Страница 16 из 18
И медсестричка сидела за столиком, и на историях болезни лежали уже чуть подсохшие мандариновые корки.
Домой он вернулся под вечер. Заблудился в переулках Спортивной. В метро не хотелось.
У чебуречной, на углу улицы Ленина 21, вдруг дунул с перекрестка холодный ветер и жена как будто сказала: «Ну, что же ты, Саня, простудишься. Запахнись!» И он запахнулся, хотя было не холодно.
И даже выпил рюмочку в этой чебуречной. И надкусил чебурек. Которым еще долго потом пахли пальцы.
Запахи – вот что остается надолго.
А может быть, навсегда.
И так он проходил целый день и вернулся под вечер.
Во дворе было тихо. Пахло прелыми листьями и землей. Стаявшим снегом. На качелях качалась ворона.
Женщина, очень похожая на его Таню, только молодая, дремала на скамейке с коляской.
Висели на веревках покрывала. Расхаживали по воздуху чьи-то тренировочные штаны.
Он подошел к ее оградке. Заранее, еще зимой, она купила в «Леруа» белую эмаль. Каждую весну красила свой забор в зеленый, как у всех, а тут передумала. Пусть, говорит, на будущий год будет у меня белая оградка.
Вот тебе и белая оградка. Синенький цветочек. Незабудки-лютики. Лютые цветочки.
Ничего, Таня, не будет теперь. Ничего.
Так бы ты закричала в окошко: «Саш, иди домой, ужинать!» – а так некому теперь позвать, некому крикнуть.
Он открыл дверь сам, как делал это с того дня, как жену забрали в 67-ю. Бросил ключи на подзеркальник.
Прошел по вешалкам и платьям (не успел утром убрать, когда искал платье), а убирать теперь за него было некому.
Наклонился, поднял ремень. У распахнутой двери кладовки (тут-то он что искал?) взгляд задержался на банке белой эмали. Но не остановился.
Он прошел на кухню. Поставил чайник.
Встал на табуретку, скрутил люстру. Затянул на крючке ремень.
Засвистел чайник. Пришлось спускаться. Закрывать газ.
Сквозняк в большой комнате хлопнул дверью. Он сорвался, побежал туда (а вдруг она?) – чего не бывает на свете?
В комнате было не убрано. Повсюду валялись тряпки. Тикали часы. В распахнутое окно смотрел синий вечер.
Остро пахло землей и прелыми листьями.
Ему все казалось, что он что-то забыл. Что-то пообещал и не сделал.
Что? Он растерянно огляделся. Прошел по комнате.
Вышел в коридор, заглянул на кухню, в ванную, в маленькую комнату.
Опять в большой комнате сквозняк захлопнул дверь.
На этот раз послышался резкий звон разбитого стекла. Будто в окно влетел камень.
В большой комнате ветер разбил окно. Как живая, летала по комнате занавеска. Он растерянно выглянул.
Ржавая оградка.
Баночка, накрывавшая что-то.
Что?
«Не забудь снять баночку, Саня…»
«Смешно. Ерунда!»
В маленькой комнате что-то упало. Что-то происходило в квартире. Что-то странное.
Он пошел посмотреть. Разбился напополам всю жизнь (40 с маленьким хвостиком лет) простоявший на трюмо фарфоровый барашек.
Кто-то отчетливо хлопнул на кухне дверцей холодильника. Звякнул ложкой о чашку.
Никого.
Табуретки нет. Ремень, свернувшись змеей, лежит на полу.
Кто-то вздохнул.
Кто-то легко прошел по коридору.
Кто-то разворошил платья.
Кто-то нашел то самое, теперь он отчетливо вспомнил какое.
И сложил аккуратно на полке подзеркальника.
Он вернулся к кладовке. Наклонился. Взял банку эмали. Грабельки. Лопатку. Кисточку.
Собрал в ведро.
Погрохатывая, спустился по лестнице.
Желтым пятном за его спиной горело окно большой комнаты. На земле льдинками лежали битые стекла.
Он снял баночку. Ничего. Ни намека на росточек.
Только ему показалось, как будто из-под истлевших тряпочек выскользнуло что-то невидимое. И теплое. Мотылек или бабочка. Вздох?
И не улетело. Не растворилось. Осталось рядом.
Как запах черемухи. Мимозы. И мандариновых корок.
Он собрал стекла в совок. Высыпал в мусорный ящик. Открыл банку. Остро запахло эмалью. Макнул кисточку. Стал красить оградку. Белые капли стекали с кисточки. Падали в седой после зимы ежик травы. Эмалевые слезы.
Обернулся. Понял, что потерял место, где должен был взойти росточек.
«Может быть, утром найду?» – подумал с надеждой.
Но утром ничего не нашел.
И следующим утром тоже ничего не было под окном, за оградкой.
Только седой ежик травы.
Он ждал.
Возвращаясь вечером, подходил. Подолгу, беспомощно свесив рукава, стоял у оградки.
И ждал.
Просыпаясь, подходил к окну.
Ничего не было…
Он ждал.
А на девятый день из-под земли, совершенно не в том месте, где он рассчитывал…
А по всей земле вдоль белой оградки, укрывая ее синим ковром, высыпали незабудки.
Валентин и Валентина
Одному человеку было совершенно не с кем поговорить. И поэтому он разговаривал сам с собой.
Иногда он так увлекался, что забывал, что разговаривает сам с собой, и ужасно раздражался; не дослушивал самого себя до конца, перебивал, горячился и ссорился сам с собой.
Когда этот человек шел по улице, он все время взмахивал руками, останавливался, качал головой и топал на самого себя ногами. А иногда он так кричал на самого себя, что самого себя пугался.
Прохожие, и по работе, не знали, что он ругается на самого себя, и считали его сумасшедшим и сумасбродом.
А между тем этот человек не был ни сумасшедшим, ни сумасбродом, а ему просто не с кем было поговорить.
И вот как-то раз, в студеную зимнюю пору, этот человек так поссорился с самим собой, что разделился напополам. И одна его половина пошла в кино, как хотела. А вторая поехала домой, потому что очень устала на работе и хотела просто спокойно поужинать и лечь спать.
И вот, когда первая половина этого человека купила себе один билет в кинотеатр (хотя до этого всегда покупала два билета). А вторая половина поставила на стол только одну тарелку, одну чашку и один столовый прибор, им стало до того одиноко и скучно друг без друга и до того не с кем поговорить, что первая половина выкинула билет в мусорную корзину. А вторая половина оставила остывать на тарелке недоеденные макароны с кетчупом, и обе половины бросились искать друг друга.
К несчастью, когда одна половина этого человека выскочила из троллейбуса на остановке и побежала домой, вторая половина уже вбегала в кинотеатр.
А потом наоборот.
Так эти две половины весь вечер искали друг друга, а потом окончательно запутались, замерзли и заблудились.
И вот, когда они обе уже не надеялись найти друг друга и первая половина, всхлипывая, брела по какой-то улице неизвестно куда, ей навстречу, так же всхлипывая и утирая нос рукавом, брела вторая.
Они бросились друг к другу, обнялись и…
Проснулись…
Ее звали Валя.
А его Валентин.
30 сребреников
Жила-была, в полуподвальном помещении магазина «Каменный цветок», напротив «Игровых автоматов», крыса.
Самая обыкновенная. Длинная. Серого цвета.
Бегала туда-сюда, что-то там себе соображала, кушала и так далее. В общем, вела активный городской образ жизни.
Пугала женщин.
Идет, бывает (поздним и темным вечером), какая-нибудь-там; вся на каблуках и в шубке, а эта крыса вылезет из-за мусорного контейнера и говорит: Ам! (Или что-то вроде того.)
И та, что на каблучках и в шубке, сразу отвечает «Ох!» – и, конечно, падает в обморок. Или роняет айфон. Или сумку с продуктами. Особенно с куриными яйцами.
Еще лучше кошелек.
Или еще что-нибудь в этом роде, на что каждой крысе приятно полюбоваться.
И дамочка, потеряв сознание, бежит от крысы по тротуару куда подальше, с пронзительным криком, а крыса, конечно, мчится за ней, щелкая пастью.
В общем, безобразие, конечно, сплошная антисанитария.