Хрен знат

Борисов Александр Анатольевич

Хрен знат. Общий файл

Хрен знат

Махровое попаданство с альтернативой. Шел человек получать пенсию. И что-то с ним на перекрестке случилось. То ли под машину попал, то ли сердце вразнос? Очнулся черт знает где, но при своей старческой памяти. Огляделся - а это детство. И кем он теперь приходится своему юному телу? То ли хозяин, то ли незваный гость? Как говорят на Севере, хрен знат.

Глава 1. Из дома домой

Я шел получать пенсию. Это дело долгое и ответственное. Сегодня одни только сборы заняли не менее часа. Опять потерялись очки. Вот прямо какая-то чертовщина: с вечера лежали в футляре, а с утра уже нет. Весь дом перерыл - тщетно. Хотел уже, было, идти, просить у соседа, да во время увидел лопату. Только тогда вспомнил: это ведь я вчера котенка закапывал! Задавил бесхозную животину какой-то лихач, и бросил мне под калитку, чтобы в следующий раз колеса не пачкать. А может, это не он, а кто-то из брезгливых прохожих. Мол, твоя территория - тебе и за порядком следить.

Нет, не те люди пошли! Мальчишкой я знал на этой улице всех. Не только людей, но даже собак и кошек. Жизнь была нараспашку. Женили и хоронили, детей в армию провожали всем обществом. А теперь? Давеча встал напротив меня какой-то нерусский хлыщ на черной машине и давай приставать:

- Где здесь, отец, Мнацаканов Миша живет? Полный такой, армянин, золотом занимается?

А хрен его знает, где? Отвяжись, человек, занят я. Не видишь? - яму копаю. Безлюдье у нас. Отгородились соседи от жизни заборами да воротами. Когда никогда поднимутся жалюзи, выплюнут иномарку, а кто там за окнами? - поди, разгляди: может, Колька Петряк, может, дети его, может внуки? Может, нет уже того Кольки, закопали по-тихому. Кто ж по нынешним временам будет старого деда на похороны звать? Нерентабельно это. Больше штуки в гроб не положит, а ну как сожрет на две?!

В общем, нашел я свои очки под старым орехом. Снял, наверно, вчера, чтобы с носа не падали и положил на видное место. Да так и забыл. Хорошо хоть лопату занес.

Иду я себе, опираюсь на тросточку, посматриваю на часы. Хочется успеть до обеда, да разве дотелепаешь с такой ходовой частью? Беда с этим тромбофлебитом! Три шага шагнул - перекур, иначе совсем упадешь, боль такая, что ноги не поднять. Через железную дорогу я давно не ходок: ни под вагоном пролезть, ни до подножки тамбура не добраться, ни, даже, через рельсы переступить. Это в детстве я летал напрямик, через железку: восемь минут - и там. Еще успевал по дороге камешки подфутболивать. Теперь вот, приходится делать крюк, до ближайшего подземного перехода. Хм, до ближайшего! Их тут поблизости два, и оба ближайшие: что туда, что сюда - полтора километра.

Ну, вот, светофор опять не работает! Смотрит на меня красным глазом и не моргает. Машины потоками в обе стороны, ну, хоть бы одна падла притормозила! С двух попыток добрался до островка безопасности. Выбрал момент и дальше трусцой... еле успел! Выскочил на тротуар, нога по траве поехала, и так ее болью скрутило, аж искры из глаз! Чуть не упал. Да что ж это за день такой невезучий?!

Вслепую дошел до заборчика, оперся на него. Стою, отдыхаю, а сам себе думаю: и откуда бы здесь взяться траве? Так нет, вроде бы видел, под ногой зеленела и запах...

Тут слышу, кто-то за плечи меня обнимает, и голос знакомый:

- Санек, это ты, что ли? Хоть бы, бляха, предупредил, что в шутку. Я и зарядил с разворота...

Смотрю и не верю глазам: да это же Колька Лепеха, которого мы схоронили лет тридцать назад. Он первым из нашего класса в гору пошел. В том смысле, что кладбище у нас на горе.

Вот тут-то я и смекнул, что тоже, стало быть, помер. То ли от машины не увернулся, то ли сердце вразнос. А Колька - он у меня

типа предсмертных воспоминаний.

В общем, стою я, жду продолжения, а их, эти воспоминания, будто заклинило. Лепеха не пропадает, на цырлах танцует, в извинениях рассыпается. Что типа стоял он, последней спичкой бычок прикуривал, а тут - я его в спину! Окурок сломался, спичка напрасно сгорела - налицо материальный ущерб. Но если б он знал, что это моя светлость...

Еще бы он, падла, не извинялся! Тоже, наверное, помнит, как в рыло от меня получал. Я хотел было подсчитать, на сколько ящиков он меня наказал, когда мы в подшефном колхозе огурцы собирали. Но вовремя вспомнил, что о покойниках плохо не говорят. Вот когда закопают, тогда буду и я таким же, как он, а пока есть надежда, что скорая откачает, нужно держать язык за зубами.

Потом, наконец, сгинул Лепеха. Не исчез, как рассказывали по телеку очевидцы, пережившие смерть, а сдернул на полусогнутых. Сказал, что водички сейчас принесет, чтоб я морду свою умыл. Он жил здесь неподалеку - направо четвертый дом.

А я, значит, стою, в подвешенном состоянии. Можно сказать, между жизнью и смертью. Кровища из носа самая натуральная, под глазами свербит, наливается, быть к вечеру темным очкам. В переносицу, падла, попал! И, главное, знаю, что все это фикция, что лежу я сейчас в реанимации, и врачи надо мной колдуют. А хочется догнать стервеца и отвесить ему полновесный подсрачник. За "нечаянно" положено в бубен!

Потом это дело мне надоело. Что толку вот так вот, стоять? Тросточку потерял, очки, черт его знает, где. Пластиковая карта? Какая тут, нахрен, карта, если я в грязной майке, линялых спортивных штанах и китайских кедах?! Сходил за пенсией, называется! Не вернуться ли мне домой, пока ноги не возражают? Может, успею увидеть кого-нибудь из родных? А то всех вместе: бабушку, дедушку, маму? Ради такого дела можно и помереть!

Повернулся я - моп твою ять! - асфальт с главной дороги будто грейдер ковшом смахнул! На ней ни единой машины, только цыган на бричке лошадку свою нахлестывает. Поравнялся со мной, черным взглядом в душу заглядывает. Цыгане - они ж, говорят, с чертом запанибрата. Прознал, наверно, падлюка, что перед ним натуральный покойник, или как его? - приведение. Ан, нет! - поравнялся и говорит:

- Эк тебя, пацан, угораздило! Ты бы голову запрокинул, да пару минут так постоял. Сопли б и успокоились. - И дальше - цок, цок!

Ну, что ж, - думаю, - дельный совет. Я его и сам знал, да с детства забыл. Лет сорок в сопатку не получал.

Перешел через улицу, прислонился к тополю у обочины, в небо смотрю. Там синь без единой слезинки насквозь просматривается. Кобчик на горизонте сужает круги. Пыль, как табачный дым, языками стелется над листвой. Кажется, прищурю глаза - каждую молекулу воздуха рассмотрю. Хорошо! Только домой надо, а то не успею. Как у них там? - прямой массаж - и будьте любезны на зассанную кровать!

Иду я и удивляюсь. Насколько, все же, духовный мир точней материального! Я уже и помнить забыл, какие деревья росли у забора "Заготконторы", а память услужливо все преподносит, в мельчайших подробностях. И тополек белолистый, и вербу кривую, и клен недоросток, родившийся сам по себе, там, где ларечек пивной когда-то стоял. Вытряхивал кто-то из мужиков мелочь из кармана фуфайки, да обронил кленовое зернышко.

Ноги-то, ноги как радуются! Надоело им, бедным, шлифовать поверхность земли - так и норовят разбежаться, подпрыгнуть, чтобы нижнюю ветку руками достать. Только я воли им не даю. Поспешаю, но марку держу: негоже солидному человеку изображать из себя кенгуру. Здесь каждый шаг, как зарубка на сердце.

Вот у этих деревянных ворот, откуда выходит железнодорожная колея, мы с дедом, всегда покупали две новогодние елки. Были они настолько худыми и жидкими с одной стороны, что приходилось покупать именно две. Дома их связывали стволами, и получалось нечто приемлемое, за игрушками дефект не видать. А их в нашем доме было! - большой зеленый сундук. Дед доставал его с чердака, и начиналось творчество.