Король ворон (ЛП)

— Завтра? — переспросил Гэнси. — Предполагается, я встречаюсь с сестрой за обедом. Вы оба, пожалуйста, приходите.

Ни Генри, ни Блу не нужно было ничего произносить вслух; Гэнси наверняка должен был знать, что, просто прося, он убедился, они оба придут.

— Я так понимаю, мы теперь друзья, — предположил Генри.

— Нам следует быть друзьями, — ответил Гэнси. — Джейн говорит, так должно быть.

— Так должно быть, — согласилась Блу.

Теперь что-то ещё осветило улыбку Генри. Подлинное и довольное, но ещё и что-то большее, и совершенно не существовало для этого слов. Он убрал в карман свой телефон.

— Хорошо, хорошо. Берег чист, я вас оставляю. До завтра.

Глава 39

Той ночью Ронан не грезил.

После того, как Гэнси и Блу покинули Барнс, он прислонился к одному из передних столбов крыльца и уставился на своих светлячков, мерцающих в промозглой тьме. Его нервы оставались настолько оголены и напряжены, что трудно было поверить, как ему удавалось всё ещё бодрствовать. Обычно он отправлялся спать, чтобы избавиться от этой обнажённой энергии. Но это был не сон. Это была его жизнь, его дом, его ночь.

Спустя несколько мгновений он услышал, как дверь за спиной легко приоткрылась, и к нему присоединился Адам. Они молча наблюдали за танцующими огоньками над полем. Несложно было заметить, как Адам напряжённо обрабатывал свои мысли. Внутри Ронана поднимались слова и лопались, прежде чем успевали вырваться. Он чувствовал, что уже задал вопрос, но так и не смог бы дать ответ.

На границе леса появились три оленя, как раз на краю досягаемости для света с крыльца. Один из них был красивым бледным самцом. Его рога напоминали ветви или корни. Он наблюдал за ними, а они наблюдали за ним, и Ронан не выдержал:

— Адам?

Когда Адам поцеловал его, это походило на каждую милю в час, на которые Ронан когда-либо превышал ограничения скорости. Это была каждая окна-вниз, мурашки-по-коже, зубы-стучащие-от-холода ночная гонка. Это были рёбра Адама под ладонями Ронана и губы Адама под его губами, снова, снова и снова. Это была щетина на губах и Ронан, вынужденный остановиться, чтобы перевести дыхание, перезапустить своё сердце. Они оба были голодными животными, но Адам голодал дольше.

Внутри они притворились, что будут грезить, но не делали этого. Они распластались на диване в гостиной, и Адам изучал татуировки, покрывающие спину Ронана: все острые края, которые удивительно и страшно цеплялись друг за друга.

— Unguibus et rostro[35], — сказал Адам.

Ронан приложил пальцы Адама к своим губам.

Он больше не спал.

Глава 40

Той ночью демон не спал.

В то время как Пайпер Гринмантл спала урывками, мечтая о предстоящем аукционе и своём восхождении к славе в сообществе магических артефактов, демон разрушал.

Он разрушал физические атрибуты Энергетического пузыря — деревья, существа, папоротники, реки, камни — но ещё он разрушал призрачные идеи леса. Воспоминания, пойманные в рощах, песни, создаваемые только в ночное время, подкрадывающуюся эйфорию, которая угасала и текла вокруг одного из водопадов. Всё, что было нагрежено в этом месте, он разрушал.

Грезящий будет уничтожен самым последним.

Он будет сражаться.

Они всегда сражаются.

Пока демон возвращал всё на место и разрушал, то продолжал натыкаться на нити собственной истории, дразнившие поросль. Истории его происхождения. Это благодатное место, богатое энергией энергетической линии, хорошо подходило не только для взращивания деревьев и королей. Оно также подходило для выращивания демонов, если на него было пролито довольно много плохой крови.

В этом лесу было пролито более чем достаточно плохой крови, чтобы создать демона.

Не многое останавливало его работу. Он был естественным врагом леса, и ещё никому не пришло в голову то единственное, что остановит демона на его пути. Только старейшие деревья вступали в борьбу, потому что помнили, как это делать. Медленно и методично демон ломал их изнутри. Чернота стекала бисером с их разлагающихся ветвей; они валились на землю, когда сгнившие корни превращались в ничто.

Одно дерево сопротивлялось дольше остальных. Она была самой старой, уже видела демона прежде и знала, что порой речь идёт не о том, чтобы спасти себя, а продержаться достаточно долго, пока не подоспеет помощь. Поэтому она держалась, и даже дотянулась до звёзд, в то время как её корни были вырыты, она держалась и пела другим деревьям даже тогда, когда её ствол сгнил, она держалась и мечтала о небе, даже тогда, когда была разрушена.

Другие деревья выли; если она была уничтожена, кто сможет устоять?

Демон не спал.

Глава 41

В зависимости от того, с какого места вы начали знакомство с этой историей, она была о Гвенллиан.

Тем рассветным утром она проснулась с криком.

— Подъём! — провопила она себе, подскочив с кровати. Её волосы ударились о чердачный потолок, и череп последовал их примеру; она прижала руку к голове. За окном, однако, стояло тускло-серое раннее утро, но она стукнула по выключателям, повернула ручки и потянула верёвки каждого светильника комнате. Тени завертелись так и сяк.

— Подъём! — снова сказала она. — Мать, мать!

Её сны всё ещё цеплялись за неё: деревья, растворяющиеся чернотой, и демоны, шипящие и разрушающие; она замахала руками, чтобы снять паутину с волос и ушей. С трудом натянула платье через голову, а потом ещё одну юбку, обувь и свитер – она нуждалась в своей броне. Потом она, покачиваясь, прошла мимо карт, которые оставила разбросанными на полу, и трав, которые сожгла для медитаций, и направилась сразу к двум зеркалам, оставленным её предшественницей. Нив, Нив, прелестная Нив. Гвенллиан всё равно узнала бы её имя, даже если бы остальные не сказали, потому что зеркала всё время нашёптывали и пели его. Как они любили её, и как они ненавидели её. Они судили её и восхищались ею. Превозносили и низвергали. Нив, Нив, ненавистная Нив, которая хотела заставить весь мир уважать себя и сделала всё ради этого. Это была Нив, Нив, прелестная Нив, не уважавшая саму себя.

Зеркала в полный рост были установлены лицевой стороной друг к другу, вечно отражая отражения. Нив выполнила некий сложный ритуал, чтобы убедиться, что они обладают всеми возможностями, которые она могла представить для себя и не только, и в итоге, одно из зеркал поглотило её. «Чёрная магия», — сказали бы женщины из Сихарта[36]. Их бы всех отправили на дрова.

Гвенллиан встала между зеркалами. Их магия тащила к себе и завывала. Стекло не предназначалось для того, чтобы показывать так много одновременно; большинство людей не были созданы, чтобы обработать столько возможностей сразу. Однако Гвенллиан была просто ещё одним зеркалом, и потому эта магия лишь слегка задевала её, не причиняя вреда, когда она прижала ладони к одному из стёкол. Она потянулась ко всем возможностям и огляделась по сторонам, бросаясь из одной ложной истины к другой.

— Мать, мать, — произнесла Гвенллиан вслух. Её беспорядочные мысли изменялись, если она тут же не произносила их вслух.

И вот появилась мать: в этом настоящем, в конкретной возможности, в этой реальности, где сама Нив была мертва. Лес, будучи разрушенным, и мать Гвенллиан, уничтоженная вместе с ним.

Разрушение

Разрушение

Раз...

Гвенллиан с криком расколотила зеркала о пол. Крик раздался снизу; дом просыпался. Закричав вновь, Гвенллиан облазила свою комнату в поисках инструмента, оружия. Но на чердаке мало что годилось для создания вмятины... ах... Она схватила лампу, с силой выдернув шнур из стены, и с грохотом спустилась по лестнице. Бум, бум, бум, сопровождал каждый её скорый шаг.

— Артемусссссссссссс! — проворковала она. Её голос оборвался на полуслове. Она проскользнула в тусклую кухню, которую освещали только маленькая лампочка над печкой да рассеянная серость, проникавшая через окошко над раковиной. Один туман, никакого солнца. — Артемусссс!