Король ворон (ЛП)

— Пэрриш. Пэрриш. Не мог бы ты посмотреть, может, найдёшь где-нибудь рулон грёбаной фольги? Наверное, она в комнате Меттью.

Адам не совсем помнил, где располагалась комната Меттью, но он был рад, что теперь есть оправдание побродить по дому. Когда беседа на кухне продолжилась, он проложил путь по коридорами, и вверх по скрытым лестницам в другие полукоридоры и к другим полулестницам. Внизу Ронан сказал что-то, и Меттью выдал такой дьявольский взрыв хохота, что, должно быть, это было нечто ужасное. К удивлению Адама, он услышал и смех Ронана, настоящий, раскованный, добрый.

Он обнаружил себя в комнате, скорее всего, принадлежащей Найлу и Авроре. Свет через окно расплескался по белому покрывалу, нежному и усыпляющему. «Так иди, дитя людей»[29], — было написано в рамке возле кровати. На туалетном столике стояла фотография: Аврора широко, удивлённо и простодушно смеётся, выглядя как Меттью. Найл, яркий и красивый, схватил её, улыбаясь, его тёмные волосы длиной до подбородка заправлены за уши. Его лицо было лицом Ронана.

Адам долго стоял и смотрел на фотографию, неуверенный в том, почему она его удерживала. Он рассуждал: дело могло быть в неожиданности, ведь он считал Аврору пустой палитрой, мягкой и тихой, какой она была в Энергетическом пузыре. Ему должно было придти в голову, что она способна быть счастливой и активной, ведь Ронан так долго верил, что она реальность, а не сон.

Что было реальностью?

Но, возможно, его удерживал Найл Линч, эта старшая версия Ронана. Конечно, сходство не было совершенным, но достаточно близким, чтобы заметить в нём манеры Ронана. Такой грозный, необузданный отец, такая необузданная, счастливая мать. Внутри Адама что-то болело.

Он ничего не понимал.

Он нашёл комнату Ронана. Он понял, что это комната Ронана по беспорядку и причудам в ней; она была более яркой кузиной его комнаты на Монмаут. Странные маленькие объекты были припрятаны во все углы и засунуты под кровать: более юные сны Ронана или, может быть, подарки отца. Тут были и обычные вещи – скейтборд, драный чемодан на колёсиках, выглядящий сложным инструмент, должно быть, волынка, пыльно лежащая в открытом чехле. Адам поднял с полки блестящую модель автомобиля, и она заиграла жутковатую красивую мелодию.

Адаму нужно было присесть.

Он сел на край пушистого белого покрывала, квадрат чисто белого света расплескался по коленям. Он чувствовал себя пьяным. Всё в этом доме ощущалось настолько уверенным относительно своей подлинности, настолько бесспорным относительно своего места. Настолько несомненным в своей желаемости. Он всё ещё держал модель автомобиля на коленях, хотя та умолкла. Она не была каким-то исключительным автомобилем – это был любой возможный мощный автомобиль, облачённый грёзой в форму совершенно не мощного автомобиля – но она напомнила Адаму о первой вещице, которую он сам себе купил. Это было ненавистное воспоминание, своего рода воспоминание, у которого он бы иногда сглаживал края, а, засыпая, нечаянно его мысли скатывались бы ближе к нему и затем отскакивали, обжигаясь. Он не знал, сколько ему было лет, его бабушка прислала ему открытку с десятью долларами внутри, тогда его бабушка ещё присылала открытки. Он купил на них модель автомобиля где-то такого же размера, Понтиак. Он не помнил ничего о том, где купил машинку или почему именно эту, или даже по какому поводу была открытка. Всё, что он помнил, это как он лежал на полу своей комнаты, водя колёсиками по ковру и слушая, как его отец в другой комнате говорит...

Мысли Адама скатились ближе к воспоминаниям и отшатнулись.

Но он коснулся капота нагреженного автомобиля и, как бы то ни было, вспомнил тот момент. Страшное предчувствие воспоминания хуже, чем само воспоминание, потому что будет продолжаться столько, сколько Адам ему сопротивляется. Иногда лучше просто сдаться разок.

— Я жалею о той минуте, когда брызнул его в тебя, — сказал отец Адама. Он не кричал. Не злился. Это просто был факт.

Адам помнил момент, когда осознал, что «его» значило Адама. В памяти не осталось точно, что потом говорила мать, только настроение её ответа — что-то типа «Я тоже не представляла себе всё так» или «Это не то, чего я хотела». Единственное, что он помнил с точностью, тот автомобиль и слово «брызнул».

Адам вздохнул. Невероятно, как некоторые воспоминания никогда не разлагаются. В былые времена — может, даже несколько месяцев назад — Адам бы снова и снова воскрешал эти кадры прошлого, они бы проигрывались убогой навязчивой спиралью в его голове. Один раз сдавшись, он не знал, как остановиться. Но теперь, во всяком случае, он мог почувствовать единственный укус воспоминания, а потом убрать его на другой день. Он очень медленно расставался с тем трейлером.

Половица скрипнула; костяшки стукнули один раз по открытой двери. Адам поднял глаза и увидел Найла Линча в дверном проёме. Нет, Ронана, его лицо ярко освещено с одной стороны и совершенно затенено с другой, облик мощный и спокойный, большие пальцы засунуты в карманы джинс, кожаные браслеты перекручены на запястье, ноги босые.

Он безмолвно пересёк пол и сел рядом с Адамом на матрац. Когда он протянул руку, Адам положил в неё модель.

— Старая вещица, — произнёс Ронан. Он повернул переднее колесо, и снова из неё заиграла музыка. Так они просидели несколько минут, пока Ронан исследовал машинку и поворачивал каждое колёсико, чтобы раздавались разные мелодии. Адам наблюдал, как внимательно Ронан изучал трещинки, его ресницы низко опустились на глаза. Ронан выдохнул, положил модельку на кровать рядом с собой и поцеловал Адама.

Однажды, тогда Адам всё ещё жил в трейлерном парке, он толкал газонокосилку по чахлой стороне сада, когда понял, что в миле от него пошёл дождь. Он почувствовал земляной аромат дождя на почве, а также волнующий, беспокойный запах озона. И он увидел его: мутно-серая пелена воды загораживала горный пейзаж. Он мог отслеживать, как линия дождя движется через безбрежное сухое поле ему навстречу. Дождь был тяжёлый и тёмный, и он знал, что промокнет, если останется на улице. Непогода двигалась издалека, так что у него было много времени, чтобы убрать газонокосилку и зайти в укрытие. Вместо этого он просто стоял и смотрел, как дождь приближается. Даже в последнюю минуту, когда он услышал, как капли стучат по траве, он остался. Закрыл глаза и позволил буре себя промочить.

Вот такой это был поцелуй.

Они снова поцеловались. Адам почувствовал это больше, чем губами.

Ронан отдалился с закрытыми глазами и сглотнул. Адам наблюдал, как его грудная клетка поднимается и опускается, брови хмурятся. Он чувствовал себя так ярко, мечтательно и нереально, как свет в окне.

Он ничего не понимал.

Прошло довольно много времени, прежде чем Ронан открыл глаза, и, когда открыл, выражение его лица было сложным. Он встал. Он всё ещё смотрел на Адама, и Адам смотрел в ответ, но ни один из них ничего не говорил. Возможно, Ронан хотел этого от Адама, но Адам не знал, что сказать. Он был магом, как утверждала Персефона, и его магия устанавливала связи с несовместимыми вещами. Только сейчас он был слишком полон белого, пушистого света, чтобы что-либо логически связать. Он знал, что из всех вариантов в мире Ронан был самой сложной версией любого из них. Он знал, что Ронан – не то, с чем можно экспериментировать. Он знал, что его губы всё ещё ощущали тепло. Он знал, что начинал учёбу в Аглионбае с убеждённостью, что хочет держаться от подобного состояния и всего с этим связанного как можно дальше.

Он был почти уверен, что это первый поцелуй Ронана.

— Я пойду вниз, — сказал Ронан.

Глава 34

Найл однажды рассказал Ронану одну историю, а тот не мог её вспомнить, но всегда любил. Там было что-то про мальчика, который ужасно походил на Ронана, как и все мальчики в историях Найла, и про старика, который ужасно походил на Найла, как и все старики в историях Найла. Старик, возможно, на самом деле был чародеем, а мальчик — его учеником, хотя Ронан, наверное, соединил историю с фильмом, который видел однажды. В истории был магический лосось, что даровал счастье человеку, его отведавшему. Или, может быть, не счастье, а мудрость. В любом случае, старик был слишком ленив или занят, или он был в деловой поездке, чтобы тратить время, пытаясь изловить лосося, так что он поручил мальчику поймать для него рыбу. Отловленного лосося мальчик должен был приготовить и отнести назад старику. Паренёк сделал, как ему велели, так как был столь же умён, как и старый чародей, но когда он готовил лосося, он обжёгся. Прежде чем подумать об этом, он засунул обожжённый палец в рот, таким образом получив магию лосося.