Страница 2 из 145
Ничего не сказав, как побитый, я отправился назад к ручью. Сбросив с себя одежду, я хорошо вымылся и, дрожа от холода, стал стирать свою потрёпанную одежду. Я понимал, что старик обвинил меня в том, чего не было, да и не могло быть. Но спорить с хозяином скита мне не хотелось. Поэтому после стирки, залатав дыры и поблагодарив природу за тёплый осенний денёк, я напялил на себя мокрую одежду и направился снова к избушке.
«Зачем старик разыграл всю эту комедию? – недоумевал я. – Откуда у него столько неприязни и отчуждения? Он же меня сам позвал, и я, несмотря ни на что, до него добрался. Но вместо радостной встречи – чёрт-те что! Настоящее унижение. Интересно, что за этим стоит?»
Когда я опять подошёл к избе старого отшельника, его там уже не было. Я увидел его гребущим по озеру не то на лодке, не то на большом обласке[6]. На берегу были и его собаки. Оба пса медленно разгуливали по прибрежным валунам, изредка подымая лобастые головы и посматривая в сторону хозяина. Я тоже направился к берегу и, усевшись на поваленную ветром лиственницу, стал наблюдать за происходящим. Вот дедушка перестал грести и, наклонившись, достал из сети крупную рыбину. Двумя руками он аккуратно перебросил её через борт лодки и, не отпуская хребтины сети, стал выпутывать другую.
«Ничего себе, какие рыбы тут водятся! – подумал я. – Скорее всего, это сиг или крупный ленок».
Между тем дедушка добрался до второй рыбищи. Он так же, вместе с сетью, перекинул её через борт лодки и занялся выпутыванием.
«Интересная манера, – раздумывал я. – Обычно рыбаки Западной Сибири рыбу достают из сети сразу, а тут всё иначе. Наверное, старому так удобнее».
Рыбак тем временем подплыл к другой сети и стал внимательно её разглядывать. Потом веслом он подтянул к себе хребтину и с крупной рыбиной перекинул её через борт лодки. Из середины сети дедушка вынул сразу двух рыбин, в конце – ещё одну. - «Неплохой улов, – отметил я про себя. – Озеро рыбное. Рядом с таким жить можно».
Наконец отшельник закончил проверку сетей и с довольным видом уверенно погрёб к берегу. Ловким движением он выдернул нос своего судёнышка на серый песок и, искоса поглядывая на меня, стал складывать улов в ветхий холщовый мешок. Из любопытства я подошёл к обласку и увидел, что на его дне лежат огромный сиг и не менее крупный голец.
– Ты, наверное, жрать хочешь? – скривил свои тонкие потрескавшиеся губы Чердынцев. – Так вот, запомни, у нас тут заведено: «как потопаешь, так и полопаешь». Сегодня, так и быть, раз ты у меня гость, то хавчик получишь. Но с завтрашнего дня дармоедства не будет. Завтрак, обед и ужин – всё должно быть честно заработано. Понял?
Я молча кивнул и потянулся за мешком.
– У тебя есть свой, – показал дедушка на мою поклажу. – Рыбу я донесу и без тебя. Ишь, заторопился! За работу завтра, а сегодня у нас торжественное.
Что Чердынцев имел в виду под словом «торжественное», спрашивать я не стал. То, что дед явно чудной, мне было ясно. До меня не доходило, зачем это, что он от своего гостя хочет? Закинув мешок за спину и посмотрев на меня сверху вниз, хозяин скита пробурчал:
– Вони, вроде, нет, но вид у тебя всё равно мерзопакостный. В порядочные хаты таких не пущают. Поселить бы тебя в другом месте, да вот некуда, – и, тяжело вздохнув, старик зашагал к своему домику.
Подобрав с земли свой рюкзак, я поплёлся за ним следом.
«Ну и влип же ты, Георгий Алексеевич, – размышлял я. – Он что – хочет обратить меня в рабство? Ведь за кусок хлеба работали только рабы... – внутри меня начал зреть протест. – Что значит: «как потопаешь, так и полопаешь»? Я что, отказался помогать? – эта фраза меня задела за живое. Неужели я не в состоянии себя прокормить сам?»
– Вот-вот, молодец! – повернулся ко мне дедушка. – Ход твоих мыслей мне нравится. Почему бы тебе не кормиться самому?
«Ну и дела! – оторопел я от неожиданности. – Дедуля запросто читает мои мысли. Надо быть с ним осторожней».
– Да, да, будь со мною именно таким! Если тебя не научили, как блокировать от таких, как я, свои мыслеиспражнения... Что-то ты совсем погрустнел, – повернулся он ко мне. – Что, не нравится? Скоро ты у меня будешь вот здесь, – показал старый мне свой кулак. – Будешь скулить, пищать, но я тебе спуску не дам.
Взглянув на злорадную физиономию деда, я понял, что передо мной невменяемый, свихнувшийся от одиночества человек, который во всех людях видит только плохое. Хуже всего было то, что дедушка мог запросто оперировать на тонком плане. Передо мной был неадекватный маг, и Что у него на уме, одному Богу известно.
– Ишь, напыжился! – проворчал хозяин скита. – Не нравится, что я тебя читаю как «пионерскую правду»? Если боишься, что я разберусь, кто ты такой, значит совесть у тебя, бродяга харальгонский, нечиста, – положил он на крыльцо дома свою ношу. – За один вид можно садить тебя лет на двадцать! Где ты приобрёл такую рожу? Посмотри на себя в зеркало! Лица отпетых уголовников по сравнению с твоим мурлом могут показаться просто ангельскими. И ты собираешься жить со мною под одной крышей?
– Да ничего я не собираюсь! – лопнуло моё терпение. – Я пришёл сюда не жить у тебя и есть в три горла, а кое-что понять...
– Ах, понять?! – перебил меня дедушка. – Он, видите ли, хочет что-то от меня узнать. Так? Наверное, хочешь разобраться в сути процесса материализации? Надеешься драгоценности из поля выуживать? Или сразу готовые банкноты? Подобных деятелей я не раз видел. Царство им небесное! – голос деда стал зловещим, а в глазах вспыхнули искры.
– С чего ты взял, что меня интересует материальное? – возмутился я.
– У тебя крысиное выражение морды, и глаза из стороны в сторону бегают, – осклабился[7] дедуля.
Видя, что разговор начинает принимать крутую форму, я остановился и посмотрел на небо.
«Ночью погода должна быть хорошей, – отметил я про себя. – Не лучше ли мне, чем спорить с полоумным дедом и выслушивать его оскорбления, заночевать в своей палатке или у костра?»
– Ты считаешь, что если тебе удалось скрыть от меня ход своих мыслей, то я не догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь? – повернул ко мне сатанинское лицо лесовичок, одной рукой открывая входную дверь своих апартаментов. – Давай, заходи, сегодня ты мой гость. Посмотришь, как я живу. Вид у тебя, конечно, паскудный, но я не гордый, как-нибудь перетерплю.
– Понимаешь, – возразил я дедуле, – тут дело не в тебе, а в доме. Я отвык спать под крышей. Боюсь, что всю ночь пролежу с открытыми глазами.
– Ты что – сова? Если не будешь, как она, ухать, тогда всё в норме. Пойдём, поможешь мне уху сварить, сегодня как-ни-как у нас встреча, надо отметить. А на меня не обижайся: я давно свихнулся, сам понимаешь, живу один, людей вижу редко, вот разум и помутнел.
Было видно, что дед явно лукавит. Видя, что невменяемый стал приходить в себя, я переступил порог его дома и увидел, что изнутри он чем-то напоминает избушку Бабы-яги. Во-первых, домик оказался довольно просторным, и, что меня удивило, ухоженным. Бревенчатые стены гладко выскоблены, таким же оказался и выложенный из толстых лиственничных досок пол. Вдоль стен избушки красовались широкие скамейки, каждая из которых годилась для ночлега. Но более всего мне понравилась русская печь. Она была сложена не из кирпича, а из крупного песчаника. Камни были скреплены специальным раствором, который совершенно не трескался. Такую печь я видел впервые.
– Что, нравится? – глянул Чердынцев на свою печь.
Я кивнул.
– То-то! – поднял он указательный палец. – Наверняка таких печей ты ещё не видел.
– Не видел, – согласился я.
– Она и отапливает, и смраду ядовитого от неё нет. Камни я сам подобрал. Но хватит о печи, бери вот кастрюлю, – указал он на полку, – и таз и иди разделывать рыбу, а я пока схожу за сушняком. Будем есть настоящую томлёную уху. Такой ты тоже не ел!
6
Обласок – сибирская гребная лодка-долблёнка.
7
Осклабиться – широко улыбнуться, показав зубы.