Страница 64 из 101
В техническом помещении все затаили дыхание.
Маленький Петр взял лист бумаги и начал что-то рисовать на нем карандашами. Аделя взяла желтый карандаш и пририсовала на его рисунке солнце.
— Я не люблю быть самому, — в конце концов буркнул малыш.
— А что это означает, что ты сам?
— Я должен быть в своей комнате, и мама, и я не могу выходить. Это когда меня наказали.
— Я не поняла. Ты хочешь мне сказать, что когда тебя наказывают, ты должен сидеть в комнате вместе с мамой?
Мальчишка недовольно засопел из-за того, что взрослая тетя не понимает его слов.
— Ты ничего не понимаешь. Когда наказывают, я должен сидеть в комнате сам.
Шацкий стиснул кулаки. Умоляю, просил он про себя, пускай эта ниточка хоть к чему-нибудь приведет. Пускай даст мне какой-нибудь рычаг, чтобы я мог прижать жену Наймана и выдавить из нее правду.
— Я затем и спрашиваю, чтобы понять. Мне просто было интересно, а где была тогда мама.
— Дома, — пацан пожал плечами, продолжая увлеченно рисовать.
Шацкий подумал, что все дети, похоже, одинаковы. Маленькая Хеля тоже всегда называла их большую комнату «домом».
— Но если ее наказали, она тоже сидит в своей комнате. Но в ее комнате есть телевизор, а в моей — нет. И я не могу смотреть сказки про то, как Франклин боится темноты.[111]
— А почему мама наказана?
— Это когда папа дает ей тучку.
— И что тогда происходит?
— Она должна сидеть у себя в комнате, я же говорю.
— А что тогда делаешь ты?
— Играюсь с папой.
— А как вы играетесь?
— Тебе нравится? — малыш показал Аделе рисунок: обычный детский рисунок, никаких черных дыр или багровых туч, никаких тебе мужчин с огромными членами или страшными рожами, которых обычно рисовали жертвы педофилии и домашнего насилия — семейство на фоне дома, оранжевые облачка, желтое солнце.
— Красиво! Мне очень нравятся облака цвета orange.
— Так это же по-английски! — мальчик весело рассмеялся.
— Ну, я ведь тоже знаю английский язык. Могу даже сказать: blue.
— Это синий! А в кино есть такой попугай блю, так он тоже весь синий.
Шацкий вознес глаза к потолку. Боже, дай мне силы не разорвать этого болтливого короеда.
11:47:18:пульсация.
— Я знаю это кино. Это ведь «Рио», правда?
— Ну да, «Рио». Я с папой в кино ходил.
Потому что мама получила тучку, подумал Шацкий и глянул на вдову Наймана.
Та, казалось, расспросами ребенка совершенно не была обеспокоена.
— А ты мне расскажешь, как еще играешься с папой?
— Мы читаем книжечки про Элмера.
— Про слова в клеточку?
— И про Вимбура.[112] Вимбур тоже в клеточку, только не цветную.
— А что вы еще делаете?
— Человечков из пластилина. Или сказки смотрим. Только когда идут новости, сказки я смотреть не могу.
— А что ты любишь больше всего?
— Когда еду с папой в бассейн на велосипеде, а папа шутит, включает ускорители и устраивает быстрый рейд.
— А есть какие-нибудь игры с папой, которые тебе не нравятся?
— Папа классный, — убежденно заявил маленький Петр.
Аделя глянула в сторону зеркала. В ее взгляде было: мы понапрасну теряем время.
Нормальный мальчишка, нормальная семья. Конечно, родители как-то странно общаются, но это еше не патология, опять же, может пацан неправильно воспринимает их ссоры. И говорит, что маму наказали, кгда разъяренная женщина закрывается у себя в комнате.
— А мама ходит с вами в бассейн?
— Мама не любит мочиться.
Техник у компьютера тихо фыркнул и тут же глянул на них, извиняясь.
— А часто ее наказывают, что ей нужно сидеть в своей комнате?
— Не знаю.
Рисовал он все более размашисто. Шацкий помнил, как оно бывает с маленькими детьми, и знал, что это восе не признак стресса. Просто малыш не может сконцентрироваться на чем-то, удержать внимания, его несет.
— Будем уже заканчивать, хорошо? — Аделя безошибочно разгадала язык тела мальчика. Еще только три вопроса про маму и папу, и можешь бежать. Договорились?
— Согласен, — очень серьезно ответил тот.
— А получает ли мама какие-нибудь другие наказания, кроме сидения в комнате, как ты?
— Когда она ведет себя совсем нехорошо, ей надо идти на чердак. Там телевизора нет.
Шацкий с Берутом обменялись взглядами. Как можно быстрее провести обыск.
— А как там, на чердаке?
— Там воняет и пыль.
Нехорошо, подумал Шацкий. Если бы там было по-настоящему паршиво, пацану не разрешили бы туда пойти.
— А тебя не посылают в наказание на чердак?
— Я туда ходить не могу. Потому что от пыли делаюсь больной.
— А ты не знаешь случайно, почему мама получает от папы тучку?
— Наверное, плохо себя ведет. А нужно вести себя хорошо.
Прокурор Теодор Шацкий повернулся так, чтобы видеть одновременно и сцену за полупрозрачным стеклом, так и стоящую за ними Монику Найман. Женщина была совершенно расслаблена, она даже слегка улыбалась. И Шацкий, к своему испугу, понял, что Аделя задает неправильные вопросы. Поначалу, женщина была зажатой, поскольку понимала, что-то может стать явным. А теперь она спокойна, раз никто неудобной темы не затронул.
Чертово обновление УПК. И ведь второй раз допросить пацана будет нельзя. Никогда. Шацкий взвыл про себя.
— А если мама плохо себя ведет, что случается тогда?
— Я не люблю крика.
— А не происходит ли что-то еще, когда папа с мамой нервничают? Такое, что тебе не нравится.
— Мне не нравится, когда кричат.
— А что еще тебе не нравится?
— Когда кусаются и толкаются. Мориц меня всегда толкает в садике.
— А дома тебя кто-нибудь толкает?
— Если я толкаю папу, тогда папа говорит, что толкаться нельзя.
— А папа с мамой толкаются?
— Ну ты чего? — мальчик рассмеялся. — Они же взрослые.
Аделя снова поглядела в сторону зеркала. Допросу конец.
Шацкий гадко выругался про себя.
— Могу ли я уже забрать ребенка, пан прокурор? — обратилась к нему Моника Найман сильным, уверенным голосом, таким не похожим на тот, который он слышал в ходе их первой встречи. — Или вы собираетесь посадить Петруся в КПЗ на три месяца, чтобы выдавить из пятилетнего ребенка ценные показания?
11:59:48:пульсации.
Техник остановил запись через несколько секунд, ровно с наступлением полудня, и зажег свет. Судья потянулась за своей сумочкой в знак того, что действие считает законченным. Шацкий не сделал ничего. Говоря откровенно, он понятия не имел, что мог бы сделать. И он чувствовал, что в окружающем воздухе маловато кислорода.
— И правда, — вдова Наймана никак не могла сдержаться, — я от всего сердца надеюсь на то, что у вас имеются какие-то другие способы схватить убийцу моего мужа, чем преследование пятилетнего сироты. Что вы на это?
Появление Адели защитило того от необходимости отвечать. Не говоря ни слова, прокурор повернулся в сторону дружелюбной комнаты, где маленький Найман безуспешно пытался починить сломанный карандаш. Какое-то время он боролся с точилкой, та поддалась, и мальчик вернулся к рисованию.
Когда мать забрала мальчишку, Шацкий в поисках кислорода очутился в коридоре, а поскольку никакой более существенной идеи не было, зашел в дружелюбную комнату. Внутри было душно, пахло пыльным напольным покрытием, потом пятилетнего ребенка и тонкими цветочными духами Адели, слишком даже тонкими для ее решительной личности и для этого времени года.
И Шацкому сделалось нехорошо, по-настоящему нехорошо, словно бы еще немного, и он потеряет сознание. Прокурор присел на голубой стульчик и инстинктивно стал просматривать рисунки пацана, которые Аделя собрала с пола и положила на столик.
Домик, тучки, солнышко, счастливое семейство. Какой же провал!
Счастливое семейство. Нечто такое, чего у него, возможно, уже никогда не будет.
Голова сделалась ужасно тяжелой, Шацкий положил локти на столик, лоб опустил на скрещенные пальцы. Крупный мужик в сером костюме и черном пальто, сгорбившийся так, что чуть ли не переломавшийся наполовину, втиснутый в пластиковый предмет мебели, предназначенный для дошкольников. Шацкий прекрасно отдавал себе отчет в том, как все это выглядит, но силы, чтобы подняться, просто не было.