Страница 10 из 19
Чердак оказался таким большим, что даже не верилось. Наверное потому, что он был совершенно пуст.
Клавдия потопталась, прислушалась, дождалась, пока поднимется Ирина, и забрала у нее фонарь.
Нет, ничего интересного. Чердак как чердак. Ряды толстых деревянных балок, слуховые окна и пыльный пол, на котором множество следов. Потоптались тут оперативники, да тоже ничего не нашли.
Странно, конечно, что он пуст, но с другой стороны — не все же хранят на чердаках никому не нужную рухлядь, некоторые, наверное, умеют старые вещи выбрасывать.
— Мы все-таки что ищем? Свидетельства того, что он был зубным техником? — спросила Ирина, когда спустились снова вниз.
— Нет, он не был зубным техником, — ответила Клавдия загадочно. — Ну-ка, сюда пойдем.
Это был уже подвал. Белые стены, низкий потолок с большой лампой на шнуре, каменный пол с трещинами, тоже совершенно пустой, и только в углу лежало что-то непонятное. Клавдия подошла, чтобы рассмотреть, это было колесико, на каких возят огромные баулы.
— Ну, все, — сказала Клавдия, — можно идти. Только еще дерево тебе покажу, на котором его…
— Это называется «спокойной ночи, малыши»? — язвительно спросила Ирина.
— Это называется — следственные действия.
Яблоня была единственным деревом в саду Правда, она была высокой. Клавдия осветила ствол — нижние ветки были аккуратно спилены и замазаны. Видно, хозяин ухаживал за своим единственным плодовым деревом.
— Ужас, — сказала Ирина. — И кто его первым увидел?
— Дети, — вздохнула Клавдия. — Представляешь, шли ребятишки поутру в школу и видят такую картину.
Ирину аж передернуло.
— Сволочи, — сказала она, что, конечно, относилось не к детям.
— Ну что, — сказала Клавдия, — кажется, не зря смотались.
22.25–23.54
— Ну ладно, не буду тебя мучить, — сказала Клавдия, когда они снова оказались в метро. — Давай, спрашивай.
— Что, где, когда?
— Ну, ты так сразу… Давай по порядку. Давай вот откуда начнем. Помнишь, ты сказала — и очень верно сказала, я даже позавидовала тебе, ну что там — мозги молодые, ум хваткий, наблюдательность — сто процентов…
— Это вы обо мне? — спросила Ирина.
— О тебе.
— Знать бы еще, за что вы меня так саркастично хвалите?
— Никакого сарказма, Ириша, восхищаюсь. Ну так вот. Сафонов, как ты верно заметила, был до войны зубным техником.
— Вот именно! — самодовольно вставила Ирина.
— А после войны вдруг — санитарный врач.
Самодовольство с Калашниковой слетело вмиг.
— С чего бы это такое стремление к чистоте, к довольно бедной, заметь, чистоте, когда есть же золотая в прямом и переносном смысле профессия — зубной техник.
— Да, об этом я не подумала, — призналась Ирина.
— Ничего, я подумала. И вот до чего додумалась: он никогда не был зубным техником.
— Как это?
— А вот так… Все, тебе выходить. Ты ведь домой?
— Нет, — твердо сказала Калашникова. — Я с вами. Я теперь от вас не отстану.
— Так я еще в прокуратуру, заберу дела на сокамерников Семашко.
— И я в прокуратуру. Продолжайте.
— А на чем я остановилась?
— На том, что Сафонов не был зубным техником.
— Да, я даже думаю, что он не был и Сафоновым, — сказала Клавдия.
Ирина только пошире распахнула глаза.
— Ну, посуди сама, в голодное и бедное время денежные профессии не меняют на безденежные. Это во-первых, но не в последних.
— Ни фига себе… — пробормотала Ирина. — Откуда же такие далеко идущие выводы?
— Это не выводы, а только предположения, но вполне обоснованные. Вот когда мы перероем все архивы, когда найдем настоящие, не липовые документы на Сафонова, тогда и будем делать выводы.
— Хорошо, а откуда такие предположения? На чем основаны?
— Нет, ты все-таки молодец, — вдруг как будто поменяла тему Клавдия. — Меня, когда мы читали его дело, что-то царапнуло, а что — даже не задумалась, а ты сразу поглядела и тут же все поняла моментально…
— Я сейчас позову на помощь, — пригрозила Калашникова.
— Основаны мои предположения на том, — тут же переменила тон Дежкина, — что не все ладно у Сафонова с его ранениями. Помнишь, там написано, что у него было ранение в грудь, он долго лечился, а потом получил контузию.
— Ну.
— С ранением он пролежал в госпитале два месяца, а с контузией полторы недели.
— И что?
— А после войны он лечится от чего?..
— От контузии, — растерянно проговорила Ирина.
— Это не странно?
— Почему? Так часто бывает. Мелкая болячка, а потом как всплывет…
— Бывает. Все, конечно, бывает, — согласилась Клавдия. — Но не в нашем случае.
— Да почему?! Ну вылечился человек. На совесть лечили, вот и вылечился. Ведь за два месяца могли основательно на ноги поставить?
— Могли.
— Так почему?
— Да потому, что не было у него никакого ранения в грудь, — сказала Клавдия. — Я заключения медэкспертизы читала. Никаких шрамов.
— И вы до сих пор… — обалдело пробормотала Ирина.
— Пошли, наша, — встала Клавдия.
Ирина послушно поплелась за Дежкиной.
— Но как же это, Клавдия Васильевна? Он что, кто-то другой?
— Боюсь, что совсем другой.
— И никто ничего не знал?
— А вот это, похоже, не совсем так. Впрочем, я расфантазировалась. Может, я и не права.
— Как не права? В чем?
— Не важно. Ты другое заметила? Он воевал до сорок третьего в одной части, а после госпиталя — в другой.
— Я…
— А это тоже очень странно. Люди обычно в свои части после госпиталя возвращались. Это и понятно. А Сафонов почему-то в другую часть.
— Так он же не Сафонов.
— Это уже мы предположили, — кивнула Клавдия. — Мы дальше с тобой соображаем. Мы соображаем что?
— Что? — завороженно спросила Ирина.
— Мы соображаем, что если подмена и произошла, то или в госпитале, или сразу после госпиталя. Скорее всего, после госпиталя. Надо запросить архивы военных госпиталей.
— Погодите, я уже все поняла, но какое это может иметь отношение к убийству?
Они как раз вошли в прокуратуру и поднялись в свой кабинет.
— Давай чайку, — предложила Клавдия. — И сахара побольше, чтоб мозги работали.
Ирина бросилась суетиться насчет чая, а Клавдия снова позвонила домой.
— Федюша, это я, я уже выезжаю.
— А я уже сплю, — грубо ответил муж.
Клавдия улыбнулась и положила трубку. Ничего, сегодня она реабилитируется. Федор, конечно, еще не спит. Ждет ее с двумя равно значимыми целями — поругаться или… совсем наоборот. Словом, что получится. Клавдия постарается, чтобы… совсем наоборот.
— Меня само его убийство и натолкнуло на эту фантазию, — сказала Клавдия, когда чай был готов. — Понимаешь, это, собственно, было не убийство, а какая-то казнь. Тут ниточки тонкие, еле ощутимые, но… предположим, вернее, снова пофантазируем. А ты меня поправишь, если я не права кардинально и окончательно.
— Хорошо, — с готовностью ответила Ирина.
— Если мы согласились с тем, что человек во время войны вдруг решает поменять вообще всю свою биографию, что, впрочем, еще нужно доказать, то мы спросим себя — почему? Ответ простой — прежняя биография этого человека была ему в тот жестокий момент опасна. Что-то он такое натворил, что заставило его… Я не знаю, как это можно было сделать иначе, боюсь, только убить настоящего Сафонова. А ты, наверное, слышала и про заградотряды, и про СМЕРШ, эти ребятки особенно не воевали, но солдат положили немало. Наших солдат. Понимаешь, как надо было бояться своего прошлого, чтобы не побояться СМЕРШа. А за что тогда карали сурово? Да за все. За дезертирство, за разглашение тайны, за спекуляцию… Но пуще всего за предательство.
— Вы хотите сказать?..
— А интересно, — отхлебнула чаю Клавдия, — что я хочу сказать?
— Что он был предателем? Что он был каким-нибудь полицаем? Ну да, вы же про казнь упомянули.
— Вот именно. Это очень по-немецки было — сначала палками, а потом повесить. Так вот я и говорю, что, видно, он так и не спрятался, что нашли его и — казнили.