Страница 8 из 18
Береги себя.
Помни, что я без тебя не могу жить. И очень люблю тебя.
Твой Саша…»
А она ему пишет…
Вот, например:
«…Милый Саша! Ты всегда был такой неосторожный! Помнишь, как ты в четвертом классе сломал ногу на физ-ре, когда прыгал через козла?
Все гоготали. Ты, наверное, вспомнишь сейчас, Саша, что и я тоже.
Но ты только знай, я смеялась, а мне тебя было так жалко, Саша! Саня! Мне кажется, я уже тогда очень любила тебя.
Может ли такое быть?
Мне кажется, так и было.
У меня разрывалось сердце.
Если бы ты знал, Сашка, как я плакала, когда родители решили продать квартиру!
Мне страшно было подумать, что я больше никогда тебя не увижу, Саша!
Я тогда написала тебе письмо.
Но я так и не решилась даже просто бросить его тебе в твой на первом этаже дома ящик.
Мне было стыдно, что ты обо мне подумаешь… Дура!
Скорее бы нам с тобой уже встретиться.
И ты береги себя, ради меня.
И я люблю тебя.
Маша…»
Сколько можно так мучить хорошего человека?
Да уже чуточку и потерпеть осталось…
Два дня.
Вот они и прошли, и он, наш Пташкин, уже вернулся из (куда он там ездил?), а, да Нижневартовск.
Он вернулся, и, конечно же, первым делом он к своему почтовому ящику! И вот! Опять письмо опередило его!
И он скорее вызвал лифт, и первым делом чемодан в прихожей бряк в коридоре, и в грязных ботинках скорее на кухню.
Распечатывает письмо, прямо в пальто и куртке (ну он же один живет, ругать его некому, сам потом помоет полы).
И он читает, он читает, но соображает он медленно, все-таки целые сутки в дороге и в поезде не особенно выспался (плацкарт)…
И он читает такое письмо:
«Здравствуй, Саша! Наверное, ты меня уже не помнишь, конечно, мы с тобой учились в одном классе с первого по шестой. Маша Шишкина? Помнишь, я у тебя еще все время домашку по матике списывала…»
Что же еще рассказать об этой странной истории? Вот, словом, видите, как бывает?..
Мы бы, конечно, привели тут целиком письмо Маши Шишкиной. Но это вышло бы перед ней неудобно.
(Она же его не нам с вами писала.)
Первое мая
В один прекрасный день, первого мая, когда все, у кого есть дачи, уже уехали (на все праздники), а все, у кого есть билеты в Турцию, улетели, на соседнем балконе 34-го дома по улице Рогова сидел черт.
Черт сидел и таращился в наш дворик, где уже распускалась сирень и вовсю цвела черемуха.
В песочнице дети строили куличики.
Дядьки играли в домино.
Мамы качали коляски.
Папы пили пиво.
Черту было скучно, и он уже подумывал выковырять из стены какой-нибудь кирпич или просто взять с подоконника цветочный горшок и сбросить его кому-нибудь на голову, как вдруг большое окно соседней квартиры распахнулось, и из него высунулась Мария Сергеевна.
Мария Сергеевна посмотрела с минуту, как все чирикает и распускается во дворе, и провела пальцем по стеклу. На пальце осталась черная зимняя копоть.
И Мария Сергеевна решила помыть окно.
Она сходила в ванную за алюминиевым тазом и мочалкой, порвала старую простынь на тряпки и, взгромоздившись по стулу на письменный стол, взялась за дело.
Черт приободрился.
По железяке карниза, неслышно цокая копытцами, он вскарабкался на подоконник к Марии Сергеевне и, пока она разводила по стеклу мочалкой пыльную жижу, прошмыгнул в квартиру, чтобы все разузнать и разнюхать.
Мария Сергеевна оказалась женщина одинокая.
В записной книжке три телефона.
В холодильнике борщ в маленькой кастрюльке. На буфете одна чашка. Одна тарелка.
На тумбочке валидол. И книжка «Любовь навсегда» в тоненькой дешевой обложке.
Над кроватью портрет актера Меркулова.
Черт потер лапкой о лапку и прыгнул Марии Сергеевне на плечо.
– Вон там, в уголке, еще не домыла, – шепнул черт.
Мария Сергеевна посмотрела, куда указывал черт, и старательно потерла в указанном месте мочалкой.
– Молодец! – похвалил ее черт. – Это ты правильно сообразила, помыть окна. Чего сидеть в темноте? – продолжал дальше черт.
Мария Сергеевна доверчиво улыбнулась.
– Вот только… Знаешь, Маш… С другой стороны, не пойму я, для чего ты все это затеяла? – продолжал черт. – Вот, нормальные люди, они для чего окна моют? – продолжал черт.
– Для чего? – спросила черта Мария Сергеевна, и черт широко и приветливо ухмыльнулся:
– Эх ты, глупая! Не так задаешь вопрос! Не для чего, а для кого! Для кого-то! Придёт, например, у какой-нибудь женщины муж из магазина, а она ему скажет: «Посмотри, Саша, как я хорошо помыла окно в большой комнате!» Он посмотрит и скажет, что да, действительно хорошо.
А потом они пойдут обедать…. Порежут сальца, положат на черный хлебушек к борщику.
Покушают и пойдут вместе гулять. В парк.
А ты?
– А что я?
– А ничего… – махнул на Марию Сергеевну копытцем черт. – Как ела всю жизнь борщ одна, так и будешь есть. Ни детей. Ни денег, ни нормальной работы. Ни мужа, ни дачи…
Ни подруг.
Так я вот и спрашиваю, зачем моешь окно? А?
Мария Сергеевна опустила мочалку.
По стеклу потекли черные мыльные слезы.
По щекам самые обыкновенные.
Человечьи.
Чирикали воробьи.
Качались на качелях дети.
Стучали доминошники.
Матери качали коляски.
Папы пили пивко.
Выгружались дачники.
Самолеты несли семьи в Турцию…
А она… Действительно.
Толстая, больная женщина. Одинокая, с отечными ногами и больным сердцем, без всяких перспектив, никогда не замужняя…
Зачем-то мыла окно…
Черт был прав.
Мария Сергеевна выпустила из пальцев мочалку.
Та плюхнулась в черную мыльную пену.
Черт не толкал ее, черти не занимаются рукоприкладством. Зачем, если знать, что и когда сказать человеку?
Никаких банановых шкурок не нужно. Некоторые слова опасней банановой кожуры…
Мария Семеновна упала на тротуар послушно. Без крика.
Картофельным мешком в синем домашнем халатике.
Но все так же оглушительно чирикали воробьи. Распускалась сирень, и отцветала черемуха.
А черт побежал дальше, через бульвар, в сторону 6-й детской поликлиники.
На бульваре играл оркестр.
Бумажный черт
Человек – высшая форма жизни, вершина Божественного творения, и у него все внутри и снаружи организовано не как у какой-нибудь там инфузории-туфли, амебы, моллюска или кольчатого червя; у него центральный нервный отдел! Всякие там нефроны с нейронами по всей головной коре и спинному мозгу, некие невидимые канальца обеспечивают аналитические и проводниковые функции. Информация надежней, чем в ФСБ или Центробанке, хранится в подкорке, передается наследственным путем и приобретается в процессе жизнедеятельности… работают левые и правые полушария с желудочками, хлопают, открываясь и закрываясь, митральный, трехстворчатый и легочный клапана, на базе безусловных рефлексов формируются условные, выгибаются в нужную сторону рефлекторные дуги, бережно расходуя, хранят запасы энергии в клетках молекулы АТФ, аппараты Гольджи накапливают химические соединения, в рибосомах синтезируются белки. Окисляется глюкоза. Гемоглобин снабжает сложнейший организм кислородом. Колебания барабанной перепонки передаются слуховыми молоточками в евстахиеву трубу…
Человек приспосабливается к любым условиям среды, и мало того, он уже вовсю освоился в космосе, выйдя за границы страто- и биосфер с легкостью дифтеритной палочки! В глобальной сети человек чувствует себя свободнее вакуоли в эндоплазматической сети! А давно ли вышел он из пещеры, покрытый шерстью, с бивнем мамонта вместо отбойного молотка, дикий, необразованный, неразговорчивый и кровожадный? Ведь относительно недавно вышел! и вот уже, посмотрите, до чего докатился (имеем в виду, разогнулся)! Человек прямоходящий, гордо шагаешь ты по планете! Плечи твои прямы, грудь смотрит пуговицами вперед навстречу ветрам! Вот до чего дошел ты в процессе общественного развития! Спасибо товарищам Дарвину, Павлову, товарищу Склифосовскому, Мечникову и Пирогову! – мы хорошо осведомлены об этапах социальной и органической эволюции своего вида. Что уж говорить? – гомо сапиенс! – человек разумный, венец божественного творения…