Подарок из Египта

— Ну что ты все время лазишь по этим кабакам? — говорил ему как-то раз Херемон, не в силах уже терпеть ночные похождения Рахонтепа, которые пятном ло-жились на все жречество. — Тебе что, мало своих девок в храме? Вон, ходи к лю-бой каждый день, если тебе так невтерпеж. Только нас не позорь. Я не хочу, чтобы про нас говорили, будто здесь в храме одна пьянь собралась.

— Да не нервничай ты так, — по-свойски отвечал ему Рахонтеп, — никто никого не позорит. С чего ты это взял?

— Не позорит?! — воскликнул Херемон. — А кто вчера в «Похотливом сфинксе» со шлюхами песни орал? Скажешь, не ты?

— Ну я, ну и что? Ты думаешь, я просто так с ними там сидел? Ничего подобного. Я приобщал их к нашей вере. Одна из них уже сегодня приходила воздать хвалу нашему богу.

— Что ты мелешь! Эти шлюхи приходят тебя соблазнять, а не воздавать хвалу. В общем так, Рахонтеп, мне это надоело, еще раз повторится такое паскудство, посажу тебя в архив храма папирусы переписывать. Ты меня понял?

Рахонтеп, конечно, возмутился такой неоправданной, по его мнению, строгостью, но Херемон остался непреклонен. Какое-то время Рахонтеп держал себя в руках, но в один прекрасный вечер не выдержал и вновь заглянул в пресловутый «Похотливый сфинкс». То, что произошло потом, Рахонтеп не любил вспоминать. Напившись до безобразия, он разбил нос одной из танцовщиц, как раз той, что недавно со слезами на глазах клялась ему в верности Себеку. Но ее верности хватило лишь на одну ночь, а потом она потребовала с пристававшего к ней Рахонтепа деньги, потому что отдаваться задарма, пусть даже и жрецу Себека, она не собиралась. Рахонтеп напомнил ей о ее клятвах быть всегда верной Себеку и во всем ему подчиняться, но она лишь рассмеялась жрецу в лицо, обозвав Рахонтепа крокодильим болтуном. Тогда разгневанный Рахонтеп покарал вероотступницу ударом кулака в нос. Но безнаказанным его безобразие не осталось. Слуги Фрасибула накинулись на жреца и долго пинали его на полу ногами, чтобы впредь он не втягивал в свою крокодилью секту танцовщиц, а как и все платил за их любовь монетами, а не словоблудием.

Наутро Рахонтеп появился в храме весь в синяках. Там уже знали о ночном происшествии в «Похотливом сфинксе», и Херемон, чье терпение, наконец, лопнуло, передал ему через служителей, чтобы Рахонтеп прямиком шел в архив и брался там за переписку папирусов. Беспечные денёчки для него закончились. Унылый Рахонтеп побрел пачкать руки в чернилах.

Это наказание лишь ненадолго усмирило его буйный нрав. Рахонтепа по-прежнему тянуло в трактиры. Но если раньше он всячески обирал прихожан и кутил на их деньги, то теперь гулять ему было не на что. Тогда он умудрился отодрать со статуи Себека серебряную пластину и продать ее одному иудею-ювелиру. По-лученные деньги он пропил в ту же ночь. В храме пропажу обнаружили лишь на следующий день, однако вора найти так и не удалось.

Это придало Рахонтепу уверенности. В следующий раз он выковырял у статуи Себека глаз из драгоценного камня и поспешил с ним к знакомому ювелиру. Но на этот раз удача изменила Рахонтепу. Ювелир предложил ему за глаз Себека слишком мало денег. Иудей догадывался, что глаз краденый, и потому на-деялся приобрести его за бесценок. Рахонтеп стал возмущаться и обругал иудея грязным торгашом с обрезанной совестью. В долгу иудей не остался. Лишь только египтянин ушел, он прикрыл свою лавочку и поспешил в храм, где и донес обо всем Херемону. После этого случая Рахонтепа с позором выгнали из храма. Он поселился на окраине города и зарабатывал на жизнь тем, что лечил больных.

О нем-то теперь и вспомнил Трифон. Beдь, кроме врачевания, Рахонтепа обучили в хра-ме и тому, как обращаться с крокодилами. Он сам не раз лечил Суха и на праздниках показывал с ним разные трюки. Когда Марк узнал об этом, то решил предложить Рахонтепу ехать вместе с ними в Рим, чтобы приглядывать там за Сухом.

Трифон взялся уговорить бывшего жреца и отправился к Рахонтепу домой. После недолгих поисков Трифон нашел его обветшалое жилище на окраине города. Дела у Рахонтепа шли плохо. После того, как его выгнали из храма, он стал пить еще больше и совсем опустился. Стоило ему заработать врачеванием несколько драхм, как он сразу шел с ними в трактир, чтобы забыться в пьяном угаре.

Трифон застал его за лечением какой-то старухи. Она жаловалась на боли в животе, и Рахонтеп порекомендовал ей пить отвар из сушеных мышиных хвостов.

— А где же я их, сынок, возьму? — ныла старуха. — У тебя случайно нет этих самых хвостов?

— Нет, — ответил он ей сухо. — Иди на базар, там найдешь. Там всего полно — и хвос-тов, и лапок, и ушей. Ты, главное, смотри, крысиных хвостов не купи, их можно лег-ко спутать.

И Рахонтеп рассказал старухе, как ей отличить мышиные хвосты от крысиных. Хвосты у Рахонтепа были, но он решил приберечь их для более богатого больно-го. А с этой немощной старушки взять было нечего. Она и так в уплату за лече-ние принесла всего лишь пучок зеленого лука.

Когда Рахонтеп стал выпроваживать бабку, к нему в комнату вошел Трифон. До этого он какое-то время стоял у двери и прислушивался к тому, что происходило внутри. Рахонтеп не сразу узнал его. Трифон всего несколько раз приплывал в храм, ког-да Рахонтеп был еще жрецом, и их беглое знакомство уже успело стереться в памяти Рахонтепа. Опухший от пьянства, бывший жрец с удивлением взирал на своего внезапного гостя, пока Трифон не напомнил ему, где они раньше виделись. Затем Трифон объяснил Рахонтепу, зачем он ему понадобился, вернее, зачем он по-надобился римлянам, которые готовы неплохо ему платить, если он будет нянчиться с Сухом.

— А что, он теперь у них? — удивился Рахонтеп.

— Еще нет, но скоро будет у них, — ответил Трифон и в двух словах пояснил Рахонтепу, каким образом Сух попадет к римлянам.

Потом он разрисовал ему все прелести жизни в Риме, где, по его словам, Рахонтеп будет чувствовать себя полубогом. Сам Трифон мало верил в то, что говорил, но нужно было как-то убедить Рахонтепа, и поэтому на красивые подробности Три-фон не скупился.

— Соглашайся, Рахонтеп, — уговаривал он бывшего жреца, — здесь ты на мышиных хвостах далеко не уедешь, а в Риме ты не будешь знать куда деньги запи-хивать.

— Ты так говоришь — произнес Рахонтеп, прищуриваясь, — как будто сам гребешь золото лопатой.

— Лопатой не лопатой, а за неделю я у них больше тысячи сестерциев заработал, — хвастал Трифон. — Эти римляне денег не считают. Ты, Рахонтеп, если не бу-дешь хлопать ушами, очень хорошо у них приживешься, поверь моему слову.

— Красиво рассказываешь. А что ты им про меня наболтал? Небось рассказал им, что я пьянчуга, выковыривающий глаза у статуй?

— Нет, — усмехнулся Трифон, — этого я им не рассказывал. Я, наоборот, тебя приукрасил, я сказал им, что тебя выгнали из храма за тайные человеческие жертвоприношения Себеку.

Рахонтеп удивленно приподнял брови.

— Ничего себе приукрасил! — воскликнул он. — Да ты их там, наверное, до смерти запугал. Они меня теперь бояться будут.

— Не будут, — заверил его Трифон. — По-моему, они вообще никого не боятся. Се-годня они даже в «Похотливом сфинксе» с легионерами подрались.

И Трифон не удержался, чтобы не рассказать Рахонтепу о драке в трактире Фрасибула. Рахонтеп с любопытством слушал его рассказ и живо представлял се-бе, как все происходило.

— Да-а, — произнес он в конце рассказа, — за задницу Тити стоило подраться.

— А у тебя, я вижу, — заговорил Трифон, лукаво улыбаясь, — с ней связаны прият-ные воспоминания?

— Еще бы. В свое время я мял ее под собой целыми ночами.

— А ведь все еще может повториться, — проговорил Трифон многозначительно. — Решайся, а то ведь римляне ждать не будут.

— А когда ехать? — спросил Рахонтеп.

— Да прямо сейчас. Вещи можешь не собирать, твои обноски там тебе вряд ли пригодятся.

Рахонтеп колебался недолго. Предложение Трифона было слишком заманчиво, и он не смог от него отказаться. Рахонтеп лишь попросил пару часов, чтобы поп-рощаться со своими родственниками и друзьями.