Запретное кино

— Да, Виктор Иванович.

— И?

— И я сказала — запросто, — соврала Клавдия. — Ты хоть понимаешь, к чему это?

— К чему?

— Я думаю, к хорошему домашнему столу, с салатами, горячим, десертом и добрым вином.

— В смысле?

— В прямом. Я не слишком нахальная? Угостишь по такому случаю, ты же кулинар — первый класс.

— По какому случаю? — все еще не понимала Ирина.

— По случаю твоего плавного перехода из категории стажера в штат прокуратуры.

Ирина громко сглотнула.

— К-как? Уже?

— А чего тянуть? Я же говорю — ты настоящий следователь.

— Клавочка Васильевна! — выскочив из-за стола, Калашникова бросилась обнимать и целовать Дежкину.

— Ну-ну, — скромно уклонялась Клавдия. — Ты меня помадой измажешь.

— Нет, дайте я вас поцелую. Не измажу. У меня «Макс Фактор».

Она таки исхитрилась и влепила Дежки ной звонкий поцелуй в щеку.

И как раз в этот момент дверь открыл Левинсон.

Обычно напористый и малотактичный, он вдруг смутился и попятился в коридор.

— Ох, извините, я… это… простите…

— Да заходи, извращенец! — расхохоталась Клавдия. — Ты что подумал, старый развратник? Это чисто деловой поцелуй. Можно сказать — дружеский.

— Да-да, конечно, я и подумал… — Левинсон приостановил свое отступление.

— У тебя дело или так просто пришел?

— Так это… ну, как бы… из лаборатории… Фотография…

— Покажи! — вскочила Дежкина.

Левинсон опять шарахнулся к двери.

— Да что вы сегодня такой пугливый? — укоризненно покачала головой счастливая Калашникова.

— Испугаешься тут с вами, — робко подошел к Клавдиному столу Левинсон. — Вон, мужиков до гроба доводите.

— Фотографию дай! — вдруг рявкнула Клавдия. — И пошел вон отсюда.

Левинсон положил на стол черный пакет и моментально исчез.

Хорошее настроение как рукой сняло.

— Да бросьте вы, Клавдия Васильевна, — тихо сказала Ирина. — Ну подумаешь, мало ли дураков на свете.

— Он не дурак, — тяжело ответила Клавдия. — Он вообще не свои слова говорит. Это вон, выйди в коридор, по всем углам шепчутся — Дежкиной подозреваемый с собой покончил.

Ирина какое-то время оценивающе смотрела на Клавдию, а потом тихо произнесла:

— А я не думала, что вас это волнует.

— Меня сейчас только это и волнует, — так же тихо ответила Клавдия.

Она достала из пакета фотографии и разложила их на столе.

Технари в лаборатории сделали чудо. Клавдия даже не предполагала, что размытое, не в фокусе, дрожащее изображение можно сделать таким четким.

Это был парень лет двадцати пяти: низкий лоб, узко посаженные глаза, большой губастый рот, чуть оттопыренные вверху уши, и даже — вот уж совсем магия! — шрам на скуле.

Беда одна — Клавдия никогда раньше этого человека не видела.

— Теперь все понятно, — сказала она, оторвавшись от фотографий.

— Что понятно, Клавдия Васильевна?

— Меня все мучило, откуда Семашко знает подробности убийства. А он его просто видел. Ему показали эту съемку.

— Вы думаете?

— Уверена. Знаешь, я поняла, что это мое дело, только когда убийца выстрелил.

— Почему? Неужели не узнали двор, дом?

— Господи, Ириша, ты «Иронию судьбы» видела? Разве наши дворы можно узнать? Да я даже улицу не узнала, хотя была на ней десятки раз. Только по расположению тела. Вот он упал, и я сразу узнала. Такая гадкая профессиональная черта памяти. Но уж этого, — она ткнула пальцем в фотографии, — я узнаю точно.

— Только бы его найти, — сказала Ирина почти мечтательно.

— Ничего, скоро суббота, поедем на Горбушку.

16.24–20.12

Он сидел на самом краешке стула и все время оглядывался на дверь. Звали его как-то несовременно — Порфирий Игнатович. А фамилия была словно специально придумана для его должности — Замков.

— Вы ведь теперь в подчинении министерства юстиции? — спросила Клавдия, пока заполняла шапку протокола допроса.

— Так точно, товарищ следователь.

— Здесь вам товарищей нет, — обворожительно улыбнулась Калашникова. — Мы, в конце концов, дамы, имейте совесть. Называйте нас просто — госпожи следовательницы… Нет, господа… Нет. Ну, в общем, так. Госпожа Дежкина и госпожа Калашникова.

Несчастный контролер следственного изолятора, в просторечье вертухай, от этих слов вообще сдвинулся даже с краешка и каким-то чудом теперь висел в воздухе.

— Ну, расскажите, Порфирий Игнатович, как дело было? — оторвалась от бумаг Клавдия. Но тут увидела лицо контролера и чуть не прыснула. Такая нечеловеческая мука была изображена на нем, словно ему задали бином Ньютона. — Да вы не пугайтесь, следователь Калашникова пошутила.

Слова «следователь Калашникова» Дежкина подчеркнула специально для Ирины. Та оценила.

— Ну так мы вас слушаем.

— А чего? Я, как всегда, заступил на дежурство в ночь. Ну проверил всех по списку. Как раз ужин носили. А потом чего — отбой.

— Как часто вы должны заглядывать в глазок?

— По инструкции?

— По инструкции.

Мука на лице контролера сделалась невыносимой. — Так это, часто.

— Ну и?

— Да мы заглядываем. Мы и чаще заглядываем. Да толку что.

— В каком смысле — что толку? — спросила Ирина.

Теперь Клавдия чуть не рассмеялась, глядя на свою ученицу. Та решила затеять игру в плохого и хорошего следователя. На себя взяла роль изверга.

— А так, что вот, понимаете… — развел руками Порфирий Игнатович.

— Очень содержательная речь, — не отставала Ирина. — А если по-русски?

Замков умоляюще обернулся к Клавдии:

— Так понятно же — народу в камерах набито, как кильки. Тут заглядывай не заглядывай — разве чего углядишь? Я и не углядел.

— Ну-ну, — погрозила пальцем Ирина. — Вы отвечайте по существу — вы нарушили инструкцию или нет?

— Никак нет. Легулярно заглядывал. — Он так и сказал «легулярно». — Как раз очередь Семашки была спать. Он на полу лежал, под шконкой.

— Под чем? — сморщилась Ирина.

— Извиняюсь, под нарами. Местов нет.

— Подождите, как это его очередь была?

— Так они по очереди спят. Местов нет.

— А остальные, кто не спит?

— Те сиднем сидят. Или стоят, как придется.

— Понятно.

— Значит, вы ничего не видели и не слышали? — спросила Клавдия.

— Почему? Я все видел.

— Здрасьте, — сказала Ирина. — Вы же только что сказали…

— А чего я сказал?

— Вы сказали, что ничего не видели.

— Когда?

— Да только что.

— Не. Я только что сказал, что все видел.

— Ну и что вы видели?

— Кого очередь была, те спать легли, а остальные сиднем сидели, потому что народу много, а…

— А местов нет, — закончила за него Ирина. — Понятно. Дальше.

— А дальше — все. Труп.

— Но вы же только что сказали, что все видели.

— Да, я сказал, что все видел.

— Ну?

— Так я раньше еще сказал, что не углядел.

Ирина обалдело смотрела на Замкова. А тот, словно одержав моральную победу, снова уселся на стул.

— Когда вы обнаружили Семашко?

— В три часа двадцать восемь минут московского времени, — выпалил Замков.

— Такая точность? — засомневалась Ирина.

— А мы обязаны отмечать происшествия.

— Как вы его обнаружили? — спросила Клавдия.

— Так позвали меня.

— Кто позвал?

— Подследственный Чирков. Он не спал как раз, потому что не его очередь была. Он сидел как раз, потому что народу…

— Много, а местов нет, — снова договорила Ирина.

Замков с удивлением посмотрел на нее, откуда, дескать, она знает.

— Да… И увидел, как юшка потекла из-под шконки.

— Юшка — это кровь?

— Ну, юшка, — согласился Замков. — Я позвал дежурного, и мы вошли. А там — все. Труп.

— Кто спал рядом с Семашко?

— Чалидзе и Суханов.

— Чалидзе, Чалидзе… — проговорила Клавдия, вспоминая. — Это какой же Чалидзе?

— Это грузин Чалидзе, — весомо сказал контролер.

— Он по какому делу? — спросила Ирина.