца, а заодно и выяснить у него, что за парень и за какие шиши наградил бомжика портвяшкой.

Юрайт нагло подошел к мужику, сидящему на газете, и небольно пнул его в бедро. * Ты откуда такой ушлый здесь оказался? Ну-ка, забирай свою прессу, - и Юрайт ткнул пальцем в газету под мужиком, - и быстренько-быстренько крути отсюда педали.

Бомж, державший портвейн в руке, поднес горлышко ко рту, отхлебнул пару глотков, потом поставил бутылку на пол и, ничего не говоря, поднял вновь руку, пальцы на которой были вяло скручены в фигуру, называемую фигой. * Ни хрена себе - я себе! - только и смог вымолвить Юрайт и уже посильнее поддел сапогом мужика в область ягодиц. Но тот вдруг разразился таким воплем, будто во время учебного бомбометания один из снарядов угодил в его дом. * Ой! Люди милые! Помогите, убивают человека божьего!

Народ начал останавливаться и приглядываться к двум интересным личностям - солдату-калеке и бомжу неопределенного возраста. Юрайт-то теперь понимал, что если бы на этом самом месте орала в драке даже пара братков с бычьими шеями, то никто бы и виду не показал, что вокруг что-то происходит. Но тут дело принимало другой оборот.

Он склонился над бомжем и вполголоса сказал: * Ты что орешь-то, сволочь? Кто тебя трогает, гад? Убирайся с чужого места!

Бомж ни с того ни с сего повалился набок и заорал ещё громче: * Не бей, прошу, только не бей!

Кто-то сказал, что пора бы вызвать милицию, кто-то из тех мужиков, кто кроме как на свою жену никогда и ни на кого слова обидного не скажет, готов уже был ввязаться в разборку.

"Вот это дела", - подумал Юрайт и несказанно пожалел, что не обратился за помощью к Чвоху. Из пострадавшего и обездоленного воина, за которого он выдавал себя на этом месте до обеда, которого жалели, которому сострадали в беде, которому платили деньги, он вдруг в один момент превратился в хулигана и чуть ли не в убийцу. Теперь уже средний класс России в образе замученных постоянным безденежьем женщин и однообразных неопохмелившихся мужиков, загнанных непосильной работой или наоборот озверевших от безработицы, смотрели на Юрайта, как на волка, стащившего у них все достояние в виде последней овцы. Не хватало только вил, чтобы его, "пострадавшего" в Чечне или Таджикистане командира минометной роты, прижали к стене.

Так он думал, глядя на народ и оставив в покое бомжа, который успел уже зажать свою бутылку с портвейном между ног, дабы кто-нибудь не разлил её содержимое при намечающейся разборке. Юрайт лишь теперь поверх толпы глазами искал Чвоха, единственного своего защитника. Но как назло того, когда это крайне требовалось, не было.

Но вдруг из толпы вылез тот самый парень, которого Юрайт видел сидящим на корточках перед бомжем, резко схватил Юрайта за грудки и коленом ударил между ног. Юрайт согнулся от боли и в это время получил сильнейшие удары с двух сторон по ушам. Контузия сказалась, и он тут же потерял сознание.

...Очнулся он на заднем сиденьи в какой-то машине. Краем глаза посмотрел в окно (голову не мог повернуть от боли в шее), они петляли между жилых высоток в районе какой-то новостройки. "Отвоевался", - подумал Юрайт и закрыл глаза. Так было легче терпеть боль в голове...