Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 91

Водоем справедливости

В старинной книге я прочел недавно О том, как полководец достославный, Вождь, Искандеру в ратном деле равный, В былые отдаленные века Из долгого и трудного похода, Что длился месяц и четыре года, На родину привел свои войска. На двадцать семь дневных полетов птицы (Доподлинно так в книге говорится) Он всех врагов отбросил от границы, И вот с победой в боевом строю Вернулся он, не знавший поражений, Склонить пред императором колени И верность подтвердить ему свою. Пред летней резиденцией владыки Расположил он лагерь свой великий, И, под толпы приветственные клики Сойдя с лимонногривого коня, В доспехах медных, грузен и степенен, Поднялся он по яшмовым ступеням, Руки движеньем стражу отстраня. И царь царей, властитель вод и суши, Тысячелетний этикет нарушив, Добросердечен и великодушен, Шагнул к нему — и чашу преподнес С вином, достойным полководца славы, С вином без горечи и без отравы, С древнейшим соком виноградных лоз. Такой нежданной чести удостоен, С поклоном чашу принял старый воин, Но не пригубил. Сердцем неспокоен, Он вниз, на луг, невольно бросил взгляд, Где наклонилась, жаждою влекома, Над каменною чашей водоема Усталая толпа его солдат. Не с ними ли в походе дальнем пил он Гнилую воду, смешанную с илом? Не с ними ли пред смертью равен был он? Теперь один за всех в почете он. Он с войском шел по вражескому следу — И вот не с войском делит он победу, — От войска он победой отделен! И что-то в сердце тайно всколыхнулось, И что-то в нем дремавшее проснулось, И Справедливость поздняя коснулась Его своим невидимым крылом: Минуя царедворцев и министров, Сошел он вниз решительно и быстро, И выплеснул он чашу в водоем. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Тот царь забыт. О давнем том походе Лишь в книгах мы подробности находим. Но песнь о старом воине в народе Звучит еще и в наши времена. А в водоеме все вода струится, И, говорят, доныне в ней хранится Тончайший привкус древнего вина.

Поэзия

Даря человечество песней, Забыв и покой, и ночлег, Она без дотаций и пенсий Вступает в наш атомный век. И пусть электронному зренью Доверено многое, но — Все грани любого явленья Искусству лишь видеть дано. Пока вычислительный робот Свершает свой верный расчет, Поэзии пристальный опыт По тысячам русел течет. И где-то в работе бессрочной, Что к легким успехам глуха, С наукой смыкается точной Точеная точность стиха.

Над прозой

Труднее становится вдвое, Когда вдруг почувствуешь ты, Что вот наконец-то в герое Живые возникли черты. Пока он был мертвою глыбой, Ты тропкой тащить его мог; Он ожил — и сразу на выбор Потребовал сотню дорог. Путями побед и лишений Шагает он, споря с тобой, — И тысяча тысяч решений Таится в детали любой. Куда повернуть выключатель? Над строчкою думай, потей. Есть мрак — соучастник зачатий, Есть свет — соглядатай смертей.

Праздники

Бывало — жарили, варили; Бывало — гости до утра. Мне ж, чуть стемнеет, говорили: «Повеселился, спать пора». Хотя бы в скважину дверную Взглянуть хотелось мне до слез В жизнь праздничную, в жизнь иную — В ту, до которой не дорос. И, пробуя со сном бороться, Я верил, отходя ко сну, Что самый праздник-то начнется, Когда я накрепко усну. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как быстро годы пролетели! А старость будет ли добра? К сосновой подведет постели И скажет: «Пожил, спать пора!» Что, если было бы возможно Проснуться — и найти к вам путь, Цветком пробиться придорожным И незаметно, осторожно В грядущий праздник заглянуть?

Отражение в реке

Река глубокая. Над ней Прибрежный наклонился сад — И отражения ветвей На плоском зеркале лежат. Порой колышет их волна, Но, безучастна и темна, Под пленкою зеркальной спит Таинственная глубина. Вот если б лак содрать с волны, Поверхность зеркала разбить, Чтоб всею глубью глубины Цветущий мир отобразить!