Ярость (ЛП)

И в этот самый миг он повернулся и стиснул пальцы на шее Виктории Сендровской.

ЧЕРЕЗ КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ

Возле калитки он отвернулся и поглядел на злой дом.[142] Контуры того расплывались в темноте, чудовищный ноктюрн, написанный оттенками мрака. Мрачно-черный дом с черными дырами окон, на фоне черно-серой стены леса. Вдруг что-то нарушило этот праздник тьмы, что-то мелькнуло в поле зрения. Шацкий вздрогнул, уверенный, что это пришли за ним. Что он станет уже третьим живым созданием, который в течение четверти часа пересечет границу между жизнью и смертью.

Только он ничего против этого не имел. Совсем даже наоборот. Ему не хотелось жить. И сейчас он ничего не желал столь сильно, как просто не жить.

Но за мельканием не возникла чья-то фигура, свет фонаря, вспышка выстрела или, хотя бы, блеск клинка. Через секунду в глубокой черноте появились новые и новые мелькания, и до Шацкого дошло, что это первый снег. Все большие снежинки все более смелее спадали с неба, устраиваясь на мерзлой, грязной земле, на злом доме и на черном пальто прокурора.

Он прикоснулся к крупной снежинке на воротнике, как будто желал тщательнее осмотреть ее, но та мгновенно растворилась, превратившись в каплю холодной воды.

Он глядел на эту каплю, и в голове у него появилась странная мысль. Поначалу даже тень, мираж, практически неуловимая… В нем случилось нечто странное, что эксперты-психиатры назвали бы фазой шока. Шацкий чувствовал, что он — это он, знал, где находится и что произошло, понимал, что следует сесть в машину и уезжать, но с другой стороны все его мысли и эмоции клубились за стенкой из затемненного стекла. Там что-то происходило, он слышал приглушенные голоса, крики, видел слабые, нечеткие изображения — но все это вне его пределов, на безопасном расстоянии, без доступа в его сознание.

За исключением одной, настырной мысли, которая в одном месте била в стекло и все время вопила одно и то же, требуя к себе внимания, требуя, чтобы ее выслушали.

— Это невозможно, — тихо произнес Шацкий вслух, когда смысл этой мысли наконец-то дошел до него. — Это невозможно.

Он не знал, когда это произошло, но когда поднялся над трупом девушки, телевизор был выключен. Он не помнил, когда тот выключился, но в ходе убийственной стычки его внимание ничто не отвлекло. Это раз. Два, что не имело совершенно никакого смысла, если только не считать вопросов приличия, что Хелю в трубу засунули в одежде. Чем сильнее Шацкий позволял этой мысли добраться до себя, тем больше он понимал, что в тот самый момент, когда он увидел перхоть на гольфе Хели, все должно было стать для него ясным. Вот только тогда правда была бы еще более неправдоподобной, чем все это безумие.

Но зачем все это? С какой целью? Почему?

В первый момент движение слева от себя он принял за поземку, за танцующие на ветру снежные хлопья. Но когда глянул в ту сторону, он увидал, что фрагмент темноты перемещается в его сторону, снежинки там падали на человеческую фигуру.

Шацкий пошел в ту сторону, поначалу медленно, затем все быстрее.

И через мгновение встал перед собственной дочкой. Озябшей, перепуганной, но абсолютно живой.

Шацкий схватил ее за плечи, чтобы убедиться: это не галлюцинация.

— Ау… — произнесла галлюцинация. — Молю, скажи, что ты на машине.

Тот лишь кивнул, поскольку не был в состоянии выдавить хотя бы слово.

— Класс. Тогда садимся в колымагу и валим отсюда. Ты понятия не имеешь, что со мной случилось.

Шацкий погладил дочку по волосам, рука его была мокра от снежных хлопьев. Он глянул на ладонь и увидал, что один снежный комочек не растаял, он лежал в углублении между линией жизни и линией ума, словно был термостойким. Новый вид снежинок, импортируемых из Китая, чтобы торговые центры могли легче управлять волшебством Рождества?

Он глянул на волосы своей дочери, которая постепенно обретала свое исходное, слегка искривленное выражение лица, говорящее: «Ну ладно, так в чем здесь дело?».[143] У нее в волосах таких искусственных снежных хлопьев было больше.

Были они и на ее черном гольфе. Шацкий взял один из них, схватил между указательным и большим пальцем, стиснул.

И понял.

— Папа? Все о'кей? Потому что лично я охотнее всего очутилась бы где-нибудь в тепле.

Маленький шарик пенополистирола.

Прокурор бросил его на землю и, уже не оглядываясь, направился с Хелей к автомобилю.

ПОТОМ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

четверг, 5 декабря 2013 года

Международный День Волонтера. День рождения празднуют Юзеф Пилсудский (146), Уолт Дисней (112) и Центральный Вокзал (38). В возрасте 95 лет умирает Нельсон Мандела. Другой легендарный мировой лидер представляет собой образец здоровья. Он принимает участие в премьере фильма о себе самом в Капитолии в Вашингтоне, а после показа дает комментарий, что не может дождаться того, как его жизнь представят другие кинематографисты. Европейская Комиссия блокирует строительство нового газопровода, который, проходя по дну Черного моря, должен обойти Украину. Ватикан созывает комиссию по борьбе с педофилией среди священнослужителей. Тем временем, в Польше становится интересно. Высший Суд отказывает в регистрации Союза Лиц Силезской Национальности, поясняя в обосновании, что такого народа не существует. В Познани университетская дискуссия по гендерным вопросам закончилась скандалом и вмешательством полиции. Поморье атакует прибывший из Германии циклон «Ксаверий». Вармия и Мазуры засыпаны снегом. В Ольштыне первый день настоящей зимы. Весь город встал в пробках. Во-первых, потому что снег. Во-вторых, потому что, совершенно неожиданно, ремонт крайне невралгического пункта на площади Бема было решено перенести на часы пик. Водители теряют сознание от бешенства, а президент говорит о центре управления общественным транспортом, обещая, что когда наступит золотая эра трамвая, специальные камеры будут управлять светофорами. Радуются пассажиры, радуются и студенты, поскольку университет пообещал установить на горке своего центра отдыха подъемник для лыжников.

1

Польша уродлива. Понятное дело, что не вся, никакое место нельзя назвать абсолютно уродливым. Но если взять в среднем, то Польша является наиболее некрасивой из всех других стран Европы. Наши чудные горы вовсе не красивее чешских или словацких, не вспоминая уже про Альпы. Наши озерные края — это далекая тень скандинавских. Пляжи ледяной Балтики смешат любого, кто хоть раз побывал на пляжах Средиземноморья. Реки так не привлекают путешественников как Рейн, Сена или Луара. Все остальное — это скучная, плоская территория, частично покрытая лесами, только это никакие не пущи Средиземья, по сравнению с дикими местечками Норвегии или альпийских стран мы выглядим очень даже бледно.

Здесь нет чудес природы, которые украшали бы обложки международных альбомов для путешественников. Здесь ничьей вины нет, просто мы поселились на скучных, перспективных в сельскохозяйственном плане территориях, вот и все. Что выглядело осмысленно во времена трехполья, а вот во времена международного туризма это не столь очевидно.

Здесь нет и городов, которые были бы красивыми в целом. Нет Сиены, Брюгге, Безансона или хотя бы Пардубиц. Имеются города, в которых, если хорошо глянуть и не сильно крутить головой, и уж, Боже упаси, не идти кварталом дальше, то можно увидеть красивый фрагмент.

И никто тут не виноват. Просто-напросто, так оно и есть, вот и все.

Но существуют мгновения, когда Польша является самым прекрасным местом на земле. Это майские дни после грозы, когда зелень уже сочная и свежая, тротуары блестят влагой, а мы все впервые за полгода сняли пальто и чувствуем, что нам передается некая магия природных сил.

Это августовские вечера, восхитительно свежие после целого дня жары, когда мы заполняем улицы и сады, чтобы подышать воздухом, уловить конец лета и ожидать падающих звезд. Но прежде всего — это первое, по-настоящему зимнее утро, когда мы поднимаемся вместе с днем после всенощной метели и видим, что мир за окном превратился в сказочную декорацию. Все меньшие недостатки скрыты, те, что побольше — прикрыты, ну а самые крупные уродства обрели благородную в своей простоте, белую, блестящую оправу.