Страница 12 из 19
— Сволочь, — сказала Ирина.
— М-да… Но это, так сказать, голубое детство и юность «героя». А вот к фашистам он устроился следователем. Такой, понимаешь ли, наш с тобой коллега. А в конце сорок третьего года и от фашистов сбежал. Ну, дальнейшая его судьба нам с тобой известна.
— Следователем? — разочарованно произнесла Ирина.
— Это только так называется. Следователи там были немецкие. Он тоже, собственно, брал у людей показания, но… Не дай бог. Это гнида еще та была. Слов для него нет, даже мата жаль.
Клавдия замолчала. В деле Симкина она прочитала показания, данные свидетелями его «следовательской работы». И тогда снова внутренне ахнула. Какая-то женщина подробно описывала изобретение Симкина, которое тот называл «мясорубкой». Клавдия читала и вспоминала свой сон и видеоролик. Все было один к одному, с той только разницей, что там разрывали мертвого человека, а Симкин разрывал живых. Он разрывал детей на глазах родителей. Специально для этого две лебедки были приспособлены.
— Знаешь, когда мы вчера в его доме были, я уже все до конца поняла. Это тоже трудно объяснить, но человек не держал старых вещей совсем, никаких. Все выбрасывал подчистую.
— И что?
— Наверное, опасался любых материальных свидетельств своего существования. Хоть чем-то боялся себя выдать. Я понятно говорю?
— Понятно, — кивнула Ирина. — Мне самой жутко было. Еще все время это дерево вспоминаю.
— Да… — Клавдия помолчала. — И вот теперь решай — искать нам тех людей, что его казнили, или оставить в покое?
Ирина не успела ответить, потому что в дверь постучали.
— Да, — сказала Клавдия.
Заглянул милиционер.
— Следователь Дежки на?
— Я.
— Горбатова привели.
— Заводите.
Первое, что сказал Леонид Маркович, войдя в кабинет, было:
— Госпожам следовательницам мое глубокое почтение.
Клавдия с Ириной переглянулись.
— Снимите с него наручники, — попросила Клавдия сопровождающих, — и побудьте в коридоре.
Милиционеры выполнили просьбу. Горбатов прищурился близоруко, деловито осмотрелся и сказал:
— Отпустите меня на свободу, я обязуюсь в месячный срок произвести в вашем кабинете евроремонт.
— Сами будете ремонтировать?
— Нет, турецкие рабочие сделают все в лучшем виде.
— А если всю прокуратуру? — спросила Клавдия.
— Тогда лучше оставьте меня в тюрьме, — ответил Горбатов.
— Ну что, Леонид Маркович, как ваше дело движется? — спросила Клавдия, заполнив протокол.
— Ни шатко ни валко. Что вы! Со мной такие злодеи сидят, разве вам до меня, скромного сеятеля разумного, доброго, вечного.
— Тут какая-то неувязочка: это вы — разумный, добрый и вечный или то, что вы посеяли?
— А вы тонкая дама, — обрадовался Горбатов. — Заметили. Правильно. И то и другое. Вот вы мне скажите — готовы вы платить двести рублей за видеокассету, которую раз посмотрите и выбросите? Нет, не готовы. А семьдесят? О, вижу, уже глазки блестят.
— Это я зеваю, — сказала Клавдия. — Извините. Вы большой радетель о счастье народа, но я вас вызвала совсем по другому делу.
— Да уж догадываюсь. Про Семашко речь?
— Да.
— Я уже говорил следователям, что мне, собственно, рассказывать нечего. Я только увидел, как из-под нар вытекает лужа крови, и позвал верту… простите, контролера. Вот и все.
— И все?
— В общем и в целом.
— А в частности?
— Вы про очки? Ох, госпожа следователь, знаете, с чего все началось? Еще когда я учился во ВГИКе, мне казалось, что очки придадут…
— Вы учились во ВГИКе? — переспросила Ирина.
— Да, на экономическом факультете.
— На экономическом?
— Кино — тоже производство, — развел руками Горбатов. — Так вот, я начал носить темные очки, которые, как мне казалось, придают мне солидности. И испортил себе зрение. Знаете, пластмассовые носил, стекла царапались, все время зрение напрягал и сорвал…
— Это очень поучительная история, — остановила его Клавдия. — Но, если можно, ближе к делу.
— А что вас интересует?
— Как вы думаете, когда Семашко украл у вас очки?
— Вот! Если бы я знал… Между прочим, очки-то были от Ив Сен Лорана. Одна оправа триста долларов. А он так варварски… Вообще-то ужас, конечно. Но очки жалко. Мне их так и не вернули.
— Вы ведь с Семашко разговаривали перед отбоем?
— Да.
— О чем?
— О чем… О жизни. Он у меня все Горбушкой интересовался.
— Как? — не поверила своим ушам Клавдия.
— Ну, рынок такой есть…
— Я знаю.
— Вот. Он считал почему-то, что я там торгую. А я не торговец, я производитель.
— А зачем ему нужна была Горбушка, не говорил?
— Да так, намекал больше. Дескать, есть у него какой-то фильм, хочет его подороже продать.
Клавдия внутренне напряглась.
— Что за фильм?
— Не знаю, говорил — сенсация.
Да уж…
— И что вы ему посоветовали?
— Так я же не торговец, повторяю.
— Ну-ну, будет вам скромничать. Вы ведь и швец, и жнец, и на дуде игрец.
— Ну правда, знаю я кое-каких людей. Но я же все следователю сказал.
— А Семашко?
— Нет. Ему не сказал. Он у меня не вызывал доверия.
— Хорошо. У меня такой вопрос тогда — кто из ваших «кое-каких людей» занимается документальным кино?
— Ага. Вы имеете в виду порнографию?
— Нет.
— А что?
— Убийства.
Горбатов минуту смотрел на Клавдию настороженно и восхищенно.
— Вы для этого меня вызвали?
— И для этого.
— Вот тут я с вами буду сотрудничать на все сто. Мне самому противно. Я один раз посмотрел такую кассету…
— Назовите.
— Шуранов. Вадим, по-моему. Впрочем, если его искать, то лучше говорить — Шура, с ударением на последнем слоге.
— А где искать-то?
— На Горбушке. Только смотрите не в палатках, а в самом ДК. Там, знаете, где рокеры тусуются.
— Завтра и пойдем. А можно сказать, что мы от вас? — спросила Клавдия.
— Нет. Проколетесь. Все знают, что я на нарах.
— А Шуре есть чего опасаться?
— А вы сами подумайте. Откуда он эти кассеты берет? Да убийцы ему и поставляют. Это, знаете, теперь такой жуткий бизнес начался. Меня тошнит.
Клавдия не без сочувствия посмотрела на Горбатова. Она испытывала те же самые эмоции.
Они еще поговорили с Леонидом Марковичем. Клавдия расспрашивала, с кем приятельствовал в камере Семашко, как вообще жил, чем занимался. Ничего нового, впрочем, она не узнала.
— Ну, госпожам следовательницам мое почтение, — попрощался видеопират, когда милиционеры надевали на него наручники.
— Заходите, — вырвалось у проникшейся симпатией к Горбатову Ирины.
— А с виду добрый человек, — сказал Горбатов.
Как только закрылась за ним дверь, зазвонил телефон.
— Да, — ответила Клавдия. — Молодец, сынок, записываю. — Она что-то черкнула в блокноте и встала.
— Все, Ириша, пора.
— Куда? На Горбушку?
— Нет, это завтра. А сейчас мы поедем, — она заглянула в блокнот, — на улицу Василисы Кожиной, дом двадцать, квартира пять. Там живет человек, который разыскивал Сафонова.
— Откуда вы узнали?
— По фамилии. Есть такая программа, называется «Карта, адреса и телефоны Москвы и Подмосковья». Макс в Интернете нашел. Но я завтра обязательно на Горбушке диск куплю.
19.01–20.12
От метро «Филевский парк» надо было пройти с полкилометра до улицы Василисы Кожиной, которая, как рассказала Ирина, была героем Отечественной войны 1812 года.
Вот так, давнюю историю они знают лучше, чем новейшую, подумала Клавдия. И тут же спохватилась. Да что это за «они»? Или я уже старею?
Нет, она не чувствовала себя старой, она просто завидовала молодым, которые учат что хотят, говорят что хотят и отвечают за себя сами.
— Во, может, зайдем? — кивнула на вывеску магазина «Интим» Ирина.
— Да уже закрыто, наверное, нет? — вслед своим недавним мыслям расхрабрилась Клавдия.