Король ворон (ЛП)

Ронан приподнял бровь.

Блу сжала пальцы в маленькие крепкие кулачки по бокам.

Гэнси ничего больше не добавил, просто ждал решения суда, в особенности его неуверенный взгляд остановился на Адаме. Он был словно истерзанная версия человека, которого Адам когда-то впервые встретил, и Адам не мог сказать, становился ли Гэнси кем-то другим, или он возвращался к тому, кем уже давно был. Адам покопался в себе в поисках чего-либо, что он хотел сейчас сказать Гэнси, но ничего не выделялось. Уважение было тем, что он хотел всё время, и уважение было тем, на что он сейчас смотрел, даже если оно запоздало.

— Спасибо, — произнёс Адам. — Что, наконец, сказал нам.

Он имел в виду «сказал мне». Гэнси понял, он едва-едва кивнул. Блу и Адам разглядывали друг друга. Она прикусила губу, он приподнял плечо. Они оба сожалели.

— Хорошо. Я рад, что всё открылось, — заносчиво сообщил Гэнси. Давным-давно Адам счёл бы такой высокомерный ответ невыносимым, он бы решил, что это легкомыслие. Теперь же он знал, что была и обратная сторона. Когда затруднения подбирались слишком близко к чему-нибудь огромному и личному, Гэнси погружался в оживлённую вежливость. Это было так неуместно здесь, в отделении неотложной помощи, этой бурной ночью, что действительно выбивало из колеи, особенно в сочетании с непроходящим смятением на его лице.

Блу взяла Гэнси за руку.

Адам был рад, что она это сделала.

— Гадость, — сказал Ронан, и это была самая незрелая реакция из всех возможных.

Но Гэнси ответил:

— Спасибо за участие, Ронан, — снова с присущим ему выражением лица, и Адам отметил, как ловко Ронан ослабил напряжение момента. Они все опять могли дышать.

Мора вернулась к ним от стойки. У Адама сложилось впечатление, что она намеренно там задержалась, предоставляя им пространство. Теперь она достала ключи от машины и предложила:

— Давайте уберёмся отсюда. Такие места заставляют меня нервничать.

Адам наклонился, чтобы стукнуть костяшками пальцев по кулаку Гэнси.

Больше никаких игр. Время только для правды.

Глава 28

Независимо от того, с какого места вы начали знакомиться с этой историей, она всегда была о Деклане Линче.

Хотя в это и сложно поверить, он не родился параноиком.

И в самом деле, была ли это паранойя, ведь он необязательно был неправ?

Осторожность. Вот как называлось, когда действительно появлялись люди, кто хотел тебя убить. Он учился осторожности, не паранойе.

Он родился мягким и доверчивым, но он научился. Он научился с подозрением относиться к людям, спрашивающим: «Где ты живёшь?» Он научился говорить с отцом только по одноразовым мобильным телефонам, которые покупал на заправках. Он научился не доверять никому, кто утверждал, что не почётно тосковать по историческому таун хаузу в коррумпированном городе, по главной спальне с ковриком из тигриной шкуры, по ящику, полному красиво подмигивающего бурбона, и по немецкому автомобилю, который знал о мире больше, чем ты. Он выучил, что ложь была опасна, только если ты иногда говорил правду.

Самый старший и самый естественный сын Найла Линча стоял в своём таун хаусе в Александрии, Вирджиния, и прислонялся лбом к стеклу, разглядывая тихую утреннюю улицу за ним. Движение на вашингтонских дорогах только начинало с рычанием оживать, и такое соседство до сих пор побуждало к бдительности.

Он держал телефон. Тот звонил.

Телефон был ещё большей рухлядью, чем его рабочая трубка, которую он использовал на своей стажировке у Марка Рэндала, политического деятеля и убийцы мячей для гольфа. Он специально выбрал модель явно другой формы для работы своего отца. Не хотел сунуть руку в сумку и достать не тот мобильный. Не хотел нащупать его на тумбочке среди ночи и легко заговорить с ненужным человеком. Не хотел давать Эшли подержать неправильный телефон. Что угодно, что только можно, чтобы напоминать себе быть параноиком – осторожным – пока бизнесу Найла Лина нужна была помощь.

Этот телефон не звонил неделями. Он думал, что, наконец, выбрался.

Мобильный звонил.

Он обдумывал долгое время, что опаснее: ответить или проигнорировать.

Он поправил себя. Он не был больше Декланом Линчем, заискивающим политическим молокососом. Он был Декланом Линчем, сыном Найла Линча со стальной челюстью.

Мобильный звонил.

Он ответил.

— Линч.

— Считай это звонком вежливости, — сказал человек на том конце провода. Фоном играла музыка, какие-то плачущие струнные инструменты.

Тонкая, липкая струна нервов натянулась и тонкой струйкой закапала по шее Деклана.

Он произнёс:

— Вы же не думаете, что я поверю, будто это всё.

— Я бы не ожидала ничего подобного, — ответил голос на другой стороне. Он звучал отрывисто, весело, с акцентом, неизменно в сопровождении с какой-нибудь музыкой. Деклан знал её только как Сондок[22]. Она не покупала много артефактов, но когда покупала, драмы не происходило. Соглашение было чётким: Деклан предъявлял магический предмет, Сондок делала предложение, Деклан передавал ей предмет, и они расходились до следующего раза. Деклан никоим образом не ощущал, что он мог быть по настроению засунут в багажник машины отца, слушая, как того мутузят, или закован в наручники, а его заставляют наблюдать, как обыскивают сарай его родителей, или избит до бессознательного состояния и оставлен умирать в комнате в общежитии Аглионбая.

Деклан ценил мелочи.

Но ничему из них не мог доверять.

Осторожность, не паранойя.

— Ситуация в Генриетте очень переменчива, — продолжила Сондок. — Я слышала, это больше не склад Гринмантла.

Переменчива, да. Правильное слово. Давным-давно Найл Линч продавал свои «артефакты» дилерам по всему миру. Каким-то образом выбор сузился до Колина Гринмантла, Ламоньера и Сондок. Деклан предполагал, что это было для безопасности, но, возможно, он слишком преувеличивал заслуги отца. Может быть, тот просто испортил отношения с остальными.

— Что ещё вы слышали? — спросил Деклан, не подтверждая и не опровергая.

— Рада слышать, что ты мне не доверяешь, — ответила Сондок. — Твой отец слишком много болтал.

— Я не ценю такой тон, — сообщил Деклан. Его отец много болтал. Но это сказать мог Линч, а не какая-то корейская дилер незаконных магических старинных предметов.

Музыка на заднем плане заплакала извинениями.

— Да, это было грубо с моей стороны. Говорят, кто-то может продать нечто особенное в Генриетте, — сказала Сондок.

Нервы сочились под воротником Деклана.

— Не я.

— Я так и не думала. Как я уже сказала: звонок вежливости. Я посчитала, может, ты захочешь узнать, если волки подойдут к твоим дверям.

— Сколько волков?

Музыка запнулась, возобновилась.

— Возможно, стаи и стаи.

Может быть, они разузнали о Ронане. Пальцы Деклана сжались на телефоне.

— Вы знаете, из-за чего они развылись, seonsaengnim[23]?

— Мм, — произнесла Сондок. Это был выразительный звук, который передавал, что она знала, он подлизывался, и что она, тем не менее, это допускала. — Этот секрет ещё слишком молод. Я позвонила в надежде, что дам тебе достаточно времени, чтобы действовать.

— И как, вы считаете, я должен действовать?

— Едва ли я на своём месте могу тебе указывать. Я не твои родители.

Деклан сказал:

— Вы знаете, что у меня нет родителей.

Позади неё музыка шептала и пела. Наконец, она ответила:

— Я не твои родители. Я лишь очередной волк. Не забывай об этом.

Он оттолкнулся от окна.

— Извините. Теперь я был груб. Я оценил ваш звонок.

Его разум уже окопался наихудшими сценариями. Ему нужно вытащить Ронана и Меттью из Генриетты — только это имело значение.

Сондок произнесла:

— Я скучаю по находкам твоего отца, они самые прекрасные. Он был очень проблемным человеком, но, думаю, имел самый прекрасный ум.

Она воображала Найла Линча пробирающимся через шкафы, коллекции и подвалы, внимательно отбирающим предметы, которые он находил. Деклан воображал что-то ближе к правде: его отец грезил в Барнс, в номерах отелей, на диванах, на заднем сидении БМВ, который теперь у Ронана.