Страница 12 из 56
- Госпожа, госпожа, - вдруг заныл парнишка на ломаном, но понятном Ане языке. - Я не виноват. Это отец. Это он велел мне жениться на вас...
- Что? - копьё чуть было само по себе не вырвалось из руки Гастаса.
Зажмурившись от ужаса, юнец заревел во весь голос:
- Я не ви - но - ва-а-ат! Вы слишком кра-а-асива-а-ая! Я бо-о-оялся вас!
- Чего? - Аня почувствовала, как на неё накатывает приступ истерического смеха. - Тебя хотели женить на рабыне? У тебя что? Невесты нет?
- Давно нет, - обречённо согласился парнишка. - С весны. Её, её же отец, тогда в городе продал. Теперь она живёт в богатом доме и каждый день ест досыта.
- За-ши-бись! - по слогам и по-русски проговорила Аня, пояснила, - Ну и нравы у них! Так что? Тот седобородый - его отец?
- Да. Он - младший сын вождя.
- И его невесту продают, как овцу? О-бал-деть! Погоди, Гастас, - неожиданная мысль оттеснила предыдущую. - Ты думаешь, что отец захочет выкупить его?
- Может быть выкупить, а, может быть, обменять голову на голову.
- Тогда ты трижды прав, что не убил его!
Гастас снисходительно усмехнулся. Копьё в его руке несильно клюнуло прижавшегося к земле пленника:
- Да одевайся ты, жених-недоросток, - помявшись несколько секунд, парень предложил. - Госпожа Анна, наверно вам лучше переодеться. Ехать верхом в вашем платье вы не сможете и ...
- Конечно, конечно.
- Одежда возле лошадей и ... возьмите фляги.
- Зачем?
- Если пройти между теми двумя камнями, - рукой, юноша указал о каких именно камнях ведёт речь, - там под скалой - источник.
- Согласен, - подхватив одежду и фляги, Аня скрылась за скалой. А Гастас занялся добычей. Кожаным ремнём, - такой же обязательной частью снаряжения любого воина, как меч или нож, он стянул пленнику запястья за спиной. Из второго ремня соорудил петлю и, накинув мальчишке не шею, привязал его к дереву, рядом с лошадьми. Подобрал медные кольца от кандалов, покидал их в свободный мешок, надел костяную броню убитого, его перевязь с ножнами, пояс. Приладил за спиной метательные копья-дротики в колчане, поправил их. Каждое его движение, каждый жест выдавали человека, привычного к оружию. Из-за скал вышла девушка, очень похожая теперь на подростка. По мнению Гастаса чужой наряд сидел на ней неплохо. Доспехи она надевать не стала, но вид имела вполне бодрый и, подойдя почти вплотную, протянула ему флягу с водой. Сглотнув сухой ком, юноша приник к горлышку. Пока есть вода - надо пить. Утолив жажду, он вернул флягу:
- Благодарю вас, госпожа. Я отлучусь. Привезу собак. Их доспехи стоят очень дорого.
- Конечно, Гастас, только почему ты называешь меня госпожой? - кроме фляг, девушка держала в руках своё белое платье. Гастас подал ей пустой мешок, ответил:
- Потому что женщина может быть или госпожой, или рабыней. Той и другой её делает мужчина.
- А если мужчина ошибается, то он получает верёвку на шею? - съехидничала Аня, кивнув на связанного юнца. Губы её собеседника дёрнулись в злой усмешке:
- Или отправляется на корм собакам.
Теперь недобрая усмешка изогнула губы девушки. Естественно, Гастас ни слова не пропустил из той, такой казалось бы такой случайной беседы, "за жизнь":
- Зло сказано, но честно.
- Я не хочу повторять чужие ошибки, ... госпожа, - паузой и наклоном головы он подчеркнул своё обращение. Глаза парня насмешливо блестели. Этот маленький словесный поединок он выиграл не унизившись и не унизив. Крошечная капля масла на раны оскорблённого самолюбия.
Бессонная ночь давала о себе знать. Борясь со сном, Аня напоила пленника, смыла ему кровь с лица. Две ничтожные ссадины под волосами и царапина через всю щёку. Любая рана на голове или лице такова. Сама - слова не стоит, но кровищи - как в фильме ужасов. Она сходила к источнику, наново наполнила фляги. Прекрасная это всё-таки вещь в дороге: фляга полная воды.
- Госпожа Анна, - негромко заговорил осмелевший юнец, - Почему вы не захотели стать моей женой? Вы бы каждый день ели кашу с бараниной и служили только мне. Я сын - вождя, а этот воин живёт одним днём. Сегодня он жив - и рад этому. Завтра он мёртв - и некому о нём заплакать. У него нет ни дома, ни семьи, ни рода, ни племени...
- У меня - тоже, - огрызнулась Аня.
- Что?
- Ни дома, ни семьи. И лишь один друг. А последнее - принято беречь. Лучше ответь: почему там ты говорил со мной на языке бича, а здесь - на языке мне понятном?
- Господа не говорят на языке рабов, - надулся парнишка. - А я - сын вождя!
- О чём болтает этот дохляк? - Гастас вёл лошадь, и через её седло, как две шкуры, были перекинуты собачьи доспехи. Выглядел воин озабоченно.
- Что-то случилось? - спросила Аня.
Юноша пожал плечами:
- Ничего. Но я осмотрел собак. На них нет ни царапины. Между тем они мертвы.
- Колдовство, - с почти комической невозмутимостью ответила Аня. Этот аргумент нравился ей всё больше и больше.
- Да, госпожа Анна, - ответил Гастас так смиренно, что ей стало стыдно. Не привыкла она ещё врать в глаза.
Воин спешно и сноровисто увязывал добычу.
- Мальчик твердит, что он - сын вождя, - попыталась разбить тишину Аня.
- Нашёл чем хвастаться, - отмахнулся парень. - Да у его папаши несколько жён и два десятка сыновей. Одним больше, одним меньше, - он даже не заметит. Я не знаю: согласится вождь отдать за сына хотя бы твою подругу?
- Отдаст! - от возмущения парнишка даже покраснел. - Кому нужна ленивая, сварливая баба! А твоя дерзкая девка, не будь она девственницей, давно бы пошла на корм собакам!
- Да, дерзости госпоже Анне не занимать, - поддразнил воин пленника.
Что тому причиной? Усталость или ощущение невероятной удачи? Но Аня вдруг обиделась:
- Ага! Дети, кухня, церковь и вечное молчание! Таково, значит, место женщины? Только не забудьте: опираться можно лишь на то, что сопротивляется!
- На то, что сопротивляется? - с недоумением переспросил Гастас.
- Да! А если не понял, - попробуй опереться на воду!
- На воду нельзя опереться...
- Потому что она не сопротивляется!
- А вы, госпожа Анна, сопротивляетесь?
- Да!
Гастас в задумчивости покачал головой, затянул последний ремень поклажи:
- Нам надо ехать, пока собачники не поняли, что добыча ускользнула и не перекрыли нам дорогу в город. Да и горожан неплохо бы предупредить о таких гостях.
- Ехать? - Аня вдруг почувствовала, как улетучивается её глупый кураж. - На лошади? Я не умею.
Взгляд парня стал задумчивым:
- Что ж, поедете у меня за спиной. Пристегнётесь ремнём и можете даже спать. Или... - он задумался.
- Нет, нет, я поеду!
- Отлично. А этот щенка закинем на вторую лошадь. А то он, с его мягкими сапогами, четверти пути не осилит. Вставай, дохляк, - воин отвязал пленника от дерева, привязал ему свободный конец ремня к стянутым за спиной рукам, после чего поднял и буквально закинул парнишку коню на спину, связал ноги под брюхом лошади, предупредил. - Вздумаешь бежать, - вспомни, что копьё летит очень далеко, а ты стоишь гораздо дешевле, чем поклажа на этой лошади.
Анну он подсадил на круп коню куда почтительнее. Сам взлетел ему на спину, передал спутнице ремень с пряжкой:
- Пристёгивайся. Не бойся опереться на меня, - и тут же послал коня вперёд. Два повода в одной руке.
Конь шёл ровной, чуть тряской рысью, укачивая и без того измученную девушку. Странный, рванный сон повис на ресницах: выжженная равнина, как костями усыпанная белым камнем, белые, заснеженные горы на горизонте, чёрная, одинокая гора, и чёрный, беззвучный вихрь, вырвавшийся из её вершины.
Что-то больно врезалось ей в бок. Аня открыла глаза. Ага! Это ремень не даёт ей свалиться на ходу. Вокруг степь. Солнце чуть приподнялось над горизонтом. Вздохнув, девушка привалилась к широкой спине своего спутника. Эта тряская рысь так укачивает...
И опять чернота перед глазами, но не мёртвая и страшная, а глубокая, как бархат с серебряными гвоздиками. Да это же звёздное небо. Одна из звёзд начинает расти, наливаясь краснотой. Лучи её - как языки пламени. И опять жёсткий удар в бок обрывает сон. Ремень. А солнце жарит во всю.