Страница 7 из 31
Восточный район. Трудно сказать, почему он считался визитной карточкой города. Он был таким же, как и остальные, разве что немного более зеленым. Отгороженные друг от друга деревьями дома словно рассыпались посреди парка. Природа опередила здесь человека, возводящего современные, не терпящие плоскостей поселения. Уступы разноцветных крыш на крутых склонах, пастельных тонов дома взбирались один выше другого, их венчали фантастические антенны. Не по всякой из здешних крутых улочек смог бы взобраться даже портер.
Дом Фины стоял высоко. Пешком я приходил сюда один-единственный раз, много лет назад. Когда? Я остановился, вспоминая.
Нет, тех лет уже не вернуть. Улочка, снежно-белая стена в глубине за зеленой шпалерой деревьев, кактусы над бассейном - все это потеряло свою экзотичность и прелесть. Теперь дом был мертв, от него так и веяло холодом.
На центральной террасе мелькнуло яркое пятно. Человек, стоявший у балюстрады, скрылся внутри дома. Послышались голоса.
Мне вдруг почудилось, будто это все мираж. Что вне корабля, без скафандра, лишенный привычной точки опоры, я повис в пустоте.
Ноги стали ватными. Сухие губы были, казалось, покрыты слоем соли. Я облизнул их. Больно. Тихий смех, долетевший от дома, заглушил пульс в висках.
На террасе появилось еще одно пятно. На этот раз серое. Все верно. Сена, мать Фины, всегда носила серые платья. У нее была фигура двадцатилетней девушки. Муж не упускал случая заметить, что у него две дочери. Сейчас он стоял рядом. Губы Сены шевельнулись. Они оба улыбались. Я понимал, что происходит нечто такое, что требует от меня сосредоточенности. Чего они ожидают?
Снова прозвучал смех. Ближе. Совсем близко. Их лица выражали интерес, радостный, доброжелательный, но именно интерес, близкий к любопытству.
Я почувствовал тепло. Она стояла рядом и касалась кончиками пальцев моей груди. Ее дыхание согревало мне губы. Я открыл рот, силясь что-нибудь сказать, но издал только какой-то странный нечленораздельный звук и тут же пришел в себя. Лица, аллея, дом, плиты дорожки, ветви кустов - все сделалось вдруг неестественно резко очерченным. Я понял... Я знал, все это - краски, рисунок тени, последний камешек на тропинке - не забуду до конца дней своих.
Я резко попятился. Ноги снова стали послушными. Ее рука, несуразно увеличенная, повисла в воздухе.
- Ты меня не поцелуешь?
Ее голос. Всегда тихий. Я любил этот голос. Я люблю его и сейчас. Но только у той, настоящей.
- Повременю, - сказал я неожиданно для самого себя.
- Повременишь?..
По ее тону чувствовалось, что она еще не успела освоиться со случившимся. Но уже поняла. Глаза у нее погасли.
- ... пока подрастешь! - крикнул я, резко повернулся и выбежал за калитку. Не знаю, каким образом я опять очутился у причала. Повалился на светлые, будто только отполированные доски и замер.
Лежал я долго. Неожиданно в памяти всплыл улыбающийся красавчик из телефильма. Я рассмеялся - будто кто-то вытаскивал лист из-под кучи железного лома. А чем я лучше? Разыграл сцену из рекламы, отснятой по заказу конкурентов. Впрочем, нет. Разница была. Может, небольшая, но вполне ощутимая. Красавчик был фикцией, а я - нет. Тот старался сыграть свою роль как можно лучше, я же ничего не играл, хотя, может, и должен был. Я подумал о Фине. Ее не было. То, что произошло несколько минут назад, заглушило даже воспоминания. У меня отняли даже это. Даже Фину...
- Но ты же не был отрезан от мира! - голос Норина стал почти писклявым. Он воздел руки, словно древний оратор.Послушай! Ты же знал все или почти все, прежде чем полетел туда! Мы предупредили Патта, о чем же вы говорили, когда он сменял тебя на два года раньше срока, черт побери?! А Каллен? Хотя и он тоже ничего не понимал. А может, не хотел понять? Не удивительно. А здесь? Здесь, в этом доме... Ты тоже ничего не понял? Ничего? Отец? Люди, с которыми полтора месяца просидел на Тихом?
- Мы не разговаривали, - буркнул я. - Мы работали.
- А я-то думал, - взорвался он, - рыбок ловили! У тебя что - не было времени сказать "доброе утро"? Ты не прочитал ни одной странички? Не смотрел ни одной передачи? Герой космоса возвращается и падает в обморок, увидев, что происходящее касается и его!
- У тебя все? - тихо спросил я.
Он зло взглянул на меня, но промолчал.
- Не так давно, - выдавил я, - один из вас собирался избавить меня от сюрпризов. Не получилось. Ты в этом не виноват. Благодарю... за благие намерения.
На лбу выступили капельки пота. Я хотел смахнуть их, но не мог шевельнуть рукой. Норин? Он делал, что мог. А что он мог в такой ситуации?.. Что мог я сам?
Если подумать, я должен был знать, зачем иду. И я знал, знал все время, только прикидывался, будто все, касающееся Фины, есть и останется во мне и никому нет до этого дела. Объяснять ему, что после того, как Каллен сказал о несчастном случае, я ни разу, ни на мгновение не допускал мысли, что это не конец? А ведь именно так и было. Даже тот кошмарный фильм, как будто предназначенный специально для меня, ни о чем мне не сказал.
- Ты вел себя... - неожиданно проговорил Норин, словно вспомнил о чем-то важном, - как... - он осекся, мгновение подыскивал нужные слова, потом воскликнул: - Ты подумал о ее родителях?!
Я вздрогнул. Подумал ли? Если бы я вообще хоть о чем-нибудь думал... По крайней мере, пока не почувствовал ее прикосновения.
- Допустим, - с трудом выговорил я, - подумал. И только о них. Им все было безразлично. Кроме ее радости, сознания, что она живет и через секунду встретится со мной...
Голос мне отказал. Я чувствовал себя униженным собственными словами. Но сдержаться не мог. Их лица... Они радовались тому, что я вернулся, что ее успели... И сверх всего интерес: как ребенок прореагирует на принесенную игрушку. Кто должен был быть этой игрушкой? Я? Нет. В том-то и дело, что нет. Так кто же из нас?
Родители... Они готовы были заложить душу дьяволу, лишь бы он вернул им дочь...
Я подошел к стене и уперся лбом в холодный пластик. Довольно. Дальше некуда. Скажу ему, зачем пришел, и пропади он пропадом со своим удивлением - истинным или притворным, самоуверенностью и сочувствием к родителям Фины. А дальше что? Неважно. Сейчас это действительно не имело значения.
Я оторвался от стены и глубоко вздохнул. Норину можно было посочувствовать. Но я не просил, чтобы он со мною нянчился.
- Покончим с этим, - сказал я каким-то чужим голосом. Казалось, кто-то выдавливает из меня слова, выбирая те, что поближе. - Вероятно, я должен перед тобой извиниться, - я сделал шаг в его сторону, - но с этим мы немножко обождем. Короче говоря, любого, кто придет ко мне и ляпнет что-нибудь относительно "прозябания" и вечности, я выкину в окно. Я могу прожить без Центра, без полетов, но превращать себя в тысячелетний баобаб не намерен. Я считаю, что весь ваш фокус с вечностью прямиком ведет к превращению людей в абсолютно изолированные системы. Это, знаешь ли, такие штуки, которые не могут или не желают воспринимать информацию извне. Благодарю покорно. Пусть прозябают в своем вожделенном бессмертии те, кому это доставляет удовольствие. Без меня.
- Я немного разбираюсь в системах, - спокойно сказал Норин, - и не только в абсолютно изолированных. Не паясничай!
- Все равно, - сказал я. - Тем хуже. Бессмертие! И долго вы намереваетесь выдержать? Тысячу лет? Миллиард? И кто, собственно? Либо мы лишимся всего, что придавало нашей жизни хоть какой-то смысл, либо каждый вынужден будет создавать для себя хранилища памяти, в тысячи раз более емкие, нежели все пантоматы вместе взятые. Зачем? Ты хотя бы на мгновение задумывался?
Он улыбнулся. Видно, решил, что худшее уже позади. Ну что ж, он был прав. Но это была его правда. И только его.
- Из интереса, - коротко бросил он. - Этого мало?
- Кому как, - ответил я. - Мне уже не интересно. Кстати, второй раз я с техником беседовать не стану. Можете делать что угодно, но этого ящичка в нашем доме не будет. Все.