Шарлотта

Они приближались к таким глубинам физики, что Шарлотта сочла появление слуги с чаем очень удачным поводом прервать их беседу.

Все мгновенно переменилось. Молодой человек сразу же потерял к ней интерес. Он взял чашку какао для себя с подноса, на котором стояло почти столько же чайничков, сколько было человек в комнате. Мисс Паркер, которая пила чай, настоянный на одних травах, и мисс Диана, чай которой был настоян на других, придвинулись поближе к огню и начали обращаться с Артуром, как с тяжелобольным, чем явно доставили ему немалое удовольствие. Все угощались ломтиками хлеба, поджаренными на тостере. И пока с приготовлениями не было покончено, Шарлотта не слышала голоса Артура — только неясное бормотание и восклицания, выражавшие одобрение. Однако же, когда с этим тяжким трудом было покончено, он снова придвинул свой стул поближе к ней, столь же галантный, как и раньше, и доказал, что думал не только о себе, радушно предложив ей отведать какао и хлеба. Она уже пила чай, чем несказанно удивила его, настолько он погрузился в собственные мысли и хлопоты.

— Я думал, что я успею вовремя, — заявил он, — но какао так долго нужно подогревать.

— Я вам очень благодарна, — ответила Шарлотта, — но я предпочитаю чай.

— Тогда я выпью его сам, — сказал он. — Большая кружка слабого какао по вечерам — это именно то, что мне нужно.

Однако ее поразило, что, когда он начал наливать свое «довольно-таки слабое какао», оно потекло ровной, темной струей, и в это же мгновение обе сестры вскричали:

— О! Артур, с каждым вечером ты завариваешь себе какао все крепче и крепче!

Тот смущенно пробормотал в ответ, что нынче вечером оно действительно получилось несколько крепче обыкновенного, и Шарлотта убедилась, что Артур совсем не был таким сторонником голодания, как бы хотелось его сестрам или как считал он сам. Он с явным удовольствием переключился на поджаренные хлебцы, чтобы больше не слышать своих сестер.

— Надеюсь, вы все-таки попробуете этих хлебцов, — продолжал он, — я полагаю, что они мне особенно удаются. Они у меня никогда не подгорают. Я не кладу их слишком близко к огню, зато, как видите, все края ровно и аккуратно подрумянены. Надеюсь, что вам нравятся сухие хлебцы.

— Когда на них сверху положен толстый слой масла, тогда конечно, — заметила Шарлотта, — и никак иначе.

— И я такого же мнения, — сказал он, чрезвычайно довольный. — В этом вопросе мы мыслим одинаково. И хотя сухие хлебцы считаются полезными, я думаю, они очень вредны для желудка. Если на них нет масла, которое смягчает их, они могут повредить слизистую желудка. Уверен, что так оно и есть. Я буду иметь удовольствие намазать для вас гренок маслом, а потом намажу еще один для себя. Очень плохо для стенок желудка — они раздражают его и действуют подобно рашпилю, но некоторых людей переубедить невозможно.

Чтобы получить масло, Артуру пришлось выдержать нешуточную борьбу, его сестры обвинили его в том, что он слишком много ест и что ему нельзя верить. Он же возражал, говоря, что ест исключительно для того, чтобы не раздражать слизистой желудка, кроме того, масло ему требовалось только для мисс Хейвуд.

Подобная мольба возымела действие. Он получил масло и намазал его с таким тщанием, которое доставило ему несомненное удовольствие, но, когда с ее гренком было покончено и он взял в руки свой, Шарлотта едва сдержалась, глядя, с каким выражением он смотрит на своих сестер. Он соскреб почти все масло, которое намазал, но потом, улучив момент, вновь нанес толстый слой и мгновенно отправил гренок в рот.

Совершенно очевидно, инвалидные радости мистера Артура Паркера чрезвычайно отличались от радостей его сестер, и уж никак их нельзя было назвать духовными. Вокруг него и в нем самом явственно ощущалось нечто земное. Шарлотта не могла не заподозрить его в том, что он сознательно выбрал себе подобный стиль жизни, главным образом по лености характера, и не намеревался обзаводиться никакими расстройствами, кроме тех, которые могут быть вызваны теплой комнатой и хорошим питанием. Однако вскоре она убедилась в том, что он все-таки кое-что усвоил от своих сестер.

— Как! — заявил он. — Вы выпиваете две чашки крепкого зеленого чая за вечер? Какие же у вас должны быть нервы! Я вам завидую. А вот если бы я выпил хотя бы одну чашечку, знаете, какой эффект это произвело бы на меня?

— Вероятно, вы всю ночь не сомкнули бы глаз, — предположила Шарлотта, намереваясь грандиозностью своих умопостроений упредить все его попытки удивить ее.

— О! Если бы только это! — воскликнул он. — Нет, он действует на меня подобно яду, и у меня сразу же отнялась бы правая сторона, не успел бы я сделать нескольких глотков. Это звучит невероятно, но это случалось со мной так часто, что я уже не сомневаюсь в результате. Правая сторона у меня совершенно отнимается на несколько часов!

— Действительно, это звучит довольно странно, — прохладно заметила Шарлотта, — но, осмелюсь предположить, это будет признано самой обычной вещью, признано теми, кто занимался изучением правой стороны и зеленого чая с научной точки зрения и кто в совершенстве разбирается во всех возможных проявлениях их взаимодействия.

Вскоре после завершения чаепития из гостиницы доставили письмо для мисс Дианы Паркер.

— От миссис Шарль Депюи, — сказала она, — я узнаю ее руку.

Прочитав несколько строчек, она громко воскликнула:

— Как это необычно! Очень необычно, в самом деле! У обеих женщин одинаковые имена. Две миссис Гриффитс! Это рекомендательное письмо для меня от одной леди из Камберуэлла, и ее тоже зовут Гриффитс.

Но через несколько строчек кровь прилила к ее щекам, и в явном смятении она добавила:

— Какая странность! И мисс Ламб тоже! Молодая женщина из Западной Индии с большим состоянием. Но она не может быть той же самой. Это совершенно невозможно.

Она принялась читать письмо вслух, чтобы всем было понятно. В нем говорилось только, что оно должно «представить подательницу сего, миссис Гриффитс из Камберуэлла, и трех молодых леди, врученных ее попечению, мисс Диане Паркер. Миссис Гриффитс, будучи совершенно чужой в Сандитоне, очень беспокоилась о респектабельных рекомендациях, и поэтому миссис Шарль Депюи на правах подруги-посредницы снабдила ее этим письмом, зная, что она не может оказать дорогой Диане большей услуги, чем предоставив той возможность быть полезной. Миссис Гриффитс больше всего волнует вопрос об устройстве с максимальным комфортом одной из молодых леди, находящихся под ее опекой, а именно мисс Ламб, — эта молодая женщина из Западной Индии обладает большим состоянием и отличается хрупким здоровьем».

Все это было очень странно! Очень замечательно! Очень необычно! Но они все сошлись во мнении, что просто невозможно, чтобы это оказались не два семейства. Об этом же можно было судить и по тому, что в отчетах описывались две совершенно разные группы людей. Семейств просто должно быть два. Невозможно, чтобы было иначе.

Слово «невозможно» повторялось на все лады с большим жаром. Случайное совпадение имен и обстоятельств, каким бы поразительным ни показалось им сначала, на самом деле ничего не значило — и, таким образом, вопрос был улажен.

Мисс Диана извлекла из происшедшего немедленное преимущество, дабы преодолеть смущение. Она заявила, что должна накинуть шаль на плечи и вновь бежать по делам. Какой бы усталой она ни была, ей придется вновь отправиться в гостиницу, чтобы выяснить правду и предложить свои услуги.

Глава одиннадцатая

Все оказалось совсем не так. Ничто из того, о чем говорили между собой Паркеры, не могло привести к более счастливому исходу, чем тот факт, что семейство из Суррея и семейство из Камберуэлла оказалось одним и тем же.

Богатые западные индийцы и молодые леди из школы-интерната — все они прибыли в Сандитон в тех двух почтовых экипажах. Миссис Гриффитс, которая, если судить по описанию ее подруги миссис Дарлинг, колебалась, не зная ехать ли ей сюда и сомневаясь насчет того, как она перенесет путешествие, была той же самой миссис Гриффитс, чьи планы на этот же период времени (в другом изложении) являлись вполне определенными и которая не испытывала никаких страхов или трудностей.