Психея

И в миг всё затихает. Так резко, что парень не сразу осознает, какая на него опустилась тишина. Мир вокруг молчит. Дилан моргает, глотая комки морозного воздуха, и осторожно приподнимает голову, руками опираясь на холодный снег. Смотрит перед собой. Охотниц нет. Вместо них на земле лежат только черные мантии. ОʼБрайен начинает быстро дышать, поддаваясь панической атаке. Его взгляд останавливается на теле Ронни. Девушка лежит на снегу, её руки раскинуты в стороны, ноги согнуты в коленях, лежат на боку. Голова повернута в противоположном направлении от парня, который борется с тяжестью в ногах, пытаясь вскочить на них.

Она дышит. Тихо. Медленно. Ей с трудом это удается. Смотрит в сторону озера своими человеческими карими глазами, которые постепенно закрываются, но Ронни выдергивает себя, стараясь не уходить. Всё её тело онемело. Она его не чувствует. Только ощущение, будто вместо кулона на её шее раскаленный уголь. Туманный взгляд расплывчато различает силуэты. Это дети-воспитанники. Это её сестра с зашитым ртом. И ещё одна фигура. Высокая, стройная, с гордой осанкой. Глаза Ронни расширяются, а бледные губы шепчут: «Бабушка?» — не может оторвать голову от снега, когда видит, как все они поворачиваются к ней спиной, медленно уходят, сильнее расплываясь в полумраке. Кровь продолжает забивать глотку Ронни. Она кашляет, вытягивая дрожащие пальцы, одной рукой тянется к силуэтам, что постепенно растворяются.

Она должна пойти с ними?

Её рука падает на снег. Голова опрокидывается, а веки прикрываются.

И для её сознания наступает долгожданная темнота.

========== Эпилог. ==========

В темной комнате горит только одна свеча. Толстая, длинная. За окном глубокая ночь. Стены этого особняка шепчут вместе с его Хозяйкой, которая сидит за своим рабочим столом, прикрыв веки. Её ладони нависают над кулоном-бабочкой. Каждое слово звучит на странном языке, давно забытым людьми. Женщина в строгом платье дергает головой, словно что-то проникает в сознание через уши. Её руки напряженно трясутся, ведь силы довольно быстро покидают старое тело. Она обязана справиться с поставленной задачей, иначе Они вновь победят. Продолжает шептать, распахнув бледные глаза, берет свечу, пламя которой дрожит от ветра, что сочится через окно. Женщина наклоняет свечу над кулоном. Воск капает на черные глаза бабочки. Голова миссис Добрев вновь дергается, тело содрогается от конвульсий, что рвут её внутренние органы. Голову склоняет над столом, позволяя прядям волос сгорать от прикосновения пламени. Из носа течет кровь. Алые капли осыпают кулон. Женщина борется. Она продолжает шептать, чувствуя сухость во рту, не останавливается. Она не может. Доведет это до конца.

И свеча гаснет, голова миссис Добрев запрокидывается, безжизненное тело падает со стула на пол с глухим стуком.

Никто не убивал миссис Добрев. Она сама принесла себя в жертву.

Женщина готовилась к этому больше пятидесяти лет. Она напоила свою внучку кровью, заставила одну из близняшек расти в настоящих муках. И все ради чего?

Ради этой ночи.

В эту ночь ей удалось.

Удалось отдать душу кулону. И она заняла место в теле Ронни в тот самый момент, когда девчонка надела кулон на шею, чтобы в последствии, через много лет выгнать Психею из её сознания.

Ей удалось. Она справилась.

Конец кошмара.

Тихий писк. Он не раздражает, просто гудит где-то над ухом. Аппарат? Давление явно не в норме, о чем предупреждает даже головная боль. Будто кто-то с наглостью хватает твои мозги пальцами, сжимая их. Я вижу потолок. Бледный. Знакомый. Запах медикаментов врезается в нос, проникает в легкие, когда делаю глубокий вдох через нос, словно пробуждаясь ото сна. Пытаюсь посмотреть в сторону, но при движении глаза начинают сильнее болеть, так что остаюсь неподвижной какое-то время. Чувствую, с каким трудом могу согнуть пальцы правой руки, пошевелить одной ногой, хотя не понимаю, какой именно. Хмурю брови, постепенно мое сознание выходит из тумана, дымка рассеивается, а ясное небо за окном вынуждает морщиться, щуря больные веки. Моргаю, слушая тиканье часов. Оно успокаивает. Глотаю воду во рту, смачивая горло. По нему явно водили иголками. Боль отменная. Появляется возможность скользить взглядом по стенам. Палата больницы. Сколько раз мне уже довелось просыпаться здесь?

Стоп.

Меня пробирает холод, мурашками осыпается бледная кожа. Резко, игнорируя боль во всех мышцах, я поднимаюсь на руках, замерев, когда взгляд натыкается на макушку парня, который сидит на полу, руки держит на кровати, а голова уложена на них. Его плечи накрыты пледом. Кто-то с явной заботой относится к нему. Мисс Пози, верно? Сажусь на кровати, смотря на Дилана. Он тихо дышит, веки прикрыты. Спит? Моргаю, чувствуя, как в носу начинает колоть, глаза горят болью, так что тру их пальцами, избавляясь от песка. Слабо, скованно улыбаюсь краем искусанных губ, тяжелую руку тяну к парню, пальцами касаюсь его волос. Даже не успеваю особо потрогать его, как Дилан приходит в сознание. Он резко отрывает голову от рук, на его виске остались отпечатки от складок на рукавах кофты. Сколько он просидел в таком положении?

ОʼБрайен приоткрывает бледные губы, смотрит на меня таким потерянным видом, отчего комок встревает в горле. Продолжаю аккуратно гладить его по волосам, отвечая на зрительный контакт, правда, не выношу молчания:

— Привет, — шепчу слабо, тихо. Буквально вырываю из себя это короткое слово. Дилан моргает быстро, и я вижу, как в уголках его глаз сверкает соленая жидкость, но он не плачет. Парень поднимается, позволяя пледу упасть на пол, и садится на край моей кровати, холодными руками касается моих плеч, начиная их растирать, словно пытаясь согреть меня. С ужасной тоской в груди смотрю на него, дрожащие губы сжимаются, так что опускаю голову, громко шмыгнув носом, но вновь заставляю себя поднять лицо с нервной улыбкой. Сколько я пролежала без сознания?

— Три дня, — он будто читает мои мысли. Стискивает зубы, борясь с сорвавшимся дыханием. — Три дня, — повторяет, больно сжав пальцами мои предплечья.

— Что произошло? — хмурю брови, не в силах вспомнить, но парень качает головой:

— Я не знаю. Их просто не стало, — наклоняет голову, вижу, как он постоянно поворачивается ко мне левым ухом, поэтому щурю веки, пальцами касаясь его правого виска. Отметины от пластырей.

— Что с тобой? Ты что-то повредил? — напряженно смотрю ему в глаза, которые парень отводит в сторону, пытаясь говорить как можно спокойнее:

— Я оглох на одно ухо, ничего серьезного, — явно не желает говорить об этом, поэтому переводит тему. — Как ты себя чувствуешь? — опускает взгляд на уровень моей шеи, и я касаюсь груди пальцами, чувствуя, что поверхность слегка неровная. — У тебя сильный ожог, — парень так же трогает мою кожу, потирая её большим пальцем. — Но краснота должна пройти, — говорит тихо, после чего поднимает на меня карие глаза. Я немного нервничаю, задавая этот вопрос, так что прикусываю кончик языка, сморщившись:

— Мы… Мы проиграли?

— Кажется, нет, но… — Дилан откашливается, оглядывая пустую палату, и я понимаю, о чем он. Рядом с нами больше нет нашей семьи. И в этом плане мы проиграли. Начинаю грубее гладить парня по волосам, притягивая его голову к себе. Обнимаю за шею, чувствуя, как ледяные руки обхватывают мои плечи. Носом зарываюсь в его волосы, судорожно выдохнув. Молчим. Остаемся сидеть в полной тишине, больше не нарушая её пустыми словами. Они нам не нужны. Они лишние.

Мы и без того понимаем друг друга.

Но, что нам делать теперь?

Неизвестность пугает.

— Мы уезжаем, — твердо произносит ОʼБрайен, дыша мне в шею. Молчу, опуская взгляд вниз. — Мы, к чертовой матери, уезжаем отсюда. Навсегда.

Он решил все за нас. За меня. Дилан ОʼБрайен вновь берет все в свои руки. Именно это нас с Джейн восхищало в нем.

Мы уезжаем из этого города.

***

Создавалось под: Jean-Pierre Taieb — Ru

Мне с трудом удается сдерживать эмоции, когда мы возвращаемся в дом Дилана. Пока бродим по комнатам, собирая вещи, пока ветер разносит знакомые ароматы. Парень делает всё быстро, не дает себе стоять на месте, иначе будет охвачен эмоциями, а для нас с ним это самое опасное. Я прохожу мимо комнаты Карин, дверь которой закрыта на замок. Навсегда. ОʼБрайен не станет туда заглядывать. Он стоит напротив шкафа, собирая необходимые вещи в спортивную сумку. Иду к его прозрачной доске, на которой висят какие-то фотографии. Белым маркером нарисовано число «семь». Долго разглядываю её, пальцем касаясь гладкой поверхности, и стираю ладонью цифру, встретившись взглядом со своим отражением. На улице ярко светит морозное солнце, так что в комнате достаточно светло. Остальные снимки не трогаю, повернувшись лицом к Дилану. Он поглядывает на меня так же устало, но не демонстрирует этого в полной мере, сжато растянув губы, после чего кусает их, захлопнув дверцы шкафа. Оборачивается, перекинув ремень сумки через плечо: