Страница 73 из 80
С середины 80-х годов особое место в моих исследованиях занимали вопросы о судьбе русских святынь и памятников. Много путешествуя, опрашивая сотни старожилов в разных местностях России, я пытался докопаться до ответа на вопрос: кто же запустил механизм варварского уничтожения святынь и памятников русского народа?
Первый интерес к этим исследованиям во мне пробудила моя бабушка Поля, которая в разрушениях церквей полностью винила «жидов, извергов антихриста, ненавидящих православных за верность Богу». В ее сознании богоборчество большевиков было отражением ненависти сатаны к Богу. Большевиков она считала представителями сатаны, а разрушение храмов актом «жидовской мести». Она не раз рассказывала мне о погромах церквей и осквернении икон, свидетелем которых была.
В начале 30-х годов бабушка на Рождество приехала в Москву погостить у родственницы. В центре города, у стен бывшего монастыря (на месте которого ныне размещается кинотеатр «Россия»), обвешанного антирелигиозными транспарантами и плакатами, среди сугробов пылали большие костры, вокруг которых мельтешили фигурки людей. Время от времени они подбегали к кострам с какими-то предметами в руках и, показав их окружающим, швыряли в огонь. Доносились возбужденные, даже радостные крики.
сначала бабушка не могла разобрать, что происходит. Только подойдя ближе, она увидела: в костер летели тяжелые старинные книги, иконы, богослужебные облачения, различная церковная утварь. Проходило обычное для тех времен комсомольское мероприятие — антирелигиозный праздник. Руководили святотатством два молодых «жида» с остервенелыми лицами, напоминающими бесовские образины с иконы «Страшный суд».
Юные атеисты, преимущественно подростки и школьники, тащили из разных мест, в том числе из собственных и соседских квартир, иконы, книги, предметы церковного культа, соревнуясь друг с другом, кто больше принесет. Бабушка вспоминала, как за тулупчик одного подростка цеплялась пожилая женщина, пытаясь отобрать у него большую книгу, но он, оттолкнув ее, бросил книгу в костер. Женщина зарыдала. Многие из людей, проходивших по улице мимо костра, старались не глядеть друг другу в глаза. Из занавешенных окон домов, выходивших на площадь, украдкой выглядывали настороженные лица. В разных частях площади стояли милиционеры.
В родных местах бабушки уже прошли и раскулачивание, и ссылки, и закрытие церквей, но такого она еще не видела. Родственница, у которой она остановилась, закрыв плотно дверь, рассказывала, задыхаясь от слез:
— Древние храмы, простоявшие сотни лет, взрывают и на воскресниках разбирают на кирпич, многих священников сослали, и церкви не служат.
— И некому пожаловаться?
— Что ты, упекут на Соловки. По заводам ходят члены общества «Безбожник» с письмами о закрытии и сносе церквей. Не подпишешь, о тебе сразу сообщат в НКВД!
Этот рассказ бабушки я вспомнил, когда начал путешествовать. Во многих местах, где я был, старожилы рассказывали похожие истории. Материалов о погромах русских церквей у меня собиралось все больше.
Однажды, изучая подшивки газет «Правда» и «Известия» для моей работы «Россия во времени и пространстве», я натолкнулся на целый пласт статей о погромной деятельности еврейских большевиков.
Приведу некоторые цитаты:
«Правда», 8.01.1930: «В фабричном и городском районах Твери с большим успехом прошли антирелигиозные карнавалы. На “Пролетарке” в карнавале участвовало 7 тысяч человек. сожжено свыше 1000 икон».
«Правда», 15.01.1930: Руководство органа по государственной охране памятников сообщает, что оно «постановило 11 января 1930 года снять с учета около 6000 памятников искусства и старины (из общего числа около 8000), из коих до 70 процентов являются памятниками церковной архитектуры».
«Правда», 22.01.1930: Восторженный репортаж еврейского публициста Мойши Фридлянда (псевдоним — Михаил Кольцов) о разрушении Симонова монастыря: «Закладывают пироксилиновые шашки в стене симонова мужского ставропигиального, первого класса монастыря в Москве... А потом грохот... менее сильный, чем ожидалось. столб, нет, не столб, а стена, широкая, плотная, исполинская, черная стена медленно вздымается и еще медленнее сползает в просветлевшем небе. Еще один удар — стена опять густеет и долго не хочет растаять.
Чистая, до блеска белая, острая горка круто подымается вверх. Тянет взбежать по ней. Нет, это замечательно! — собор раздробился на совершенно отдельные, разъединенные цельные кирпичики. Они лежат как горка сахара-рафинада, слегка обсыпанные известковой пудрой, годные хоть сию минуту для новой постройки! Они звонко ударяются друг о друга под ногами, как разбросанные жесткие кубики. Из них, из освободившихся молекул старого будет построено трудящимися нечто новое, другое, не крепость для князей церкви, а дворец для самих трудящихся.
В шестую годовщину, в ленинскую ночь, большевистская партия заложила новую смену пироксилиновых шашек. Под старую деревню. Под остатки ее бесчисленных маленьких капиталистов. Между самых глубоких корней ее старого уродливого уклада — для того, чтобы на ее месте создать новый, общественный, социалистический.
И пятнадцатый съезд уже за поворотом, мы идем открытым морем дальше, на встречные огни шестнадцатого. Новые взрывы, и с ними взлетает, отрывается от земли целый класс, доселе живучий и крепкий, как стены этого монастыря!»
«Пора убрать “исторический” мусор с площадей, — звучит погромный призыв в газете «Вечерняя Москва» (27.03.1930). — Улица, площадь не музей... И это место должно быть очищено от все еще засоряющего его векового мусора — идеологического и художественного». «Новое городское строительство за последнее время очень часто наталкивается на необходимость сломки тех или иных построек, находящихся под охраной соответствующих органов, как исторические памятники архитектуры и зодчества. На этой почве происходит много недоразумений, заключающихся главным образом в том, что “исторические памятники”, часто незаслуженно претендующие на “постоянное бытие”, не дают возможности развиваться городскому строительству» (Известия, 25.05.1927).
Изучив множество документов эпохи революции и 20-30-х годов, я пришел к выводу, что разрушение исторических памятников не было делом отдельных некультурных одиночек, но частью большой программы уничтожения духовных святынь русского народа, которого еврейские большевики — носители иудейского менталитета, решили превратить в раба. А раб не должен иметь своей культуры и своих святынь. Еврейский менталитет сформирован на догмах Талмуда, требующих от еврея уничтожения и посрамления храмов и святынь всех других народов, особенно христиан, именуемых гоями и акумами.
В начале 80-х годов в моих руках появился чудовищный документ иудейской идеологии, сокращенный свод основных законов Талмуда «Шулхан-арух». Один из законов Талмуда гласил: проходя мимо разоренного храма акумов, каждый еврей обязан произнести: «Слава Тебе, Господи, что Ты искоренил отсюда этот дом идолов». Когда же еврей проходит мимо еще нетронутого храма, то он должен сказать: «слава Тебе, Господи, что Ты длишь свой гнев над злодеями». Когда еврей видит хорошо выстроенные дома акумов, то он должен говорить: «Дома надменных разорит Господь», но когда он видит развалины дома акума, он должен произнести: «Господь есть Бог отмщения».
За более чем 2000 лет существования Талмуда это погромное отношение к святыням христиан стало частью национального сознания наиболее радикальных элементов «избранного народа»38. Буквально с первых месяцев прихода к власти еврейских большевиков в стране начинается массовый погром христианских святынь. Уже в конце 1917 — начале 1918 года закрываются и подвергаются ограблению первые церкви и монастыри. Превратив Кремль в штаб борьбы с православной Россией, Ленин, воспитанный матерью-еврейкой, приказывает закрыть все кремлевские храмы и монастыри, конфискует их ценности. Высказал свое отношение к христианским ценностям и большевик № 2 Троцкий (Бронштейн). Во время наступления на Петроград войск Юденича Троцкий со своими соратниками рассматривал панораму Петрограда со множеством златоглавых церквей. Один из его соратников посоветовал: «Надо бы подвести под Петроград динамиту да взорвать все на воздух». А на вопрос «А не жалко ли вам Петрограда?» ответил: «Чего жалеть: вернемся, лучше построим». Эта погромная идея восхитила Троцкого: «Вот это настоящее отношение к культуре».