Страница 153 из 187
Таким образом, в офицерском корпусе, несмотря на неготовность страны и армии к ряду войн XIX и XX столетий, вырабатывались плодотворные перспективные военные идеи, «наперед имелось ясное понятие о войне», формировалось такое драгоценнейшее качество военного человека, как предвидение.
Д. Трескин: Основной принцип всякой науки и искусства — предвидение, прозревание, т. е. свойство видеть вперед. И стратегия, как истинная наука и искусство, должна обладать этим свойством видеть вперед, предвидеть военные события — войну и вероятных в ней противников. Для армии такое предвидение будущей войны и своего противника крайне необходимо для того, чтобы она могла сообразно этому заблаговременно подготовиться.
Известно, что одни из главных причин решительных успехов на войне талантливых полководцев состояли в том, что они предвидели эти войны, обдумывали и готовились к ним задолго до начала их. Для того чтобы возможно было предвидеть военные события, каждому военному деятелю необходима основательная подготовка в отношении военной истории, политики и стратегии…
После предвидения военных событий второй основной принцип военной стратегии — тщательная стратегическая и тактическая подготовка войск к этим событиям. Такая подготовка может предотвратить возникновение этих событий, т. е. войну.[480]
Война и военное дело требуют от офицерского корпуса воинственных и решительных характеров. Тогда обеспечивается серьезная подготовка к войне, не терпящая легкомыслия и показного миролюбия. Это позволит избежать частых и изнуряющих войн, поражений, большого кровопролития.
М. Скобелев: На войну идут тогда, когда нет иных способов. Тут должны стоять лицом к лицу — и доброта уже бывает неуместна. Или я задушу тебя, или ты меня. Лично иной бы, пожалуй, и поддался великодушному порыву и подставил свое горло — души. Но за армией стоит народ, и вождь не имеет права миловать врага, если он еще опасен… штатские теории тут неуместны. Я упущу момент уничтожить врага — в следующий он меня уничтожит, следовательно, колебаниям и сомнениям тут нет места. Нерешительные люди не должны надевать на себя военного мундира. В сущности, нет ничего вреднее и даже более — никто не может быть так жесток, как вредны и жестоки по результатам своих действий сентиментальные люди. Человек, любящий своих близких, ненавидящий войну, — должен добить врага, чтобы вслед за одной войной тотчас не начиналась другая.[481]
В. Короткевич: По существу основной своей задачи армия должна быть воинственной, как духовенство должно быть верующим, профессора — учеными. Казалось, это ясно и бесспорно, но мы переживаем странное время, когда священники занимаются публицистикой, профессора — политикой, военные земледелием…
Мне представляется делом государственной необходимости, чтобы армия желала войны, добивалась ее и стремилась к ней. При господстве миролюбивых настроений в армии на войну смотрят как на неприятную случайность, досадное осложнение, нарушающее ровное течение службы до выхода в отставку. Дело правительства — сдерживать слишком горячие порывы армии и направлять их, но гасить их было бы величайшей ошибкой, потому что лишь они одухотворяют и осмысливают мирную работу армии, зажигают огонек, без которого армия мертва.
А уж чего хуже, как если правительству приходится не сдерживать, а понуждать армию к войне. Разве история не дает примеров, когда армии, не желая воевать, поднимали бунт против собственного правительства? По моему крайнему разумению, даже у миролюбивого народа мирно настроенная армия не стоит того, чтобы на нее тратиться…
После полученного от японцев урока непозволительно уже думать, что к войне нужно готовить лишь пушки, да снаряды, да побольше войск. Нужно еще готовить и дух этих войск, и готовить загодя. С привычкой к миролюбию да добродушию не очень-то повоюешь![482]
Из этих рассуждений следует вывод: армия в мирное время должна быть боевой, заранее подготовленной к войне, так как в современных условиях (как и ранее) «предварительная подготовка получает первостепенное значение», а успех на войне достигается долгой систематической работой мирного времени.[483] Поэтому уже в мирное время армия и ее руководящая сила, офицеры, должны серьезно «приняться за самообразование, приняться действительно за военное дело, нужное в бою и на войне, а все плац-парадное, показное отбросить, как затемняющее и отвлекающее от главной цели»,[484] «наладить прямые военные упражнения так же хорошо, как и косвенные, даже выше их, даже лучше их. И тогда результат работы наших войск, со стороны их начальствующего персонала, будет совершенно другой, более победоносный».[485]
За принцип «учить войска тому. что необходимо на войне» ратовали все выдающиеся вожди нашей армии, начиная с Петра Великого и Суворова. В XIX веке этот принцип настойчиво воплощался в жизнь Ермоловым, Скобелевым, другими последователями суворовской школы в действиях на Кавказе и в Средней Азии. Не менее последовательно его требованиям следовали генерал-фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко (1828–1901) и генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров (1830–1905), оба награжденные орденами Андрея Первозванного, ценившие полевую службу, опыт войны и суворовские заветы превыше всего. Во время последней Русско-турецкой войны Гурко блестяще руководил войсками гвардии, кавалерией Западного отряда. Известны его примечательные слова, обращенные к офицерам вверенных ему войск: «Господа, я должен вам сказать, что люблю страстно военное дело. На мою долю выпала такая честь и такое счастье, о которых я никогда не смел и мечтать: вести гвардию в бою. Для военного человека не может быть большего счастья, как вести в бой войска с уверенностью в победе, а гвардия по своему составу и обучению, можно сказать, лучшее войско в мире».[486]
Любовь к военному делу не допускала невежества, требовала от офицера «знать вести войну», напряженной практической и теоретической подготовки в области военного искусства, постоянной учебы: в практической школе (на службе и в бою), в военно-учебном заведении, самообразования.
Только на основе такого подхода, единства теории и практики, сложился в России профессиональный офицерский корпус: «От современного военного требуется умение разбираться в сложной обстановке боя, способность ориентироваться на значительном пространстве, при разнообразной местности, умение отдавать вовремя приказание и принять на свой страх самостоятельное решение; для всего этого мало опыта, нужно постоянное сочетание всех сторон военного дела и столь же всесторонняя практика».[487]
А. Свечин: Чтобы сдвинуть вперед армию, надо двинуться вперед самим, офицерам. Недостаточно заботиться о том, чтобы школа выпускала образованных и энергичных офицеров, нужно и жизнь в армии поставить так, чтобы знания и энергия их не улетучивались, а росли и накоплялись, чтобы армия превратилась вся в школу; в школу не только для солдат, но и для офицеров всех чинов, всех родов службы.
Элементы минуты и случая играют большую роль, часто не заботятся о будущем; многие размышляют, что после нас — хоть потоп. И вот стремятся извлечь из работников работу, а об образовании и развитии их не думают. А над нами надо работать, надо, чтобы эта работа, эти занятия с нами, офицерами, были поставлены не в темный угол. а на самое первое место: это важный вопрос в обороне государства. Располагая стоящими на уровне современных требований офицерами, легко разрешить все другие вопросы, всякое дело будет спориться.[488]
Образованный, профессиональный офицерский корпус создавал в своей среде все необходимые предпосылки для саморазвития, сохранял необходимые для этого условия. Традиционно для русской армии требовались «офицеры-полководцы», владеющие «наукой побеждать» (более практической, чем теоретической), тактическими умениями, «технологией боя». Они обязаны были ознакомиться с военными делом во всей его широте, знать все приемы и надежные орудия нанесения поражения врагу. Для этого необходимы были знания языков, изучение опыта иностранных армий, чтобы следить за обстановкой, ориентируясь не только по родной старине. Требовалось изучать Россию, ее государственные и военные силы, политические науки, военную историю, читать книги и журналы по своей специальности, мыслить; не просто любить военное дело, свое ремесло и военное искусство, но их высший синтез — военную науку. Помнить о том, что великие полководцы, действуя в соответствии с правилами и принципами военного искусства, «никогда не переставали из войны создавать истинную науку» (Наполеон), что «война есть наука для людей выдающихся, искусство для посредственных и ремесло для невежд» (Фридрих Великий).[489]