В дороге

Старых путеводителей много, и все они характерны для своих эпох, так что их можно почти наугад брать с библиотечной полки, не сомневаясь, что чтение будет занимательным и полезным. Если судить по моему опыту, то в путешествиях по Италии самый приятный попутчик — Стендаль. Его «Прогулки по Риму» сопровождали меня во многих моих прогулках по этому городу и ни разу не подвели. Совсем неплохо почитать в Риме и почему-то оказавшегося не в чести Вейо. Не буду утверждать, что Вейо великий писатель. В сущности, его очарование и очевидная оригинальность заключены в том, что он привез в Италию не те предрассудки, которые свойственны большинству туристов. Мы настолько привыкли слышать, будто церковная власть была очевидным злом и священники стали причиной деградации Италии, что человек, посмевший сказать обратное, кажется нам в высшей степени оригинальным. Начитавшись разоблачительных сочинений протестантов и свободолюбцев, мы с особым удовольствием берем в руки книгу Вейо, тем более что она вполне пристойно написана (ее автор был первоклассным журналистом). (Таким же образом неожиданная точка зрения Бальзака в «Крестьянах» делает этот роман еще более замечательным, чем он есть на самом деле. Мы привыкли читать романы, где скромные добродетели крестьянина возносятся до небес, где показывают его тяжелую жизнь и развенчивают тиранию землевладельца. Бальзак же сразу начинает с предположения, что крестьянин — настоящий бандит, и требует от нас сочувствия к землевладельцу, который незаслуженно терпит бесконечные страдания из-за преследований крестьян. Вероятно, Бальзак неправильно представляет историю общества; однако от его романа веет свежестью, в отличие от многих других, написанных на ту же тему.) Книга «Запахи Рима», как и «Крестьяне», имеет то преимущество, что представляет неожиданную точку зрения. Вейо путешествует по Папской области с намерением увидеть земной рай. И преуспевает в этом. У Его Святейшества все подданные счастливы. Не принадлежат к этой благословенной пастве дикие звери — Кавур, Маццини, Гарибальди и остальные; обязанностью каждого благомыслящего человека является не допустить их в свое сообщество. Это его главная тема, и во всем, что он видит, он находит подтверждения своей правоты. Книга «Запахи Рима» написана свежим языком пристрастности. Подобно Цимми, Вейо был:

Без меры добрый и без меры же лихой,

И каждый был ему иль Богом, или Сатаной.

Кроме того, он был умен и достаточно храбр, чтобы иметь собственные убеждения. Восхитительно, например, его отрицание всего языческого искусства по той причине, что оно не христианское! Когда весь остальной мир простирается ниц перед греками и римлянами, Вейо как ультрамонтанист[10] принципиально и с раздражением осуждает и их, и все их творения. Великолепно!

Из других спутников прежних времен, с которыми мне было приятно путешествовать, я могу назвать совсем немногих. Шарль де Бросс[11] — неистощимый источник информации. В Италию лучше всего ехать с ним. Наш Янг почти ничем не хуже во Франции. Очень хороши путевые дневники мисс Берри. У леди Мэри Монтегью тоже сыщется немало интересного. Бекфорд — великолепный дилетант. А вот Борроу, продавец Библий, известен тем, что первым оценил Эль Греко.

Если живопись вас не очень интересует, есть изумительный доктор Берни, чьи «Музыкальные путешествия» и содержат полезные сведения, и хорошо написаны. Его итальянские книги высоко ценятся, помимо всего прочего, еще и потому, что заставляют понять, куда девались в восемнадцатом веке те невероятно одаренные люди, которые в прошлом писали картины, ваяли статуи и строили храмы. Они все подались в музыку. Даже уличные музыканты в совершенстве владели контрапунктом; крестьяне божественно пели (послушали бы вы, как они поют сегодня!), в каждой церкви был потрясающий хор, который постоянно разучивал новые мессы, песнопения и оратории; почти все дамы и господа были первоклассными исполнителями-любителями; а сколько в Италии давали концертов! Доктор Берни обрел там музыкальный рай. Что же случилось потом? Существует этот рай или его давно нет?

Он все еще, как я думаю, существует, правда, перестал быть музыкальным или живописным потому что итальянцы занялись политикой, а потом производством, коммерцией и техническим творчеством. Первые две трети девятнадцатого столетия были почти полностью отданы борьбе за независимость и объединение. Потом шестьдесят лет итальянцы эксплуатировали природные ресурсы; а та энергия, которая еще оставалась, шла в политику. В один прекрасный день, когда они перестанут оснащать современным оборудованием старые дома, когда выгонят шумных слуг и вместо них наймут спокойную честную домоправительницу, — в один прекрасный день, возможно, итальянцы вновь отдадут свою энергию и свой талант на благо искусствам. Будем надеяться, что так и случится.

Очки

Я никогда не отправляюсь в путь, не захватив с собой внушительный набор оптики. Пара очков для чтения, пара очков для дальних расстояний и пара моноклей на всякий случай — их я всегда беру с собой. Чтобы все это разбить, потребовалось бы землетрясение или железнодорожная катастрофа. Чтобы все сразу потерять, надо быть полным идиотом. Кстати, когда знаешь, что очки есть, чувствуешь себя спокойно, ведь все не так просто, как объясняют нам ученые мужи, и трудно противостоять проделкам дьявола. Одни очки могут разбиться или потеряться, когда они больше всего нужны или когда меньше всего этого ждешь. Неодушевленные предметы, назовем их так, совсем не дураки; когда очки знают, что в карманах и чемодане у вас лежит еще парочка, они понимают, что безнадежно проиграли, и не предпринимают попыток сломаться или исчезнуть, более того, стараются быть на глазах.

Выбрав время между весенним равноденствием и осенью, я отправляюсь на юг, поближе к солнышку, мои запасы пополняются тремя парами солнцезащитных очков — очками со стеклами светлого и темного зеленого цвета, а еще черными очками. Больно и даже опасно смотреть на сверкающую пыльную дорогу, белые стены, отливающие металлическим блеском, голубые жаркие небеса. В зависимости от приближения или удаления лета, от того, начинается день или заканчивается, я водружаю на нос светло-зеленые, темно-зеленые или черные очки. Таким образом мне удается снижать освещенность до терпимых пределов.

Но даже если бы я совсем не страдал от избытка света и мог бы, проявляя героизм, не моргать, подобно орлу — или сварщику, то и тогда я брал бы с собой в путешествия по южным странам солнцезащитные очки. Ведь они имеют не только практическое, но и эстетическое предназначение. Защищая глаза, они одновременно улучшают окружающий мир.

Когда подъезжаешь к великим пустыням, которые на расстоянии в несколько тысяч миль опоясывают землю по эту сторону тропика Рака, пейзаж перестает меняться, что нам, жителям севера, кажется переменой к худшему. Он теряет роскошный зеленый цвет. К югу от Лиона (кроме как в горах и на болотах) нет ни единой травинки, достойной так называться. Лиственные деревья тут плохо приживаются и уступают место черным кипарисам и соснам, темно-зеленым лаврам и светло-серым оливам. Зеленый цвет в итальянском пейзаже или светлый и пыльный, или темный, блестящий. Только поднявшись на две тысячи футов — и только так — можно увидеть нечто, напоминающее великолепный, светящийся зеленый пейзаж Англии. Типичный пейзаж Северной Италии — гористый: внизу растут оливы, а наверху, где не возделывают никакие культуры, голо и черно. Все же такой пейзаж — не совсем удачный компромисс между северным и южным пейзажами. Английская природа богата и приятна благодаря обилию цветов и влажно поблескивающим травам и листьям. Их земную роскошь несколько умеряет и романтизирует туманная дымка, препятствующая ясному видению. А вот южный средиземноморский пейзаж, который впервые возникает перед нами в Террачине, поражает своей обнаженностью, резкими линиями и суровой красотой. Небо необыкновенно чистое, и кажется, что земля вдалеке — не земля вовсе, а окрашенный в разные цвета воздух. Северная Италия — это не север и не юг, она не чистая и сияющая и не округлая, мягкая, роскошно зеленая.