Страница 8 из 10
Позвякивая, диск катиться под шкаф. Когда-нибудь престарелый глава мышиного семейства поставит на только что изобретенный патефон пыльную пластинку. И серым будет дано откровение. А может все эти этажи вот-вот рухнут в тартарары.
- Отзвуки ваших деяний доходили до меня сквозь толщь земли, боль и расстояния.
Когда работа закончена, Гефест беседует с Прометеем, и запустившийся автоматически второй кинопроектор продолжает изливать яд и желчь на душу нашего богогероя.
От произнесенных слов Гефест вздрагивает и столбенеет, но в руке его - занесённый молот, а в глазах - буря эмоций.
И тут дверца одного из многочисленных в этой комнате шкафа открывается.
Оттуда выбирается небольшой паукообразный механизм, и, капая смазкой, бежит через всю мастерскую, гадко попискивая. Треножник возвращается, его пламя вспыхивает зеленым, он подхватывает дрыгающийся механизм и начинает проворно разбирать. Смерть паразиты.
- Одного я не могу понять, - произношу я, - то ли ты добр и благодушен до глупости и тебя устраивает роль придворного шута, то ли безвольный глупец, слабак?
Гефест хмуриться, я прямо таки ощущаю, как с вулканическим шипением магмы сурово сходятся его кустистые брови. Молот поднят и целит в меня.
- Бесполезно, - замечаю я. - А вот против богов попробовать стоит.
- Я недоволен богами, - прокашлявшись, наконец, выдавливает он. Признание вслух даётся ему тяжело, словно тягучие комья блевотины.
- Но и предавать не стану!
Вот так новость. Не вашим, не нашим.
Меж тем Гефест продолжал:
- Ибо мне дорог с таким трудом воцарившийся мир, стабильность и равновесие. К тому же боги по природе своей не злы, они просто глупы, обидчивы и капризны, как дети. Как невоспитанные, избалованные ребятишки.... Но детей же не убивают.
Помня историю, я бы мог поспорить. Но не стал.
- Зато наказывают! - жестко обрубаю я, но тут нас самым бесцеремонным образом прерывают.
Треножник поворачивает крохотный рычажок собранного им устройства и взрывается. Огненный шар, обломки и пыль мгновенно распространяются по мастерской. Борода Гефеста тлеет, что отнюдь не добавляет приятных запахов. Ругаясь, пострадавший божок хватает огнетушитель, который услужливо протягивает ему кресло и подскакивает к горящим обломкам.
- Итак, ты отказываешь в помощи?
Энергичный кивок, шипение пенной струи.
- Воистину жаль. Я почему-то рассчитывал на тебя.... Но тогда мне придется изолировать тебя, слухи, обмолвки, да и просто искушение заработать хорошую карму на предательстве - уж ты-то меня понимаешь. Чисто на время конфликта, а там видно будет.
Покои Гефеста щедро нашпигованы оборудованием, так что создать замкнутую цепь не представляет труда.
Я наблюдаю, как взбешенный кузнец беззвучно вопит сквозь энергетическую решетку. Но у меня нет заранее подготовленных эффектных прощальных слов, и я закрываю дверь; коснувшись, расплавляю замок. Посиди - подумай. А мне больше на Олимпе делать нечего.
Выходя из леса, я заметил, как по небу прочертила ослепительную дугу вопящая конструкция и разбилась где-то вдали. Над холмами Эллады взметнулись комья потревоженной земли, обломки фанеры и перья. Ветер тут же набросился на нежданную добычу и подхватил, закружил, завертел белую метель - осколки честолюбивой мечты, реквием надежде.
По дороге устало маршировало войско. Оперевшись на корявый посох вслед ему глядел старик.
- Кто эти храбрые мужи, что так безрассудно и целеустремленно восходят на Олимп, презрев недалёкие уж минные заграждения? - спросил я его.
Но старец не ответил. Он был мертв. Мертвее мертвого, и тлен не нашел поживы в его ссохшимся теле. Лицо его - открытый свиток, где сетью морщин начертан гимн земным страданиям. В окостеневших пальцах бьется обрывок незаконченной поэмы. Что-то о десятивратных Фивах и чего-то еще. Доколе быть певцом войны и вновь и вновь видеть спины уходящих в вечность героев?!
- Я пришла мстить тебе за убийство Прометея, - провозглашает неведомо откуда взявшаяся эрения, появляясь сразу за стариком.
Эрения со швом вокруг беломраморной шеи. Та самая. Старый скряга Аид.
- Ну вообще! Если ты не наведешь порядок среди слуг своих никчемных, знаешь, Аид, я уничтожу и тебя, - моё предупреждение ей.
- Моя не понимать твоя однако!
Тогда, метнувшись, я ухватил подлое создание Поднебесной Империи за складку туники и швырнул о ближайший валун. Хороший такой, добротный греческий валун, так что запчасти разлетелись веером по сторонам.
- Да здравствует Председатель! - вякнул покорёженный динамик и сдох.
- А ты мне нравишься все меньше и меньше, Аид, - сказал я земле.
Показалось, или она вздрогнула?
- Но не так, как те, коим приговор уже вынесен! - обратил я окончание тирады пасмурному небу. Ни облачко не вздрогнуло на бесстыжем лике Олимпа.
Из оврага выполз мрачный отпрыск Ехидны, и черный уродливый шрам - трещина на его лике, что-то там искрилось и натужно гудело в чреве.
- Какова грузоподъёмность манипулятора мусоровоза, и при какой температуре должно сгореть человеческое тело? - глухо прогудел динамик, размещавшийся сразу за саблевидными верхними клыками.
Ответы были - полтонны и тысяча градусов при нескольких часах, и я знал их, но ничего не ответил, не хотелось играть в дурацкую игру, типа "Поле благодати богов в стране счастливого эллина". Молча я прошел мимо, а сфинкс тащился следом, лязгал, пыхтел, докучал, дребезжал заезженной пластинкой, пока не затих кособокой неподвижной грудой бесполезного металлолома.
А я нашел шахту.
- Мда...
Аид смущенно закашлялся на роскошном ложе, торопливо заворачиваясь в несвежую простыню. Прыснув от смеха, Ехидна проскочила мимо меня, чувственно подмигнув и слегка коснувшись пышными чешуйчатыми грудями.
Так уж слегка? Восемь великолепных грудей.... Четыре ряда по две, восемь в одну линию, если представить...
Так! Не будем отвлекаться, к тому же ее шаги уже затихли вдали.
- Я это самое... ну в общем не ожидал тебя увидеть... увидеть так скоро, - промямлил жалкий в своей похоти и лжи Аид.
- Надо же, да ты что! - не преминул съязвить я. После чего мы, как ни странно, обговаривали план завтрашнего наступления.
* * *
Подвыпивший Орфей ударил по струнам изукрашенной кифары и с чувством продекламировал:
- Есть область на севере где-то,
Там дремлют в могилах куреты,
И Стикс под землею течет.
Я шел по темным коридорам царства угрюмого Аида, чу! - дорогу мне перебежала тень кошки. Но черной или белой? Цвета умерли здесь, лишь багряный цвет крови мог разбавить мрачные оттенки, оживить чернильную палитру. И скоро ей суждено пролиться. Не здесь - наверху.
Откровенно говоря, ненавидел я Зевса. За его мстительность, трусость, вспыльчивость, незнающую границ жестокость разбалованного ребенка и подозрительность. Те же качества, плюс еще гордыня да зависть, в разной мере были присуще каждому из его ближайшего окружения. Что и говорить, ведь и рожден был Зевс в наказание отцеубийцу Крону, но нынче срок его истек, время исчерпалось, и пора было заняться капитальной уборкой гадюшника под названием Пресветлый Олимп, отбрасывающего тень в сердца подневольных людей.
Вот в Тартаре заворочались сторукие великаны-гекатонхейры, разминая ржавые суставы, в треске электрических искр, места в их пыльных, пропахших мышиным пометом головах занимали деловито снующие операторы Аида. Прочая же мелюзга, дико завывая, просто толпой повалила за ними, возглавляемая сержантами-горгонами. Из какой-то норы выбрался сам слепой Полифем и заковылял, опираясь на дубину, сам не зная куда.
А у подножья Олимпа по периметру уже расположилось поджидающее нас войско Зевса, полностью покорное воле верховного божка: герои, гоплиты и лучники, боевые колесницы и младший технический персонал.