Страница 2 из 57
За проехавшими конными шла колонна рабов с торфоразработки. Топот разбитой обуви, тяжёлое дыхание, собачий лай, кашель, окрики конвоиров, стоны и обрывки голосов слились в некое подобие погребального марша унылой процессии. Первая смена возвращалась после каторжного труда. Надсмотрщики с собаками гнали их мыться и полоскать грязную одежду перед тем как вернуть в каторжный барак.
В распоряжении у прячущегося человека будут примерно сорок минут с того момента, как они скроются в лесу до того времени, когда они снова появятся на дороге, возвращаясь в лагерь после купания.
Третья смена пока ещё отсыпалась в бараках на дне заброшенного песчаного карьера, чтобы уже вечером отправиться на каторжную работу в, кишащую комарами и мошкой, болотину.
Рабы уже почти прошли мимо поворота в песчаный карьер, где был их лагерь, когда со стороны дороги донёсся остервенелый крик:
– Какого хрена ты разлёгся?!
Гневный окрик сменился воплями избиваемого раба:
– Ой! Ай! Не надо! А-а-а!
Щуплый человек слегка приподнял голову. Всё равно, теперь из-за пыльного облака это вряд ли кто-нибудь заметит. Толпа грязных измотанных бедолаг всё так же не останавливаясь волочилась по пыльной дороге в сторону леса. Щуплый выискивал глазами вопящую жертву.
Крупный мужчина лежал на обочине в побитой жухлой траве и вскрикивал от ударов. Его лупили резиновыми палками пара надзирателей. Хотя били они его как-то растерянно и даже лениво. Собственно говоря, они его даже не били, а просто бестолково тыкали дубинками. Кричал он больше от испуга. Надсмотрщики не старались.
Кроме резиновых палок, у одного за поясом был заткнут старенький обрез двуствольного ружья, а у второго за спиной болталась древняя и раздолбанная «мосинка» с самодельным скелетным прикладом, обмотанным кусками чёрной и синей изоленты.
К ним подбежал третий надсмотрщик с автоматом. По сравнению с двумя первыми, он выглядел настоящим франтом: ладные берцы вместо растоптанных «кирзачей», натовский камуфляж вместо застиранной и выгоревшей армейской «флоры», и настоящая казацкая нагайка вместо милицейской резиновой палки. К тому же в отличие от автоматчика парочка надсмотрщиков в армейском камуфляже была такой же грязной, как и рабы, которых они конвоировали.
Автоматчик разразился трёхэтажным забористым матом, смысл которого можно было свести к двум словам: «Почему остановились?».
– Я говорил, что у меня артроз. Я идти не могу. Мне больно и тяжело, – начал было оправдываться ноющим голосом, лежащий на земле человек.
Он был действительно крупный. Обвисшая складками кожа на лице говорила о том, что он очень сильно похудел за последнее время, но, тем не менее высокий рост, широкие плечи и крупная бочкообразная грудная клетка раба делали его чуть ли не гигантом на фоне окружавшей его троицы.
Автоматчик ловким ударом ребра ладони выбил из-под ствола шомпол.
– Больной ты у нас? Я тебя сейчас лечить буду. Разом все хвори как рукой снимет! – глумливо заявил тот.
– Поднимайся. Нельзя лежать, – взволнованным голосом сказал упавшему один из надзирателей.
Человек с больными коленями уже пытался подняться земли, морщась и шипя от боли. Оба вертухая с дубинками начали было ему помогать, но встать он всё равно не успел.
Автоматчик изо всей силы и с оттяжкой стал бить его шомполом. Пытающийся подняться, раб громко и отчаянно закричал на одной ноте. Но потом крик резко оборвался, хотя сознание он не потерял – его руки всё так же пытались закрыть тело от жестоких ударов. Похоже, что у человека перехватило дыхание от боли. Он рухнул на дорогу и начал извиваться, вздрагивая всем телом, под ударами стального прута.
Блестящий металлический шомпол обрушивался сверху с шипением и свистом, а вверх поднимался уже вместе с кровавыми брызгами, клочками одежды и ошмётками плоти. На грязной ткани изношенных лохмотьев раба проступали кровавые полосы. Тёмная ткань не выдерживала хлёстких ударов и лопалась, оголяя покрытую рассечениями и ссадинами, кожу. Раны обильно кровоточили.
Частые удары копыт рысящей лошади ознаменовали появление одного из двух всадников, замыкавших колонну рабов. На униформе конного охранника нарочито выделялись нашивки федеральной службы исполнения наказаний. В этом крохотном и жестоком мирке торфоразработки нашивки были фетишем, кричащим о причастность их обладателя к местной элите.
– А ну, стой! Чего это вы мне тут устроили?! – свирепея закричал он на конвоиров.
Автоматчик поднял на него искажённое кровавой одержимостью лицо:
– Не извольте беспокоиться, гражданин начальник. Воспитательную работу проводим с симулянтом. Больного из себя корчит. А мы его лечим.
Автоматчик озорно подмигнул двум другим надзирателям, ища у них поддержки, но те стояли, испуганно выпучив глаза на всадника-конвоира, и не торопились выручать своего коллегу, вооружённого автоматом.
– Что у него? – спросил всадник.
– Да ничего…– начал, было, автоматчик, но осекся под острым внимательным взглядом конного охранника.
Всадник указал рукоятью плети в сторону надзирателя с обрезом, намекая, что хочет услышать ответ именно от него.
– Баран говорит, что артроз у него. Ноги больные. Ходить ему тяжело. Или не может он ходить, – честно ответил тот на вопрос начальника.
Всадник снова упёр взгляд в лоб автоматчика и, угрожающе растягивая слова, сказал:
– Тебе чмудаку объясняли, что у баранов цена есть? Ты, падла, понимаешь, что добро хозяйское портишь? Если у него ноги больные, то пусть руками работает. На шнеки его завтра поставишь. Пусть рукоятки крутит. А если он подохнет до завтра, то кто его работу выполнять будет?
– Так, найдём кого-нибудь…– начал было автоматчик, но опасливо замолчал, подбирая нужные слова.
– Ответ неправильный! – констатировал всадник. – Если он подохнет, то ты станешь на его место, и будешь выполнять его работу. Тебе понятно, придурок?
– Да! Он сможет. Я же только попугать его хотел.
– Ну, я вижу, как ты его попугал. Раны открытые загноятся. Завтра лихорадка у него будет. А ещё денька через три – он ласты склеит. И из старших овчарок, ты, милый человек, пойдёшь в бараны, чтобы другим неповадно было рабов калечить ради собственного удовольствия. И без твоих стараний бараны каждый день дохнут. А, как ты собираешься план выполнять? Ведь едва-едва до нормы дотягиваете, блевотина зомбячья.
Довольный произведённым эффектом, всадник откинулся в седле. Автоматчик нервно дёрнул кадыком, пытаясь проглотить зажавший горло комок. Он боялся.
Колонна рабов уже прошла мимо места экзекуции человека с больными коленями и удалялась в сторону лесной опушки. Всадник развернул лошадь и погнал её той же ленивой рысью вдогонку за рабами.
Трое вертухаев остались стоять возле окровавленного человека.
– Мужики, поможете его до лагеря донести? – спросил у коллег автоматчик.
Один из надзирателей с дубинкой молча развернулся и торопливо пошёл догонять колонну, а второй ухмыльнулся и сказал:
– Не, Паша. Сам разбирайся. Я теперь за тебя вписываться не буду, а то ещё вместе с тобой из младших овчарок в бараны переведут.
– Ну и катись ты на хрен отсюда.
– Ты гонор-то умерь, Паша. Это пока ты ещё в старших овчарках ходишь, а завтра можешь и в стадо попасть. Не стоит заранее нарываться.
– Я своё место знаю, Бобыль. Не тебе меня учить. Моё дело собачье, конечно, но мы ещё посмотрим, как оно дальше все повернётся.
Уже догнавший колонну, вертухай остановился и обернувшись прокричал оставшемуся товарищу:
– Бобыль! Ты чего там? Бараны скоро купаться будут! Хватит лясы точить!
– Сейчас! – прокричал Бобыль и, придерживая дубинку так, чтобы не била по ногам, побежал догонять колонну.
Автоматчик остался стоять над лежащим на дороге человеком.
– Да провались ты пропадом, баран тупой! – озлоблено и с отчаянием закричал он на раненого раба. – Не было печали – черти накачали. Если завтра на работу не выйдешь, я с тебя живого шкуру спущу! Понял?