Страница 4 из 53
Лагерь тщательно охранялся, и побег из него был почти невозможен.
С трёх сторон он был окружён Днепром, рекой Конкой и Белоозёрским лиманом. Всюду, где город выходил на берега окружавших рек и лимана, были крутые обрывы, высота которых колебалась от 8 до 11 метров, а с четвёртой стороны он был ограждён земляным валом с крепостной стеной, башнями и железными воротами; под валом был вырыт глубокий ров. Кроме того, город сторожила конная и пешая стража с собаками. Вот в этом центре рабства Аварского государства и оказался Слободан, которого теперь все звали Кием.
...Минуло десять лет. Кий вырос, возмужал. Фигурой и ростом пошёл в отца: высокий, широкоплечий, узкий в поясе, со здоровенными руками, привыкшими махать молотом. Характер выработал резкий, крутой и смелый, и парни его побаивались. Но и положение раба наложило свой отпечаток: был осторожен, когда нужно — сдержан, мог затаиться, промолчать, стерпеть унижение, проглотить обиду.
Старый мастер семь лет назад скоропостижно умер. Бывший подручный Ерумил встал на его место, и Кия перевели от мехов ему в помощники. Сработались быстро. Только кидал Ерумил заготовку на наковальню, как Кий начинал крутить молотом «солнце»: молот описывал круги, не останавливаясь. Так было легче работать, чем поднимать кувалду для каждого удара. По команде мастера бил он по раскалённой добела заготовке. Если Ерумил показывал кулак, то бил изо всей силы, большой палец — слабее, а если ладонью в воздухе изображал волнистую линию, то мог стукнуть еле-еле, будто маленьким молоточком. Премудрость вроде небольшая, но нужна сноровка, понимание друг друга; это давало слаженность в работе. Много что поделали они: мечи, наконечники стрел и пик, топоры, сошники, секиры, грубые украшения для домов, железные ограды, долота, тесла, подковы, скобы для построек, костыли и прочую мелочь.
Ладилась работа у Ерумила и Кия. Только имел одну слабость мастер: чуть дело не пойдёт — клещи в одну сторону, заготовку — в другую, а сам начинал бегать и выкрикивать проклятия. Тогда Кий садился в сторонку и, сжавшись в комок, содрогался от душившего его смеха. Проходила минута-вторая, и снова мастер брался за инструмент, будто ничего не бывало.
Старый хозяин, скупой и въедливый «колдун Маргест», тоже умер. Хозяином кузницы стал его сын Савлий, пьяница и бабник. В кузницу он приходил с утра с опухшими глазами, отзывал Ерумила, узнавал, что было сделано за день, давал новое задание, кое-какие распоряжения и уходил, как правило, до следующего утра. При нем работать стало легче, спокойнее. Оставались надсмотрщики, но с ними Ерумил умел ладить.
Тяжким был труд в кузнице. Но ещё хуже приходилось, когда заканчивались заготовки и кузнецов выгоняли на какую-нибудь другую работу: копать ямы, углублять рвы, подносить кирпичи при ремонте крепостных стен. Особенно была ненавистна работа по насыпке дорог. Приходилось в корзинах перетаскивать камни и песок, укладывать под постоянным наблюдением надсмотрщиков, которые стегали плётками и по причине и без причин. Работали под палящими лучами солнца или проливными дождями, да ещё кормили кое-как, не то что в кузнице. Ко всему прочему, приезжали разные чиновники, проверяли качество выложенной дороги, ругали мастеров, а те отыгрывались на рабах.
Как-то прибыл сам градоначальник Каменска. Подкатил в крытом возке, запряжённом тройкой белых лошадей. На рабов накинулись мастера и надсмотрщики:
— На колени, быдло! На колени!
Кий видел, как из кареты вылез поджарый, высокого роста мужчина в роскошном одеянии: расшитой золотыми нитями белой рубашке и коричневых штанах, на ногах — сафьяновые сапожки, голову венчала грива седых волос.
Его лицо с орлиным носом и пристальным взглядом синих глаз выдавало аристократа не первого поколения, привыкшего к поклонению и раболепию окружающих. Опираясь на трость, он пошёл по только что уложенной дороге, а за ним, вприпрыжку забегая то с той, то с другой стороны, спешил дорожный мастер.
За градоначальником из кареты чопорно вышла девочка, по-видимому, его дочь, разнаряженная, точно кукла. Она, наморщив носик, огляделась вокруг, потом прошлась вдоль кареты, осторожно ступая точёными ножками. У неё было смуглое лицо, на котором выделялись широко поставленные синие глаза.
— Глянь, — склонился к Кию сосед, — у неё глаза скоро в уши убегут!
Оба фыркнули и тотчас получили по удару бичом.
Возок скоро отбыл, а на рабов пахнуло какой-то далёкой, казавшейся им сказочной жизнью...
« Хотя труд у рабов был тяжким и изнурительным, но молодость брала своё. По вечерам, после ужина, парни и девушки собирались на площадке между бараками, устраивали недолгие хороводы, влюблялись, уединялись парами в укромные места. Потом t удрали свадьбы, молодожёны отгораживали себе место на нарах и заводили новую семью, чтобы народить детей-рабов...
Как-то за ужином Ерумил, отец семейства с двумя детьми, дружески усмехаясь, сказал:
— А Кий сегодня, наверно, к новой девке наладил. У него что ни вечер, так новая любовь.
Все заулыбались. Кий был не только высок ростом и обладал большой силой, но и красив лицом. У него был прямой нос, жёсткие губы, выдающийся подбородок. Но особенно выделялись глаза — большие голубые. Взгляд их был смелым и решительным, но, когда он глядел на девушек, они становились улыбчивыми и ласковыми. И девушки были от него без ума.
— Куда только парни смотрят, — шутливо продолжал Ерумил. — Кий у них девчонок отбивает, а они молчат. Намяли бы ему разок бока, сразу бы спесь поубавилась.
— Попробуй намни, — ответил Кобяк, молотобоец немалой силы. — У него кулаки железные. Припечатает разок — не встанешь.
— Эх, молодёжь! — со вздохом проговорил Ерумил. — Вечером не унять, утром не поднять, гуляй, пока гуляется! А мы своё отгуляли. Нам поработал и — в постельку!
Кий слушал, улыбаясь одними глазами. Он думал о том, что сегодня подойдёт наконец к той девушке, вокруг которой ходил целую неделю. Чернобровая, со строгими тёмными глазами, неулыбчивая, она притягивала его к себе какой-то загадочностью и таинственностью. Остальные девушки были для него просты и понятны, а вот её он никак не мог раскусить, и оттого его ещё больше тянуло к ней.
«Если завоюю дивчину, ни за что не расстанусь», — решил он про себя.
Поужинав, он заспешил в хороводы. Молодёжь сходилась дружно, потому что времени для развлечения было до обидного мало: с восходом солнца снова на работу, а перед ней надо хоть чуть-чуть прикорнуть.
Чернобровая была уже в хороводе. Кий знал, что звали её Всенежей. Он встал в хоровод подальше от неё, но взглядом постоянно косился в её сторону.
Она тоже иногда посматривала на него. Тогда он переместился поближе и, поймав её взгляд, улыбнулся. Она ответила чуть заметным движением губ: вроде бы улыбнулась, а вроде бы и нет. У него будто кто-то острым полоснул по сердцу: какая необыкновенная девушка, втюрился по самые уши! Теперь, кроме неё, ничего не существовало!
Он выбрал момент и встал рядом. Она лишь поджала тонкие губы, а в остальном не показала и вида, что рада ему. А что он ей нравился, Кий угадывал каким-то особым чутьём.
Наконец они, взявшись за руки, стали удаляться от хоровода. Он шёл, искоса поглядывал на её лицо. Оно было непроницаемо. Он начал издалека:
— Весело было сегодня. Редко бывает так весело.
В ответ — молчание.
— Мне даже показалось, будто праздник какой-то, представляешь?
— Представляешь, — эхом ответила она.
— Нет, правда. Народу было много, даже несколько человек пожилых пришли. Необыкновенный вечер, тебе не кажется?
— Тебе не кажется.
Он недоуменно посмотрел на неё. Ещё ни с кем из девушек у него не складывался разговор подобным образом.
Некоторое время шли молча. Потом он снова заговорил:
— Приходит сегодня утром наш хозяин. Навеселе, как всегда. И давай к нам приставать: «Вы не так куёте мечи! Давайте я вам покажу!» Ну мастер отдал ему клещи, сказал: «Тащи заготовку из печи!» Тот схватил клещи и мимо печи! Видно, у него в глазах двоилось! Вот смеха было! А потом уснул прямо на лавке в кузнице. И смех и грех!